Андрей Мягков - «Сивый мерин»
Дима схватил трубку.
— Кто? А-а, Женя, привет. Что случилось? Погулять? Прямо сейчас? Хорошо.
Он откинулся на подушку. Помолчали. Паузу нарушила Светлана.
— Жена?
Дима ответил не сразу — такая счастливая мысль его не посетила. Он подобрал подходящую моменту интонацию, как раз такую, чтобы сомнений не осталось: звонок этот крайне некстати.
— Да, хочет приехать.
— Вы разве общаетесь?
— Случается.
— Я успею собраться?
— Конечно, она из центра едет.
В эту ночь Дима гулял с соседской собакой долго, с удовольствием и она не казалась ему такой уж уродливой.
Другой балкон, из которого шла атака на полыхающую квартиру одиннадцатого этажа, тоже был в своём роде знаменит и хорошо знаком Диме. Принадлежал он семье Суржиков: глава, Толя Суржик — славный, беззлобный малый, но тюфяк и прижимист крайне. До встречи с Сомовым Дима часто стрелял у него до зарплаты и это не всегда удавалось, его дочь, Тина Суржик — замкнутая, стесняющаяся своего имени девочка, почему-то огненно-рыжая, хотя оба родителя были брюнетами; и жена, Нюра Суржик — очаровательная толстушка с глазами цвета высококачественного гуталина. Нюра была очень весёлой и доброй, глядя на неё всегда казалось, что никаких проблем в её жизни не существовало.
Дима познакомился с ней пять лет назад буквально на следующий день после заселения в этот кооперативный дом. Она подошла к нему на улице и утопляя в щеках ямочки и демонстрируя при этом рекламной белизны зубки сказала: «Здравствуйте, Дима. Мне очень приятно, что мы соседи. Я буду жить под вами. — Она изумительно улыбнулась и добавила: — Не в буквальном смысле, конечно. Наша квартира двумя этажами ниже».
Дима наградил её понимающим смешком, чем, видимо, и положил начало их непродолжительным, но достаточно бурным отношениям.
— Я отвела дочку в школу, а муж на работе. Не хотите кофе?
Кофе они в это утро не пили.
В лифте Нюра случайно задела плечиком кнопку «стоп», кабина послушно замерла между этажами и, как только погас свет, она жадно обняла его, заклеила рот умелым поцелуем и прижавшись всем телом неожиданно для себя и явно не без удовольствия (при этом она произнесла нечто вроде «О-оо-ооо?!», что нельзя было трактовать иначе, как одобрение) обнаружила полную Димину готовность. Тогда, не отрывая губ, она без спешки расстегнула и стянула с него всё, что показалось ей в данный момент лишним, развернулась на 180 градусов, сложилась пополам, накинула подол платья на голову, и с отчаянием взбесившейся девственницы замкнула в себе его несомненное в этот момент достоинство. При этом издаваемые Нюрой возгласы были столь недвусмысленно откровенны, что, когда они оба в конце концов оказались на девятом этаже, в глазах скопившихся на площадке жильцов вместе с понятным негодованием читалась и плохо скрываемая зависть.
…Всё это Дима вспомнил в одно мгновение, даже долю мгновения, пока шофёр такси упирал лоб в переднее стекло автомобиля, увеличивая себе таким образом площадь обзора. Зрелище пожара привело его в состояние, близкое к восторгу, и теперь, казалось, начисто забыв недавнее дорожное происшествие, он воочию убеждался в относительности человеческих несчастий.
— Жалко, б…дь. Кирпичный дом. Всё сгорело на х…й.
«Жалко, конечно, — подумал Дима. — Хотя, чего жалеть, телевизор разве что, сегодня футбол хороший. Документы тоже жалко — в прихожей остались, кажется. И шампанское…» Подскочил черноволосый милиционер, дубинкой застучал в стекло.
— Проезжай, проезжай, чего стал? Пожара не видел? Давай отсюда!
Шофёр всем корпусом повернулся к пассажиру.
— Выходить будем, клиент?
— Поехали. Тёплый Стан.
Это прозвучало неожиданно даже для самого говорившего, а уж водителю только и оставалось, что сказать:
— Ну ты даёшь, на х…й.
Следующие сорок минут езды они не проронили ни слова. Нинка открыла, как всегда, без вопросов. Схватила за руку, ахнула, протащила в кухню, захлопотала.
— Разденься, Дима, надо умыться. Кто тебя так?
Он вяло повиновался.
— Упал я.
— Я врач, Дима, ты забыл? Так не падают. — Она смеялась.
— У меня жену убили. Или сама она. Не… ве…
Нина успела его подхватить, уложила на диван, принесла бинты, мази, йод. Работа предстояла долгая: на спине обнаружились кровоточащие раны, грудь посинела и вздулась петушиным зобом.
