Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
– Не грусти, мы еще увидим небо в алмазах. Якутских… – пообещал я ему уверенно и попер свою неподъемную сумку к дому. Водитель, до глубины инженерной души растроганный «бетимпексовскими» деньгами, высунувшись из окна, крикнул:
– Вы хоть номер корпуса знаете, подъезд? А то давайте помогу…
– Да вон он, тут он, родимый… – показал я рукой и открыл дверь подъезда.
«Шестерка» завизжала своим раздолбанным сцеплением, сорвалась с места и помчалась по длинному пустому проезду с такой скоростью, будто ночной инженер-извозчик опасался, что я могу вернуться и отобрать деньги безвременно усопшего сторожевого мерина Валеры.
А я долго глядел ему вслед через стекло входной двери, дождался, пока габаритные огни машины исчезли из виду, и вышел из парадного снова на улицу. Огляделся, прислушался – было тихо и пусто. Тогда пошел через дорогу в другую сторону – к домам напротив.
В непроницаемо черной тени большого мусорного контейнера я остановился, достал из кармана сотовый телефон. Замечательная игрушечка! Включил, нажал светящиеся кнопочки цифр. В маленьком пластмассовом тельце бушевала тайная, удивительная жизнь – он тихонько попискивал и шуршал, он испускал невидимые трассирующие очереди сигналов, которые неощутимыми, но очень прочными нитями должны были меня с кем-то связать, мне что-то навязать и как-то круто повязать. Потом на зеленоватом подсвеченном экране всплыли четкие цифры: 717–77–77.
Гудок, еще гудок, и как через треснувший картон – приволокли ко мне электронные ниточки хрипловатый голос:
– Слушаю…
– Николай Иваныч, прости, это тебя Кот Бойко беспокоит… Ты велел звонить, если что…
– Что-нибудь случилось? – В его голосе полыхнула тревога.
– Как тебе сказать… Парню твоему, Валерке, плохо стало…
– В каком смысле?
– В прямом. Мне кажется, он умер…
– Что-о? – Электрончики в трубке возбухли в алый, кипящий гневом и испугом шар.
– Что слышал. Сначала был очень здоровый, а потом стал совсем мертвый…
Николай Иваныч помолчал несколько минут, в телефоне, как в трубочке стетоскопа, было слышно его тяжелое сдавленное дыхание, потом грозно спросил:
– Ты понимаешь, что ты натворил? – И говорил он так сердито и так страшно, что я испугался, как бы телефончик от такой страсти не разлетелся мелкими дребезгами.
– Нет. Не понимаю.
– Вот и мне кажется, что ты этого не соображаешь. Ты где? Надо срочно встретиться!
– Прекрасная мысль! Я уже соскучился по тебе, – засмеялся я вполне доброжелательно. – Мне вообще нравится, что ты такой умный. Жаль, меня за полного козла держишь…
– Да ты послушай меня!.. – крикнул он.
– Остановись! – сказал я быстро, как плюнул. – И не продавай мне больше ситро за шампанское. Ты меня с кем-то спутал. Слушай внимательно: ты пошли чистильщиков в гостиницу, пусть номер приберут, намарафетят все это поганище. «Бетимпексу» и тебе лично такая вонь без надобности. А меня ты не отлавливай – произойдет большая бяка…
– Ты черный, страшный человек, – жалобно-зло сказал Николай Иваныч. – Плохо кончишь…
– Не преувеличивай! – усмехнулся я. – Мы все кончим более-менее одинаково… А засим, как говорят на автоответчике, абонент временно недоступен…
Он что-то там разорялся еще, телефончик прыгал в моей руке. Он был живой. Он брызгал в меня электронными слюнями. Маленький, а злой какой! С размаху бросил я его на асфальт, для верности топнул по трубочке каблуком, поднял расплющенный корпус и швырнул в мусорный контейнер.
И с легким сердцем пошел я в непроницаемый сумрак бесконечных, соединяющихся друг с другом дворов.
МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
СРОЧНОЕ СПЕЦСООБЩЕНИЕ
От оперативного дежурного ГУВД г. Москвы
Около двадцати одного часа на Московской кольцевой автомобильной дороге в районе сорок шестого километра совершено нападение на милицейский конвой, этапирующий из аэропорта «Шереметьево-2» экстрадированного из Франции преступника, гражданина России Василия Смаглия. По имеющейся неподтвержденной информации с места происшествия, начальник конвоя подполковник Фомин и три сопровождавших Смаглия офицера погибли. Арестованный Василий Смаглий скончался в машине «скорой помощи». По показаниям очевидца на месте происшествия, нападение было осуществлено тремя машинами: «опелем-астра», полуфургоном «Газель» и неустановленной марки большим тяжелогрузным грузовиком. Государственные номерные знаки автомобилей не установлены. Экипаж автомобиля сопровождения ГИБДД – старшие лейтенанты Жуков и Орешкин – тяжело ранены и доставлены вертолетом санитарной авиации в госпиталь Министерства внутренних дел.
