Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
– Где сорок второе отделение, товарищ старшина?
– Первый переулок налево, там увидите. Случилось что?
«В самом деле, что случилось? – мысленно спросил себя Виктор. – Зачем мне туда? Все же предельно ясно». Виктор чувствовал, как смутное, неясное чувство тревоги охватывает его, и старался отыскать источник этой тревоги. И не мог.
– Нет, ничего. Спасибо, – пробормотал Виктор и ушел.
Милиционер посмотрел ему вслед и пожал плечами.
…В отделении рядом с дежурным Виктор увидел старшего лейтенанта лет пятидесяти. Офицер что-то горячо доказывал дежурному.
– Могу я видеть товарища Санько? – спросил Виктор.
Толстяк повернулся:
– Ну, я Санько. Что вам?
– Вы не слишком вежливы, – машинально сказал Виктор, чувствуя, как уходит из-под ног земля.
– Вам плохо, что с вами, гражданин? – испугался дежурный. – Побледнел-то как. Санько, вызывай врача!
– Не нужно. – Виктор сел на скамейку. – А… еще одного Санько у вас нет? Другого?
– Нет, – покачал головой дежурный. – А что? Что произошло?
– Панайотова знаете? – продолжал спрашивать Виктор.
– С Ломоносова? – не удивился Санько. – Да он мне всю плешь проел своим «кадетом»! Всегда ставит на тротуар! Я ему миллион раз говорил!
– Спасибо, – Виктор встал. – Вот мое удостоверение, товарищи. О нашем разговоре прошу никому ни слова. – Виктор вышел на улицу.
* * *Маша освободилась поздно. Весь день она подсчитывала с директором дома отдыха одеяла и простыни, громкоговорители и пластинки для патефона. В девять вечера директор предложил поужинать и остаться ночевать, но Маша не согласилась.
– Я всего третий день дома, – объяснила она виновато. – Муж ждет.
– Не страшно будет одной в дороге? – спросил директор. – Я вот не езжу один, боюсь.
– Э-э… – махнула рукой Маша. – До войны я с мужем бандитов ловила, а всю войну – на фронте.
…Исчезли последние пристанционные фонари, и сразу же поезд провалился в темноту. Тусклая, грязная лампочка едва освещала вагон. Народу было немного – последний поезд, поздний час. У окна сидел военный с чемоданом, несколько деревенских женщин везли на рынок свой нехитрый товар – осенние цветы и картошку. Щелкнула дверь, в вагон ворвался холодный ветер и грохот колес. Вошли три работника милиции – два старшины и офицер. Все трое медленно двигались вдоль прохода, внимательно вглядываясь в лица пассажиров. У одного из старшин на груди поблескивала серебряная медаль на серой ленточке – «За боевые заслуги».
– Ищут, – услышала Маша голос одной из женщин. – А чего ищут? Кому надо – тот дело сделал и водку пьет!
Около полного мужчины в светлом габардиновом плаще офицер замедлил шаг, приложил руку к козырьку:
– Оперативная группа отдела охраны. Разрешите ваши документы.
Мужчина торопливо полез в карман, протянул офицеру паспорт. Офицер пролистал, сказал вежливо:
– Прошу пройти с нами.
– А в чем дело? – забеспокоился мужчина.
– Все объяснения потом, – строго посмотрел офицер. – Прошу.
– Но меня ждут на вокзале, встречают, – мужчина совсем разнервничался. – Вам могу сказать… – Он поднял с сиденья толстый портфель. – Здесь пятьдесят тысяч рублей! Вы представляете!
– Все будет в целости и сохранности. И вы, и ваши деньги.
– Хорошо, – мужчина взял портфель и вышел вслед за милиционерами.
– Да-а-а, – протянула цветочница. – Преступники нынче расплодились не хуже грибов в урожайный год. Видали? То одна железнодорожная милиция ходила, проверяла, а теперь и городскую подключили. Режут. Ох, режут.
– А ты почем знаешь, что эти городские? – спросила вторая женщина. – У меня у самой зять в милиции на железной дороге, так я и то не разберу, где кто. На всех нынче мундиры, погоны.
– А я тебе говорю – городские это были! – продолжала настаивать цветочница. – Отличие у них совсем другое! У меня, тетка, глаз – алмаз!
Маша встала, направилась к тамбуру. Огромная сумма денег в портфеле пассажира, странное, с ее точки зрения, поведение начальника патруля вызвали в ней безотчетную тревогу. А теперь еще и эти женщины со своими сомнениями. Маша ускорила шаг, толкнула дверь в тамбур. Дверь поддалась с трудом – словно ее кто-то придерживал изнутри. Маша толкнула сильнее и протиснулась в тамбур. У противоположных дверей стоял милиционер и испуганно смотрел на нее. Офицер перелистывал какую-то книжку – она была похожа на записную. Третий милиционер опирался спиной на стекло входных дверей. Полного мужчины не было.
