Тайна ордена Еретиков - Владимир Владимирович Голубченко
– Они мертвы… – коротко шепнул профессор, будучи глубоко погруженным в свои размышления, он даже не понял, как начал говорить вслух.
– Это ты как ученый такой вывод сделал? – раздраженно всхрипел магистр: – С чего такое глубокомыслие? Решил по отсутствию мяса? – очевидно выданный Ивану кредит стариковского молчания окончательно иссяк и теперь, проклятия посыпались как из рога изобилия: – Достаточно экскурсий! Где это чертово барахло?
Профессор в ответ готов был взорваться, но поймав практически уже выпорхнувший изо рта первый слог отборного мата, прикусил язык, понимая, что сейчас не время. Вместо этого, Южин развернулся на каблуках и наконец закончил прерванный путь к капитану Робертсу. В голове историка все же родилась одна, вполне подходящая для финала жизненного пути Черного Барта история, которая как обычно требовала незамедлительного подтверждения.
Где-то за спиной все еще раздавались потоки брани, изрыгаемые стариком, которые, впрочем, в скорости совсем сошли на нет. Очевидно Лебелетье снова не справился со своей яростью и зашелся в приступе кашля. Профессор еще в Адене заметил, что Лебелетье с каждой минутой вновь начинал сдавать. Как Ивану показалось, живительный «коктейл» лекарств стал выветриваться из организма француза. Впрочем, того, что магистр ордена Еретиков еще мог передвигаться без посторонней помощи было вполне достаточно. Иван прекрасно понимал, что это конец истории.
Несмотря на скрюченную позу и весьма почтенный возраст в три сотни лет, массивный скелет высокого Робертса внушал чувство подлинного уважения. Даже покрытый цветастыми лохмотьями и всевозможными украшениями, он давал понять, когда-то на этом троне отдал душу весьма грозный человек. Череп Барта не был покрыт треуголкой, или что отчасти разочаровала профессора короной. Страдающий манией величия еще при светлом уме, пират с каждым годом все больше погружался в пучину безумия, от чего Иван был уверен, что в последний путь названный хранитель божественной тайны подготовит лучший свой наряд, включая какой-нибудь отличительный знак.
Внезапно профессор выпрямился в полный рост, опустил плечи, точно разом проглотил трехфутовую доску. Озадаченно взираясь на стройные ряды покойников, распластавшихся, практически у самых ног своего господина, он наконец понял, что единственной причиной, по которой смерть смогла настичь этих мужчин в таком положении была невероятная харизма пирата.
– Это самоубийство, – снисходительно бросил профессор обращая свой взор, на кое как поймавшего ровный ритм дыхания старика.
– Чего? – нисколько не озадачившись все же переспросил магистр.
– Массовое самоубийство, – повторил Иван и принялся бесцеремонно копаться в останках Робертса. Его нисколько не интересовали драгоценности и золото, коими пират был увешен словно гирлянда в рождественскую ночь. Много больше его интересовала нечто иное: – Я думаю, когда команда наконец добралась сюда, капитан понял, что обратного пути уже не будет. Впрочем, судя по его дневникам, Робертс изначально не собирался возвращаться в цивилизацию. Скорее всего свою команду… – профессор кивнул на двадцать семь аккуратных костяных кучек: – Робертс начал готовить задолго до самого плавания.
– Задолго?
– Пока мы шли ко дворцу нам на глаза не попадалось, ни оружия, ни одежды, ничего вообще, что могло бы указать на быт его команды.
Поняв к чему клонит профессор, старик разгреб носком ботинка ближайшую к нему кучу костей и скривившись коротко изрыгнул: – Bastards11, – после чего выпучив глаза на Южина спросил: – Получается эта кучка засранцев добралась сюда и сразу сделала это? Но где же тогда хранилище?
– Не слишком уважительно Вы относитесь к своим собратьям! – теряя терпение Иван продолжал обшаривать карманы Робертса. Познакомившись с бесчисленным множеством дневником Робертса, основным наполнением которых было самолюбование и графоманство, он попросту не мог принять, что перед смертью, пират не порадовал себя возможностью испачкать еще пару десятков листов бумаги.
– Учитель! – внезапно крикнул старик, быстро шагавший прочь от братской могилы команды черного Барта. Его шаги были быстрыми, изредка сбивавшимися на некое подобие припрыжки. Внимание старика было явно чем-то захвачено, чем-то к чему он очень спешил.
Профессор знал, куда так устремился старик. Несмотря на сумятицу, внесенную Робертсом, Иван по своему обыкновению все же успел оценить убранство зала, просканировав его сверху вниз. Еще до того, как приступить к мародерству, он заметил мелкие, практические не заметные полосы-царапины на мраморе. Рытвины тянулись от самых врат, аккуратно огибали основной зал и исчезали за очередными, в этот раз менее вычурными вратами. Очевидно, это был проход к остальным помещениям дворца. В конце концов, это был дом, а в доме нужно было где-то спать.
Стоило Ивану увидеть эти полосы, он сразу понял, что это следы, следы чего-то тяжелого, что когда-то давно, волоком протащили через весь зал. Иван прекрасно понимал, что это было, но несмотря на ощущения столь короткого шага до заветной цели, он был всецело занят поисками последних слов пирата.
Иван не мог, нет, он просто не хотел верить, что Робертс оставит его без эпилога, без нескольких раскидистых слов высокопарного английского языка, в которых коротко но емко сравнит себя с новыми мессией, или на худой конец мучеником. И вот, когда профессор уже практически отчаялся найти хоть что-то, когда где-то впереди раздался знакомый уже звук шестеренок, приведенных в движение магистром, его глаз зацепился на маленькую скрутку, покоившуюся на гладком мраморе чуть поодаль правой ноги пирата.
Ликуя, профессор схватил мелкий листок, развернул и впился в строчки, нанесенные знакомым почерком:
«На камне сем я спасу Церковь мою…»
Быстро прочитав семь коротких слов, звучание которых знал должно быть каждый человек на земле, профессор расплылся в широкой улыбке. По какой-то невероятной причине, как казалось Ивану, имевшей нечто общее со «Стокгольмским синдромом», он испытывал благоговейный трепет удерживая короткое посмертное изречение капитана Робертса. Да, оно не имело ничего общего с понятием логики и несомненно принадлежало истинному безумцу, сумевшему завладеть умами нескольких десятков людей и привести их к столь печальному исходу. Но по какой-то причине, профессор понимал, что не найди он эту записку, не прочти слова, указывающие на то, что Черный Барт ни много ни мало приравнял себя к спасителю, он был бы расстроен. Нет, это было бы не просто расстройство. Та грандиозная жизнь, прожитая пиратом, без этой короткой строчки не была был полноценной. Для Ивана, истинным окончанием жизни этого сумасбродного человека были семь коротких слов, несомненно написанных замутнённым сознанием.
Аккуратно свернув клочок бумаги в маленькую трубочку, профессор бережно, на сколько мог, спрятал ее в карман и уже готовился двинуться в след Лебелетье, когда на короткий миг, вновь вперился взглядом на останки Робертса. Повинуясь бессознательному, Южин протянул руку и мягко коснулся старых костяшек. Удивительно, посреди всего великолепия мифического города, неподдельную радость,
