Елена Юрская - Чисто семейное убийство
Нет, это переходило все границы. Все! Отпечатки росли в геометрической прогрессии, тряпок и памяти уже не хватало. Кривенцов матерно выругался и взял себя в руки. В конечном итоге Ларочка могла умереть и сама, от передозировки своей злостной мушки. Но если это не так, то Геннадия Петровича Кривенцова просто хотели убить. То есть убить, конечно, не грубо и некрасиво, а очень эстетично, в духе его собственных увлечений. Впрочем, теперь это не имело значения. Между тюрьмой и жизнью Геннадий Петрович предпочел выбрать старые связи, которые могли гарантировать если не избавление от этого кошмара, то уж комфортабельную камеру-одиночку точно.
Почти не дрогнувшей рукой он снял телефонную трубку и набрал номер своего дальнего родственника.
— Дима, — умоляющим голосом прошептал он. — Мне нужна твоя помощь… У меня большие неприятности с законом. С самым большим законом. Нет, не с налогами. Нет, не с таможней.
Он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы поведать о случившемся. Совет этого человека ему был нужен больше всего на свете.
А потом он вернулся к Ларочке на кухню, прикрыл глаза и стал ждать. Время от времени мимо пробегали тараканы, они оживляли мертвенный кухонный пейзаж, а потому Геннадий Петрович давил их с каким-то благоговейно-благодарственным трепетом.
«И чего я здесь сижу? — вдруг подумалось Гене Кривенцову. — И почему мои доллары не лежат в приличном месте? И кто уговорил меня вкладывать деньги в оборудование этих фуджи-фильмов?» Итог размышлений был неутешительным. «Я нищий моральный урод», — решил Гена и заплакал. По-своему он все же любил красивую молодую девочку Ларочку…
Входная дверь наконец-то вздрогнула. Вместо славянского шкафа, ночной посетитель использовал три длинных, два коротких, пауза, три длинных, один короткий. Гена подбежал к двери и посмотрел в глазок. Он! Пришел все-таки! Голос крови — не фунт изюма. Кривенцов осторожно приоткрыл дверь и впустил спасителя — разумеется, с маленькой буквы.
— У нас тут карнавал? Костюмов не хватает? — брезгливо поморщившись, спросил родственник. — Давай быстро и внятно.
— Там… — Кривенцов неопределенно махнул рукой в сторону кухни.
— Я не угощаюсь бесплатными девочками.
— Она мертвая.
— Тем более. Что случилось? Ты задушил ее этим бантиком и завязал его узелком на память?
Геннадий Петрович покраснел и вспомнил, что его костюм даже для библейского Адама выглядел слишком вызывающе.
— Я сейчас оденусь, — пробормотал он.
— Да ладно! Что случилось? — Посетитель вошел в кухню, профессионально тронул Ларочку за руку, чуть приоткрыл веко, прикоснулся ко лбу. — Мертвая! Надо вызывать группу. Это — не моя компетенция. Ты здесь к чему-нибудь прикасался?
— Нет, то есть да.
Геннадий Петрович начал подробно перечислять список добрых дел.
— Н-да, напортачил ты порядком. В любом случае здесь нужен протокол, вскрытие, здесь нужны специалисты. Гена, я могу сказать тебе одно — ты встрял. И встрял капитально. Со свойственным тебе размахом.
Это были старые новости. Геннадий Петрович смотрел на родственника заискивающе, неприлично умоляюще.
— Но я не могу. Ради Сережи, ради мамы, ради бабушки…
Ночной гость слегка поморщился:
— Задерживать тебя никто не будет. Пока не за что. Подписка о невыезде, допросы. Найми адвоката. И наверное, все-таки оденься.
Он потянулся к телефону и, набрав номер, отдал жесткие команды.
— Теперь здесь будут и твои отпечатки, — пролепетал Гена, подумывая, а не пригласить ли ему на помощь генерала службы безопасности.
Когда-то давно Кривенцов отрабатывал фотографом на его второй свадьбе. Невеста была молода, хороша собой и весьма независима. Она не смогла отказать себе в удовольствии виснуть на всех подчиненных мужа. Снимки были просто потрясающие. Развод состоялся через неделю: Гена просто не успел проявить их раньше. Генерал, тогда еще полковник, человек сильный и не противный, сказал Гене с железной благодарностью: «В долгу не останусь». Так что на крайний случай…
— Может, подключить безопасность? — заволновался Геннадий Петрович.
— Рано еще, — отрезал спаситель (разумеется, с маленькой буквы) и подошел к телу Ларочки. — Давай-ка пока поработаем. Ты давно знаком с… этой женщиной?
