Последнее испытание - Скотт Туроу
Она подсмеивается над Стерном по той причине, что он, говоря о позиции судьи, все же преувеличивает. Случаи, когда обвинения полностью снимались, действительно есть, но только в тех случаях, когда обвинение допускало какие-то чересчур уж грубые нарушения. Мозес и Фелд, формулируя свои обвинения, пожалуй, были слишком агрессивны. Однако Стерн никогда не видел, чтобы Мозес когда-либо действовал в этом плане с явно недобросовестными намерениями, и нельзя сказать, что он поступил так в отношении Кирила.
– Но мы все же добились признания того, что в ходе процесса были допущены нарушения, верно ведь? – говорит Марта. – Сонни в основном говорила об этом.
Стерн тоже истолковал сигналы, поданные судьей, именно таким образом. Мозес, формулируя обвинение, сделал основную ставку на пункт об убийстве – и проиграл. Трудно представить, каким образом присяжные смогут принять верное, беспристрастное решение после того, как они услышали, что Кирила фактически называли убийцей, и видели за свидетельской кафедрой плачущих родственников умерших пациентов. Сонни намерена вынести решение о том, что процесс прошел с нарушениями, а это означает, что он будет аннулирован, а новое разбирательство, которое состоится когда-нибудь в будущем, будет начато с нуля.
Все это Стерн объясняет Кирилу и Донателле, сидящим у дальнего конца длинного стола в конференц-зале компании «Стерн-энд-Стерн». Коллеги из другой юридической фирмы, помогавшие Сэнди в подготовке процесса и в ведении дела, использовали это помещение в качестве своего временного офиса. Но сегодня они уже вернулись в свое помещение и занимаются подготовкой предварительных вариантов текста обращения к присяжным. Вондра приносит ланч – салаты и сэндвичи. Марта и Стерн продолжают рассказывать подзащитному и его супруге о юридических тонкостях дальнейших событий и своих стратегических соображениях.
– Рассмотрение дела закончится без вынесения вердикта, – растолковывает Стерн последствия признания того, что в ходе процесса имели место нарушения. – Присяжных распустят. А прокурор и его команда должны будут решить, станут ли они продолжать попытки предать вас суду.
– Станут, – говорит Кирил. Он всегда правильно оценивал отношение к себе со стороны Мозеса. Стерн с ним согласен – как и Марта.
– Ну и что мы выиграли? – интересуется Кирил. К уголку рта у него прилипла майонезная капля. Донателла с громким вздохом указывает ему на салфетку, давая понять, что ему следует вытереть губы.
– Ну, во‐первых, – пускается в объяснения Стерн, – больше никто не станет выставлять вас убийцей. Собственно, я полагаю, что судья вообще не позволит оперировать аргументами и доказательствами в пользу того, что пациенты в самом деле умерли в результате лечения препаратом «Джи-Ливиа». Поймите: прокурор и его люди могут указать на то, что об этом говорилось в отчетах «Глоубал» и в газетных публикациях. Но в ходе нового процесса гособвинению, скорее всего, не позволят выходить за рамки этого. И в конце разбирательства судье придется объяснить присяжным, что они не должны принимать в расчет эти упоминания и размышлять о том, действительно ли прием лекарства оказался фатальным для некоторых больных. Кроме того, у нас будет несколько существенных практических преимуществ. Мы получим расшифровку показаний всех свидетелей в ходе первой фазы процесса. Дело в том, Кирил, что свидетели нередко несколько меняют свои ответы на одни и те же вопросы – просто потому, что так уж устроен человек. Люди редко помнят даже события недавнего прошлого во всех деталях и зачастую описывают их каждый раз немного по-разному. Некоторые из свидетелей в результате будут выглядеть лжецами. Позиции обвинения в ходе вторичного разбирательства будут слабее – по этой причине, а также потому, что с течением времени эмоции, которые вызывают у свидетелей и присяжных предъявленные обвинения, сходят на нет. В дальнейшем действия подсудимого будут восприниматься скорее как нарушение им бюрократических препон и рогаток, а не как примитивное, абсолютное зло. Присяжные будут знать, что судебный процесс по этому делу уже состоялся и что по тем или иным причинам вы не были осуждены. И, наконец, – заканчивает свои объяснения Стерн, – федеральный прокурор, который уже возбуждал и вел это дело и не смог выиграть процесс, будет испытывать серьезное психологическое давление. Юристы, выступающие в суде, чем-то похожи на скаковых лошадей, которые, пройдя дистанцию и преодолев финишную черту, в повторном заезде никогда не показывают такой прыти, как в первом.
– Конечно, кое-что мы потеряем, – продолжает Марта. – При отсутствии обвинения в убийстве у нас не будет такого простора для доказательства эффективности «Джи-Ливиа». Но Сэнди, я думаю, прав. Позиции обвинения будут слабее. При том что ситуация в целом будет сковывать действия Мозеса, он, скорее всего, будет вынужден предоставить иммунитет Анаит, чтобы иметь возможность доказать хотя бы причастность Кирила к инсайдерской торговле акциями. Но в этом случае присяжные будут знать, что она избежала наказания за то же преступление, за которое прокуроры хотят наказать вас. – Марта едва заметно улыбается. – Ну и, само собой, мы больше не увидим в зале суда Иннис. Она, вероятнее всего, будет добиваться соглашения с обвинением о признании вины.
– Она что, отправится в тюрьму? – оживляется Донателла, которая явно очень ждала последних слов Марты. По выражению ее глаз видно, что, услышав их и представив себе Иннис за решеткой, она возликовала, но тут же пожалела о том, что не смогла сдержать себя.
– Возможно, – отвечает Марта.
– Раз уж об этом зашел разговор, Кирил, – говорит Стерн, – я полагаю, что мы могли бы договориться о подобном соглашении для вас, причем очень выгодном.
– Насколько выгодном? Настолько, что меня не посадят в тюрьму?
– Скорее всего, срок удастся сократить до минимального. Скажем, можно будет ограничить пребывание в федеральной тюрьме самое большое до полугода – а может, добиться, чтобы оно оказалось еще короче. А остаток заменить на домашний арест.
Стерн переводит взгляд на Марту, словно просит ее подтвердить его слова. Та кивает.
– Я не согласен, – заявляет Кирил. – Я не сделал ничего такого, в чем могу признать себя виновным.
Стерн, Марта и Донателла молчат – их вынуждает к этому тот факт, что несколько недель процесса показали, насколько неоднозначной является вся ситуация в целом и насколько сомнительна в этой связи последняя фраза Кирила.
– Признать себя виновным – это еще хуже, чем получить обвинительный вердикт от жюри присяжных, – добавляет Пафко. – Вот это я как раз и назвал бы незаконным действием.
Гордость. Самолюбие. Желание создать о себе благоприятное впечатление. Все это Стерн видел и слышал множество раз. Но это всегда бессмысленно.
– Могу я спросить, Сэнди? – подает голос Донателла. – Этот новый процесс – когда он состоится?
– Может,
