Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни
Маша страшно боялась, что жуткие твари могут сорваться с привязи. И выбирала дорогу в обход, по краю гаражей: получалось чуть дольше, зато не приходилось сталкиваться с лающими зверюгами.
Она шла одна по узкой дорожке, болтая пакетом со сменкой, и размышляла о какой-то ерунде, когда навстречу ей из щели между гаражами выбрался человек с блуждающей улыбочкой на добром лице. Человек встал перед Машей, улыбнулся еще шире – и распахнул пальто.
К своим почти семнадцати годам Маша не только не сталкивалась с такими людьми, но даже не слышала о них. Остолбенев, она смотрела на то, что раньше скрывали драповые полы. В голове мелькнула неуместная мысль, что у него должны мерзнуть ноги, ведь холодно же, снег вокруг…
А затем человек открыл рот и кое-что произнес.
Маше доводилось слышать непристойности от мальчишек в школе. Но это была не просто непристойность. Она побледнела от страха и отвращения и сделала попытку отступить.
– Давай же, – ласково сказал человек и кивнул на то, что росло у него между ног. – Попробуй. Тебе понравится!
Маша замотала головой.
Лицо его словно бы потекло, размягчилось. Человек сделал странный, неестественный жест рукой. Как будто кто-то, сидевший у него внутри, приноравливался к внешнему телу.
Широко раскрыв глаза, Маша смотрела на происходящую с ним метаморфозу, не в силах ни закричать, ни убежать. Из кармана его пальто торчала длинная деревянная линейка с испачканным чернилами уголком, и эта обыденная деталь отчего-то превращала происходящее в абсурд, немыслимый бред, страшный, как сон, от которого не можешь очнуться.
– Хороши в моем саду цветочки, – напевно проговорил человек.
Зрачки его расширились. Глаз залила чернота.
В этот миг Маша осознала, что она отсюда не выберется. Кошмар не закончится, ее не разбудят. В горле осталось только глухое сипение вместо крика. Сделав над собой отчаянное усилие, она шагнула назад, споткнулась – и упала. Сменка отлетела в сторону.
– Девочка моя, умничка, – быстрым свистящим шепотом сказал человек и двинулся к ней.
А в следующий миг Маша увидела на крышах кооператива две фигуры.
Аномалия бежала, перепрыгивая через расщелины между гаражами, дико скаля зубы. А рядом с ней мчался…
На миг Маша забыла даже про человека в пальто. На лице ее отразилось такое изумление, что мужчина обернулся.
Рядом с тощей девчонкой с развевающимися черными волосами мчался огромный грязный пес, метис кавказской овчарки. И зубы его были так же оскалены, как у Аномалии.
Бамц! Бамц! Бамц! – отзывались крыши.
– Фас! Возьми! – дико заорала Липецкая, громыхая по старому железу.
Человек попятился и кинулся прочь. Не задержавшись ни на секунду возле края крыши, пес сиганул вниз и угодил на кучу рыхлого снега. Спрыгнув с нее, он пробежал мимо лежащей на тропинке Маши – ее обдало брызгами грязи – и бросился следом за убегающим.
Анна спрыгнула точно так же. Оба они, девочка и пес, явно проделывали это не в первый раз. И так же, как собака, рванула за беглецом.
Маше показалось, что прошло не больше пяти секунд. Все трое едва успели свернуть за поворот, как оттуда донеслись лай и дикие крики.
– А-а-а-а! – вопил мужчина на одной ноте.
Что-то бешено визжала Аномалия, и, заглушая людей, надрывался пес.
Когда Маша добежала до места событий, все было кончено. Аномалия сидела на мокром снегу, потирая окровавленный кулак. Мужчина исчез. А возле Анны развалился в грязи метис кавказской овчарки, грызя какой-то лоскут.
Присмотревшись, Маша поняла, что когда-то он составлял одно целое с мужским пальто.
Липецкая подняла на нее глаза и слизнула кровь с костяшек.
– Ты сменку посеяла, – хрипло сообщила она. – И портфель, походу, тоже.
Маша стояла над ними, в трех шагах от собаки.
– Познакомься, кстати, – сказала Аномалия, кивнув на зверюгу. – Это Гнида. Гнида, это дура.
– Почему дура? – машинально спросила Маша.
– Потому что приперлась к гаражам. Кой бес тебя сюда понес? О, стихи! Фигасе! Елина, я поэт! «Кой бес тебя сюда понес, кой бес тебя сюда понес», – пропела Аномалия. – Этот козел уже месяц здесь маячит, ты не в курсах, что ли?
Маша молча помотала головой.
– Вот поэтому и дура, – пробормотала та.
Обе замолчали.