— Еще сегодня мне казалось, что всю жизнь, — томно проворковал Кривенцов и немедленно осекся под прицельным взглядом родственника.
— А поточнее?
— Поточнее? — Геннадия Петровича вдруг озарило воспоминание. Такое отчетливое, такое странное, такое нелепое, что он счел за лучшее соврать: — С февраля, стало быть, месяца два. Не больше.
Глава 4
— Я все знаю, — торжественно объявила Анна, допивая чай.
— Прекрасно. Так кто убил Степана Степановича? — спросила я, рассчитывая, что мы с дочерью настроены на одну волну.
Аня подняла голову и посмотрела на меня с нескрываемым изумлением. Да, согласна, я не перестаю удивлять окружающих меня людей. Я даже несколько устала от этого.
— Не в том смысле. Я все знаю про это. Ну мама… Про «это». — Моя дочь чуть покраснела и опустила глаза. — Я знаю не только откуда появляются дети, но и как они туда попадают, — выдала она реплику и грустно уставилась на дно чашки.
Штрейкбрехер Яша грозно двинул крышкой кастрюли и покинул кухню. Я оставалась один на один с вопросом о процессе воспроизводства населения.
— Ничего страшного. Знание — сила. — Я прикинулась бодренькой идиоткой и блестяще завершила мысль: — Тем более, что кое-кто попадает туда по-другому.
— Да? — оживилась Аня. — Вот и я говорила всем, что из пробирки. А что по телику показывают — это просто реклама презервативов. Нужно же их как-то продавать. Но надо мной посмеялись. — Она всхлипнула и быстро заревела.
— Да не слушай ты своих одноклассников, что они в этом понимают! Особенно мальчики! Особенно мальчики. Они проживут всю жизнь, так и не разобравшись, откуда берутся дети, а главное, как они превращаются во взрослых.
— Это не мальчики, — запротестовала Анна. — Это учительница. Сказала, что докажет на практике…
Сопение у дверей на кухню стало синхронным и грозно солидарным. Стукач Яша вызвал на подмогу прокурорский надзор. Мне показалось, что в квартире уже позвякивают наручники.
— Скажи, это отвратительно? Ну если ради ребенка, потерпеть можно… Если соберешься, отдай меня бабушке. Мне тебя так жалко…
А мне себя как жалко! Я же человек занятой, общественный, уже после второго брака имена стали путаться и сливаться в нечленораздельное «дорогой». Если в двадцать с хвостиком я дотошно изучала Камасутру и бессмертную Руфь Диксон, то теперь только методические пособия по имитации полного полового удовлетворения. А главное, если бы ради своего ребенка, а то ради чужого, немолодого и невоспитанного.
— Аня, что значит — докажет на практике? — Во мне наконец заговорил материнский инстинкт. — У вас это что, в школьной программе? Мы уходим. Мы забираем документы. Мы будем учиться в Швейцарии, в монастыре. Один мафиози должен мне американку, так пусть оплатит тебе приличное консервативное образование. Я не допущу.
У двери одобрительно затихли и начали переговоры. Я представила себе, как Яша будет жить при монастыре кармелиток, чтобы удостовериться в Анином благополучии, и пожелала всем участникам процесса глубокого личного мужества.
— Так я сегодня в школу не иду? — обрадовалась Аня и сразу просияла.
— Сегодня в школу иду я! Кто ведет курс этики и психологии семейной жизни? Когда у вас будет этот урок?
— Это факультатив на продленке, — опечалилась Анна, расценивая свои шансы на прогул как нулевые. — Ведет наша первая учительница. Она наш классный руководитель на общественных началах.
— А на государственных есть? — спросила я.
— Есть, — кивнула Аня. — Только кто же за десять рублей будет про письки рассказывать.
— Аня, — укоризненно прошептала я, подбирая достойный аналог детскому слову «письки». — Нельзя так говорить. Половые органы. И то в крайнем случае.
Вот именно. Потому что органы — это в крайнем случае. Сейчас один из представителей их топтался за дверью и создавал ненужный ажиотаж.
— Нет, мама, это еще хуже, сама подумай…
Взъерошенный Яша влетел на кухню и замер в позе оскорбленной добродетели.
— И зачем эти терминологические споры, когда нашего ребенка развращают? Что ты сидишь? Что ты тут высиживаешь? Какая гадость! Мерзость! Немедленно надо принимать меры и прекратить это безобразие! — бушевал Яша.
Тошкин мелко-мелко кивал из-за двери. Входить он пока боялся. С ним предстояло разобраться по поводу ночной отлучки. А скандал в школе отдалял его казнь на очень неопределенное время.
— Надя, собирайся. Мы идем к директору. Я ему покажу практические занятия!
