Пьер Леметр - Тщательная работа
— Не занимайся ты сегодня никакими подсчетами, — добавил он, выкладывая пачку на низкий столик. — День и так был тяжелый.
— Ну конечно, — бросила Ирэн, направляясь к кухне. — Садись-ка за стол.
— Ты же сказала «три вещи»?
Ирэн остановилась, повернулась, сделала вид, что пытается припомнить.
— А, ну да… «Папа» — как тебе это понравится?
Ирэн стояла у двери в кухню. Камиль тупо уставился на нее. Его взгляд непроизвольно спустился на ее живот, пока еще совершенно плоский, потом поплыл вверх, на лицо. Он увидел ее смеющиеся глаза. Идея родить ребенка была предметом их долгих препирательств. Настоящее разногласие. Сначала Камиль умышленно тянул время, откладывая разговор на потом, но Ирэн выбрала тактику настойчивого давления. Камиль с осторожностью попытался разыграть карту плохой наследственности, Ирэн обошла это препятствие, представив всесторонний анализ. Камиль вытащил козырь: отказ. Ирэн достала свой: мне уже тридцать. Крыть было нечем. А теперь дело сделано. И тогда он во второй раз задал себе вопрос, красива ли Ирэн. Ответ был «да». У него возникло странное чувство, что он больше никогда этот вопрос себе не задаст. И впервые с доисторических времен он почувствовал, как на глаза набегают слезы, — истинная боль счастья, как если бы в тебе взорвалась сама жизнь.
21
И вот он в постели, а рука его тяжело покоится на ее наполненном животе. Под ладонью он почувствовал толчок, сильный и глухой. Совершенно проснувшись, не двигая ни одним мускулом, он стал ждать. Ирэн во сне что-то тихонько проворчала. Прошла минута-другая. Терпеливый, как кошка, Камиль ждал, и последовал второй толчок, прямо у него под рукой, но нечто совсем иное, вроде мягкого перекатывания, как ласка. Так всегда и бывало. Он не мог придумать никакого иного слова, кроме глуповато-счастливого «там движется», словно и в его жизни, в самой сути ее все пришло в движение. Там была жизнь. И все же на краткое мгновение перед ним, как наложенная картинка, возникло видение головы девушки, прибитой к стене. Он отогнал его и постарался сосредоточиться на животе Ирэн, в котором заключалось все счастье мира, но зло уже свершилось.
Действительность прогнала и сон, и мечты, перед глазами поплыли картинки, сначала медленно. Ребенок, живот Ирэн, потом крик новорожденного, такого реального, что его почти можно было потрогать. Маховик набирал скорость: прекрасное лицо Ирэн, когда они занимались любовью, и ее руки, потом отрезанные пальцы, глаза Ирэн, чудовищная улыбка другой женщины, разверстая от уха до уха… Ролик бешено раскручивался.
Камиль ощущал поразительную ясность ума. Между ним и жизнью шел давний спор. Вдруг он подумал, что две девушки, изрезанные на куски, необъяснимым образом превратили спор в настоящую распрю. Девушки, подобные той, которую он ласкал в этот самый момент, — у них тоже были две белые округлые ягодицы, упругая плоть молодой женщины, и лицо, как вот это, во время сна напоминающее запрокинутое лицо пловчихи, тяжелое медленное дыхание, легкое похрапывание, свидетельство задержки дыхания, что не могло не беспокоить мужчину, который их любит и смотрит, как они спят, и волосы, как вот эти, свивающиеся в колечки на потрясающем затылке. Те девушки были в точности как эта женщина, которую он любил сейчас. И в один прекрасный день они пришли — их пригласили? завербовали? вынудили? похитили? наняли? В любом случае они позволили изрезать, изрубить себя каким-то типам, которыми владело единственное желание изрезать на куски девушек с белыми лоснящимися ягодицами, и никого из них не тронул ни один молящий взгляд, когда девушки поняли, что умрут, и сами эти взгляды, возможно, их возбудили, и эти девушки, созданные для любви, для жизни, пришли умереть — и неизвестно даже, каким именно образом, — в ту квартиру, в том городе, в том самом веке, где он, Камиль Верховен, самый заурядный коп, гномик из полиции, маленький тролль, претенциозный и влюбленный, где он, Камиль, ласкал изумительный живот женщины — средоточие вечного обновления, истинное чудо света. Что-то здесь не клеилось. И в последней вспышке исчезающего озарения он понял, что посвятит всю свою энергию двум высшим, окончательным целям: во-первых, любить, сколько будет возможно, это тело, которое он сейчас ласкает и от которого ждет самого неожиданного из подарков, а во-вторых, искать, преследовать, найти тех, кто изувечил девушек, оттрахал их, изнасиловал, убил, разрезал на куски и развесил по стенам.