Зверь оставил в покое вырванный из пальто клок, задрал ногу и стал вылизываться. На внутренней стороне бедра у него торчали колтуны, похожие на скомканные одуванчики. Гнида оскалил верхнюю губу, вцепился в один и с тихим рычанием начал выгрызать из шерсти.
Он был таким убедительным, таким неоспоримо живым, что остатки кошмара рассеялись бесследно. Как будто в мире, где существовали собаки, умеющие бегать по крышам, не могло быть девочек, онемевших от страха перед взрослым ублюдком. «Что со мной было? – подумала Маша. – Почему я вела себя как покорная овца?»
Неподалеку от них приземлился голубь, покосился глупым глазом на пса и снова улетел.
– Надо в милицию пойти, – неуверенно предложила Маша, провожая его взглядом.
– Иди, – разрешила Липецкая.
– А ты?
– Чтобы Гниду усыпили? Я, может, чокнутая, но не идиотка.
– За что его усыплять? – изумилась Маша. – Он меня спас!
– Он человека покусал, кретинка, – объяснила Аномалия. – И без того все жильцы вокруг жалуются на местных собак. Сначала усыпят, потом разбираться будут. Герой? Ну на тебе орден посмертно. И что я с этим орденом делать буду, задницу им закупоривать?
Маша подумала еще и села рядом с ней. Все равно куртка грязная…
С одной стороны, Аномалия была безусловно права. Но Маше в голову пришел еще один аргумент.
– А если этот… этот человек… если он снова нападет? Не на меня. На кого-нибудь другого.
Они только прогнали его. Да, сильно напугали, даже причинили вред. Но он придет в себя и вернется. В этом у Маши не было никаких сомнений. Она видела его улыбчивые глаза, слышала его шепоток и твердо знала: то, что сидит в этом человеке, сильнее голоса страха. Оно выгонит его снова в закоулки, где редко ходят взрослые, но часто бегают дети.
Аномалия зачерпнула горсть грязного снега и запихала в рот. Прожевала – и обвела рукой окрестности:
– Угощайся!
Маша подняла на нее взгляд.
– Ты знаешь, кто он.
– Чего?!
– Ты видела его раньше, – настаивала Маша. – Ты сказала, он уже месяц здесь ошивается. Ты знаешь о нем больше, чем показываешь.
Девочка молча облизала пальцы от снега, словно не слыша.
– Аня, пожалуйста…
– Не называй меня так! – резко оборвала Липецкая. – Хочешь проявить благодарность – просто свали отсюда на хрен!
Маша встала. Неловко потопталась возле Анны, но, когда пес уставился на нее недобрыми раскосыми глазками, решила, что ей и в самом деле пора.
– Спасибо тебе. Спасибо большое. Я его… Я его очень испугалась. Я не смогла бы ничего сделать.
Кажется, ее благодарственная речь только раздражала спасительницу. Маша еще раз повторила «спасибо», развернулась и пошла к брошенным вещам.
– Он больше этого не сделает ни с кем, – проговорили ей вслед. – Можешь не трусить.
Маша быстро обернулась. Аномалия сидела как ни в чем не бывало и выдергивала суставы пальцев один за другим.
– Что ты сказала?
– Я?
Липецкая презрительно вздернула верхнюю губу. Глядя на нее, пес сделал то же самое.
– Глюк словила от шока, Елина? Домой шлепай. Девочка-припевочка.
Маша постояла, разглядывая ее и что-то соображая. И, больше ни о чем не спрашивая, ушла.
…Аномалия с тех пор не попадалась ей на глаза после школы, как и ее лохматый приятель. Движимая каким-то смутным чувством, Маша никому не рассказала о том, что произошло с ней в начале апреля за гаражами. А потом этот случай странным образом растворился в ее памяти, вернувшись в область мутных снов и тягостных кошмаров. Нужно было нырнуть глубоко-глубоко, чтобы вытащить его на поверхность, но как раз той весной у Маши началась бурная личная жизнь, и она не хотела никуда нырять. Талый снег смыл всю грязь – и воспоминания о случившемся.
В мае снова разразился скандал с участием Липецкой. Она явилась в школу с татуировкой на шее под правым ухом, и разъяренный отец предпринял целое расследование, пытаясь узнать, кто проделал это с его несовершеннолетней дочерью.
Выяснение обстоятельств привело к тому, чего никто не мог ожидать. Одним из сторожей при гаражах оказался всего год как вернувшийся после отсидки Мишаня Чалый, мужик лет сорока пяти, беззубый и лысый, как старик. Обитал он в бытовке, выделенной ему кооперативом. Туда же приводил псов, если ударяли сильные морозы. Там же выбил Аномалии обе ее татуировки. И там же кололся чем попало.