_____Тишину роскошного кабинета нарушили стройные аккорды мендельсоновского марша. Председатель совета директоров ООО «Досуг» Аликпер Рустамович Турчак нетерпеливо схватил со стола миниатюрную трубку, нажал клавишу.
— Да?!
Звонил директор казино «Weekend», гнусавым плачущим голосом сообщал об очередной проверке: попались несговорчивые, суки, просят больше, чем есть в наличке, грозят лицензией, ОМОНом — что делать?
Аликпер Рустамович слушал вполуха, потом взорвался.
— Что делать? Да ничего не делать! Ни-чего!! В штаны, главное, не делать! Послать и работать дальше. Ясно?! Всё!
Он ударил локтями по столу, обхватил голову ладонями. Господи, как же всё это надоело! Шмоны, ОМОНы, проверки, перепроверки… Что они — озверели там, в самом деле: пятая за месяц. Всем ведь проплачено, кому надо и не надо. Эх, если б не его сегодняшнее положение — в разнос пошёл бы, до Самого добрался, а прервал эту сучью дойку. Нашли корову! Но — нет. Не этим теперь жив Аликпер Рустамович, не облавы и взятки его беспокоят. Третий день ждёт он звонка от Любы.
Ай, Люба, Люба. В золотой раме, напротив, во всю стену, живая стараниями художника Шилова. Беда его пожизненная, вечная и счастье безутешное. Скажет: в воду с моста — в воду. Скажет: Луну к ужину — Луну. Через что угодно, через трупы даже. Вот сказала же: убей — и готов. В низком старте, толчковая нога на колодке. Месяц думал, взвешивал, со всех сторон заходил — как обустроить? И нашёл! Выверил до тонкости. Сомнения — не без этого — голодным зверем душу грызли, ночи коротали, глаза в стены упирали: а ну как провал? И, если б не то несчастье превеликое, ещё неизвестно, какую судьбу уготовила бы жертве коварная рулетка: «чёт» или «нечет».
А несчастье это явилось, когда его никто не ждал — без малого восемь уже лет назад, 19 августа проклятого 98-го — и до сих пор держит некогда преуспевающего председателя совета директоров за горло мёртвой хваткой: ранним солнечным утром распахнулась дверь и в кабинет — без стука, без предупреждения, хамски — ввалилось чудовище по имени «дефолт», село Аликперу Рустамовичу на шею и заговорило голосом одного из заместителей председателя правительства. Выяснилось, что отныне конвертируемость отечественной валюты — не что иное, как плод воспалённого воображения родоначальников экономических преобразований; что родные наши банки, вчера ещё декларировавшие свой безудержный рост и процветание, разорены и пущены по миру; что вкладчики, все как один, употреблены животным способом в особо извращённой форме… и ещё многое, многое другое. И потому, если во всём цивилизованном мире принцип определения стоимости конечного продукта находится в прямой зависимости от его себестоимости, то у нас этот пресловутый принцип должен быть изменён в сторону как минимум четырёхкратного увеличения этой самой не менее пресловутой стоимости всё того же конечного продукта.
Когда Турчак не без труда перевёл чиновничий язык на понятный для себя, то у него вышло, что динамика благосклонного отношения столичного руководства к продлению лицензии подведомственного Аликперу Рустамовичу объединения напрямую зависит от его понимания сложности финансового положения страны. Тоже не так просто, как хотелось бы, но экономика вообще вещь запутанная. Ну а если уж совсем просто, то слова чиновника звучат так: плати, сука, в четыре раза больше и гуляй в любую сторону. А нет — найдут тебя (если найдут) туманным утром под колёсами пригородной электрички — самое поэтичное из небедного арсенала способов борьбы с непослушанием.
Что за ёб…е государство: где это видано, чтобы от падения курса валюты страдал исключительно человек труда, а казна и экономика в целом оставались в девственной неприкосновенности? Сказано ведь: любишь кататься — люби возить саночки. Об…ли полмира фантиками ГКО, так имейте же совесть — сократите расходы, умерьте бюджет, приберите собственную алчность — пусть страна хоть недолго поживёт по средствам. Нет! Хочется и на ёлку влезть выше всех и жопы свои при этом не ободрать. А страдают они — безответные бойцы трудового фронта, руководители большого и среднего бизнеса. Малый не в счёт, это так, на карманные расходы детям.
Можно, конечно, затемнить доходную часть, так одеяльцем прикрыть-укутать — ни один Митволь носа не подточит, ни один сексот не вынюхает (а что их в «Досуге» развелось немерено, Аликпер Рустамович знал не понаслышке: районное начальство регулярно сдавало своих агентов за умеренное вознаграждение). Так ведь не проймёшь малыми доходами этих педерастов, им насрать, сколько ты в плюсе имеешь: хоть на кол сядь, а пайку выложи. Где взял — не их забота. Хочешь — укради. Хочешь — убей кого — они за свою зелень любые грехи отпустят.