Еще не понимая, не догадываясь, что произошло, Маша машинально обвела взглядом тамбур и увидела за спиной второго милиционера уголок портфеля.
– Позвольте, – растерянно спросила Маша. – А где же… гражданин, которого вы увели?
– Ждет в соседнем вагоне под охраной наших сотрудников, – спокойно объяснил офицер. – Это преступник, мы его разыскивали и нашли. А разрешите спросить: почему это вас интересует?
Маша слушала его ровную, неторопливую речь и ловила себя на том, что не только не успокаивается, но, наоборот, начинает нервничать все больше и больше.
– Я жена комиссара милиции Кондратьева, – сказала Маша резко. – Я хочу увидеть задержанного.
– Сначала – попрошу документы, – все так же спокойно произнес офицер.
Маша открыла сумочку, достала паспорт. Последнее, что она увидела, была вереница летящих огней. Они вытянулись в длинную цепочку, потом слились в непрерывную, сверкающую линию и разом погасли. Удара ножом, а тем более удара при падении Маша уже не почувствовала.
…Утром ее нашел путевой обходчик. Она лежала под откосом, неловко подвернув руку. Широко открытые глаза удивленно смотрели в очень низкое и очень синее по-осеннему небо.
– Здесь она упала… – Миронов показал Олегу впадину от тела, примятую траву. – Значит, выбросили ее из поезда примерно вон там, – прикинул Миронов.
Олег слушал машинально. Он смотрел, как двое санитаров укладывали на носилки тело Маши.
– Комиссару сообщили? – спросил Миронов.
Олег молча кивнул.
* * *Коля сидел на стуле посредине комнаты. Виктор ходил из угла в угол. Нина стояла у окна с притихшим Генкой на руках.
– Ты… заказал гроб? – спросил Коля. – Нужно белый, ты понял?
– Да.
– Цветы? Она очень любила красные розы…
– Теперь не сезон, батя…
– Пусть будут любые, только чтоб красные… – Коля поперхнулся, с трудом подавил готовое вот-вот прорваться рыдание. Нет больше Маши. Нельзя в это поверить, нельзя понять. А ее все равно нет. И больше никогда не будет. Какое это отвратительное слово – «никогда».
Коля подошел к Нине, поднял за подбородок голову Генки. Тот смотрел испуганно-жалостливо, словно понимал, какая страшная беда обрушилась на его деда. «Вот я и остался один… Приду домой, позвоню и никто не откроет. Войду – никто не встретит… Ночью проснусь, пойду курить – никто не скажет: „не надо“. А я теперь начну курить, это уж точно. Думал, уйду первым. Работа такая. Боялся, останется Маша одна. Как бы она жила одна? А как теперь я?»
– Николай Федорович… – робко сказала Нина. – Можно мы с Генкой пока поживем у вас?
– Спасибо, Нина. Только тебе трудно будет. На работу добираться далеко.
– Значит, можно? – обрадовалась Нина. – Я поеду, самые необходимые вещи привезу.
…Машу хоронили на следующий день. Впереди гроба несли две бархатные подушечки. На одной из них лежал орден Красной Звезды, на второй – медаль «За победу над Германией». Венки не вместились в автобус, и их сложили в грузовик. У входа на кладбище Коля остановился и, пропуская похоронную процессию мимо себя, смотрел и смотрел, как все по очереди, все подряд наступают и наступают на водопроводную трубу, лежащую поперек асфальтовой дорожки, и труба каждый раз с глухим стуком ударяет об асфальт. Речей и винтовочных залпов он не слышал. Вокруг двигались люди, кто-то взял его под руку, усадил в машину.
Очнулся он дома. На диване в спальне лежал небрежно брошенный халатик Маши, на туалетном столике поблескивали аккуратно расставленные флаконы с косметикой. После возвращения из армии Маша так и не успела воспользоваться ими.
Коля перевел взгляд на стену. Там висел портрет Маши. Она смотрела Коле в глаза и улыбалась.
…В управлении его уже ждали Миронов и Рудаков. Олег поздоровался, сказал, замявшись:
– Николай Федорович… Мы все понимаем… Сочувствуем вам… Вы извините нас…
– Спасибо, – Коля проглотил комок, подумал: «Слаб я стал… Старость, что ли?» – и добавил: – Давайте о деле.
– Есть! – оживился Рудаков. – Значит, так: первым они убили того, полного. Его зовут Султанов Алимхан. Врач, имеет частную практику. Имел, – поправился Олег. – Он продал дачу за пятьдесят тысяч наличными некоему Ярцеву Сергею Тихоновичу. Это бывший актер, а ныне – пенсионер. Деньги были сотенными купюрами, пять пачек по десять тысяч в каждой. Султанов сложил их в портфель и уехал. Таким образом, мотивы убийства совершенно ясны.