Вся поступающая информация будет незамедлительно передаваться в министерство.
Ответственный оперативныйдежурный по г. Москвеполковник Н. СорокинМосква, 21 час 27 минут15 июля 1998 г.Сергей Ордынцев:
КОРПОРАТИВНЫЙ КОНТЕКСТ
Когда мы шли по коридору офиса, один охранник топал перед нами, а двое – в нескольких метрах за спиной. Я спросил Сашку:
– Скажи на милость, тут-то они зачем? На этот этаж посторонних не пускают.
– Понятия не имею, – пожал плечами Серебровский. – Я не могу перепроверять действия всех моих служб, я обязан доверяться профессионалам. У режимщиков наверняка есть какие-то соображения…
Сашка без стука открыл какую-то дверь – просторный, в строгой офисной красоте кабинет. Непрерывно дышит, тихонько пощелкивает компьютер, стрекочет-выщелкивает распечатанные странички принтер, радиоприемник на милицейской волне хриплой скороговоркой, отрывистыми позывными создает постоянный негромкий бурчащий шум.
И во весь этот деловой интерьер был очень точно вписан крепкий, военно-выправленный мужик в партикулярном темно-сером костюме с очень знакомым лицом. Ба-а! Не может быть!..
– Привет, Кузьмич! Привел к тебе своего старого дружка. – Серебровский сделал шаг влево, пропустил меня вперед, и я в некоторой растерянности остановился посреди кабинета, неуверенно прикидывая – поручкаться, откозырять, заключить в объятия?
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, – сказал я вяло.
Цивильный генерал подошел, обнял за плечи, с ласковой усмешкой сказал нараспев:
– Запаса, Сережа, генерал-лейтенант запаса. Пенсионерить скучно и неуютно. Вот я здесь у Александра Игнатьевича и пребываю на покое…
Этот ласково-мягкий тон напряг меня – генерал Сафонов похож на закончившего с отличием церковное училище матерого бульдога.
– Ну-ну, не прибедняйся, Алексей Кузьмич! – со смешком заметил Серебровский. – На покой только архиереи безгрешные уходят. А ты у нас, как бронепоезд, – на запасном пути…
– Как я погляжу, – сказал я ему, – у вас тут черт не разберет, где пути магистральные, а где – запасные…
– Фу, Серега, не говори, как иностранец, – «у вас», «у нас»! – все так же мягко, но очень уверенно поправил меня Алексей Кузьмич. – У нас! Только «у нас»! Здесь все радости и горести – все наши…
– И не вздумай спорить, Верный Конь! – хлопнул меня по плечу Сашка. – Кузьмич – вице-президент и шеф службы безопасности. Он, как бывший замминистра, знает столько, что и мне не все сообщает… А, Кузьмич, правильно говорю?
Серебровский пронзительно вперился в генерала, смотрел без улыбки, и нельзя понять было, шутит он шутки или всерьез предупреждает его.
– Обижаешь, Александр Игнатьич! – притворно возмутился генерал. – Мусором, пустяками стараюсь тебе голову не засорять, зря нервы не трепать.
– Ага, я так и понимаю это, – процедил Серебровский. – Я схожу в дилинговый зал, а вы тут пока пошепчитесь…
– Сердится, – мотнул головой Кузьмич в сторону закрывшейся двери и тяжело вздохнул. – Конечно, прав он, крупный кикс мы сделали…
– В чем? – поинтересовался я.
– Проблема у нас, – озабоченно забурчал Кузьмич. – Недоглядели мы Кота Бойко.
– То есть?
– Ему еще два года сидеть было. Год, десять месяцев, двенадцать дней. Там он у нас был под приглядом, – вздохнул Сафонов. – Не отследили мы ситуацию…
– Не пришибли, что ли? – поинтересовался я.
– Нет, так вопрос вообще не ставился. Но Гвоздев, хозяин «Бетимпекса», сумел ему провернуть помилование. Ну, мол, с учетом личности осужденного, выдающихся прошлых заслуг и примерного поведения. Через комиссию по помиловке и Администрацию Президента продвинули мгновенно и бесшумно…
– А что, у Кота действительно было примерное поведение?
– Ага, как же! – зло крякнул генерал – Примерное поведение! Бойко с первого дня – вождь лагерной отрицаловки! А мы ушами хлопали, пока Гвоздев шустрил под ковром… Срам!..