Уже засыпая, Камиль успел высказать последнее сомнение:
— Я и впрямь устал.
Вторник, 8 апреля 2003 г.
1
В метро он полистал прессу. Его страхи, а проще говоря, как у всех пессимистов, — его диагноз подтвердился. Журналисты уже были в курсе установленного сходства с делом в Трамбле-ан-Франс. Скорость, с которой подобная информация доходит до газет, столь же молниеносна, сколь и логически понятна. Репортеры-внештатники заточены под поиск по всем комиссариатам, при этом общеизвестно, что немало полицейских служат своего рода радиомаяками для ряда редакций. И все же Камиль некоторое время размышлял над путями, которыми прошла эта информация со вчерашнего полудня, но задача была реально неразрешимой. Зато факт налицо. Газеты сообщали о том, что полиция установила знаменательное сходство между убийством в Курбевуа, о котором мало что было известно на данный момент, и преступлением в Трамбле, на которое, напротив, у всех редакций имелись более чем солидные досье. Шапки газетных статей соревновались в сенсационности, а авторы заголовков старались вовсю: «Потрошитель с веночком», «Мясник из Трамбле принялся за свое в Курбевуа», «После Трамбле резня в Курбевуа».
Он зашел в Институт судебной медицины и направился в указанный зал.
Мальваль с его склонностью к упрощению, иногда весьма плодотворной, считал, что мир поделен на две четкие категории: ковбоев и индейцев — модернизированный вариант, хоть и на примитивном уровне, традиционного деления, которым многие пользуются налево и направо, говоря об интровертах и экстравертах. Доктор Нгуен и Камиль оба относились к индейцам: молчаливые, терпеливые, созерцательные и внимательные. Им никогда не требовалось много слов, и понимали они друг друга с одного взгляда.
Возможно, между сыном вьетнамского беженца и миниатюрным полицейским возникла тайная солидарность, выкованная превратностями судьбы.
Мать Эвелин Руврей напоминала провинциалку, приехавшую на экскурсию в столицу. Она вырядилась в одежду, которая была ей не совсем по размеру. И сразу показалась меньше ростом, чем накануне. Из-за горя, конечно. От нее несло алкоголем.
— Это будет не долго, — сказал Камиль.
Они зашли в зал. На столе лежала некая форма, которая слегка напоминала целое тело. Все было тщательно укрыто. Камиль помог женщине подойти и сделал знак парню в халате аккуратно показать голову, только до шеи, после которой ничего не было.
Женщина смотрела, не понимая. В ее глазах ничего не отражалось. Голова на столе выглядела как бутафорский театральный предмет со смертью внутри. Эта голова ни на что и ни на кого не была похожа, и оторопевшая женщина просто сказала «да» — и ничего больше. Пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.
2
В коридоре ждал мужчина.
Камиль, как и любой другой, оценивал людей по своей собственной шкале. С его точки зрения, этот был не слишком высок, где-то метр семьдесят. Что его сразу поразило, так это взгляд. Взгляд — вот что было в нем главное. Ему могло быть лет пятьдесят; из тех, кто заботится о собственной персоне, ведет здоровый образ жизни, бегает по двадцать пять километров в воскресенье и зимой и летом. Из тех, кто бдит. Хорошо одетый, но без излишнего тщания, он со сдержанным достоинством держал в руке кожаный портфель и терпеливо ждал.
— Доктор Эдуард Кресс, — представился он, протягивая руку. — Меня назначила судья Дешам.
— Спасибо, что прибыли так быстро, — сказал Камиль, пожимая ему руку. — Я просил, чтобы вы присутствовали, потому что нам необходим психологический профиль этих типов, их возможные мотивации… Я сделал для вас копии первых отчетов, — добавил он, протягивая картонную папку.
Пока доктор бегло просматривал первые страницы, Камиль внимательно разглядывал его. «Красивый мужчина», — подумал он, и эта мысль необъяснимо привела его к Ирэн. Он ощутил мимолетную ревность и тут же ее отогнал.
— Какие сроки? — спросил он.
— Скажу вам после вскрытия, — ответил Кресс, — все зависит от данных, которые я смогу получить.
3
Камиль тотчас почувствовал, что обстановка в чем-то отличалась от обычной. Одно дело — смотреть на отвратительную голову — или то, что от нее осталось, — Эвелин Руврей. И совсем другое — делать вскрытие, которое больше похоже на замогильный пазл.
