Леонид Костомаров - Десять кругов ада
А любимый человек, мужик, положив остаток батона на газету, нащупал кулек с конфетами и, не дожевав колбасу, отправил в рот пару "Белочек" и "Мишку косолапого".
- Фде пуфырь?
"Пузырь..." - снова догадалась Рая и показала на сумку.
Ястребов проглотил шоколадно-колбасный кляп, ворочавшийся во рту, циркнул молнией и вытащил из сумки бутылку. Зачем-то взболтал ее, как бы проверяя на прозрачность или на еще что-то неведомое. Потом все же отложил в сторону, стал доставать из сумки одежду и прочее. Куртку нацепил, нахлобучил парик и шапку, взял у Раи зеркальце.
- Ну, че, сойду за вольного?
Рая оглядела его. Парик был хорош: пришлось красить в черный цвет тот единственный, фиолетовый, что был у нее. Главное, чтобы дождик не пошел, не смыл краску.
- Сойдешь, - одобрила Рая. - Не боишься бежать?
- Как не боюсь, боюсь, конечно... Но все рассчитано. Я на Степку-водителя похож: как он отойдет от машины - я за баранку, газую к вахте. Давай пропуск, Болотов я! Будьте любезны: дыр-дыр, и воля! Двадцать минут - и я у тебя, как штык! Отсижусь недельку...
Рая как завороженная слушала Ястребова.
- Ой, сукой буду! - вдруг хлопнул он себя по лбу. - Про тебя ведь наш начальник отряда знает, Мамочка!
- Ничего, у Галки поживешь. Сосед мой, как же ему не знать.
- Точно! - обрадовался Аркаша и, навалившись на Раю, снова стал тискать ее. Одной рукой он успел схватить с газеты кус батона.
Второе удовольствие продлилось чуть дольше.
- Слушай, родная, - заговорил Аркаша. - У меня кент есть в зоне, бугор он, мы с ним последнюю птюху делили в Златоусте... Дашь ему?
Внутри у Раи как будто обрушилось что-то...
- Ты что, Аркаша? Какой бугор? - зашептала она. На самом деле ей хотелось кричать.
Ястребов понял это и чуть прикрыл ей рот ладонью.
- Только не ори, слышь... цыпонька. Чего такого-то: к тому ж от него мой побег зависит. Наше счастье.
Рая вывернулась из-под шершавой ладони, уткнулась в телогрейку лицом, чтоб не слышно было, и горько заплакала.
- Да че ты, че ты? - забеспокоился Ястребов. - Тут воля маячит, а ты... Нельзя рисковать больше: Квазимода от меня ментячий глаз отводить будет. А ты ерепенишься. Нельзя больше рисковать, цы-па...
- Давай я ему Галку приведу... в следующий раз, - заплакала она.
- Какой раз, ты че, ох... обалдела, коза... последний шанс судьба дает, потом все, кранты, век свободы не видать!
Ястребов не выдержал, залепил Рае звонкую пощечину - аж затрясся фонарик на ящике, отбросив на стены дрожащие блики.
- Подверни, не корячься...
Рая зарыдала - надрывно и басовито.
- Успокойся, Раечка, милая, родная, - зашептал Ястребов и стал гладить Раю - неумело, резко.
- Он один хоть?.. - сквозь рыдания спросила "декабристка".
- Один! - обрадовался Аркаша. - Божусь на курочку-рябу! - И сделал резкое движение большим пальцем правой руки - будто вырывая у себя воображаемый зуб. - Да он, воще, может, просто посидит, поговорит с тобой... ну, обнимет там, то, се... Ну че, пойду приведу?
- Где телефон? - шмыгнула носом Рая. - Я пока Галке позвоню.
- Вон, под топчаном! - обрадовался Ястребов. - Все, я счас, жди.
Он соскочил с топчана и исчез в дыре, а Рая, достав аппарат, стала накручивать заедающий на каждом обороте диск.
В это время в своем кабинете появился Лосев - заместитель директора ЖБИ. Он и не должен был прийти в субботу, как и рассчитывал Аркаша, но все же пришел: за номенклатурой плановой продукции. Он быстро сложил бумаги в портфель и собрался уходить, но вдруг услышал щелчки вращающегося диска. Аппарат явно где-то "запараллелили". Его предупреждали о вероятных подключениях, поэтому он не стал снимать трубку сразу, а дождался набора номера. К своему изумлению, он услышал не мужские голоса, а женские.
- Чего ты ревешь, дура? Сама ведь лезла...
- Галь, он еще одного пошел звать... Говорит, для дела дай ему...
- Может, в милицию позвонить?
- Ой, что ты, что ты! Позору не оберешься, попробую, может, уговорю его... с тобой познакомлю Квазимоду этого.
- Вот спасибо, подружка милая! Сама с Квазимодой трахайся! - Галя помолчала немного. - Побег-то обсудили?
- Обсудили. Все по плану будет, Аркаша все рассчитал...
Станислав Александрович тихо положил трубку и осмотрел телефонный провод. Так и есть: ответвление вело за угол. Он спешно прикрыл окно и выскочил из кабинета.
Ястребов же отвел Воронцова в подвал, вроде как для серьезного разговора, и перед ним в свете фонаря предстала обнаженная женщина, слегка прикрытая какой-то материей. Иван растерялся, зажмурился, как бы сбрасывая какое-то наваждение, не веря в реальность. Он почувствовал, как его пробивает дрожь, трясутся колени - мужская плоть мгновенно взыграла во всем теле...
- Кваз, братан, зла не держи... отведи душу...
Иван стоял истуканом и, пересиливая себя, выдавил:
- Не могу... Ты че, за скота меня держишь? Че я, жеребец или как?
Он развернулся и, ладонями прикрывая глаза, вышел... Перед глазами стояла Надежда, и понял, что, несмотря на разрыв, изменить ей никогда не сможет.
Аркаша присвистнул от удивления и двинулся за ним.
Не успели они выйти, как послышались громкие голоса у самого входа в подвал.
- О, да тут девка... А ну, давай сюда, красавица, вылазь.
Вслед за вышедшей Шакалов вынес остатки еды в газете, вольную одежду, телефон, парик. Потом, пыхтя, ухитрился вытащить и топчан.
Пойманную вели на вахту под ядреные выкрики и улюлюканье осужденных. Все были в восторге, рассматривая полуобнаженную кралю.
На вахте Рае дали умыться, накапали валерьянки, напоили чаем. Появился Медведев, и Рая, как всегда, ни в чем не призналась. Просила не сообщать в милицию. А главное, впервые застеснялась майора, вспомнив, как ответила ему однажды: если ихними... утыкать, буду на ежа похожа...
- Этого никак не могу, - сказал майор, теперь догадываясь, куда звонил Ястребов, когда впервые появился на зоне и был пойман с поличным. - Обязан сообщить - там уж они сами пусть решают: пятнадцать суток дать или штраф выписать... Проведем экспертизу, на предмет половой связи.
- Нет, что вы! - испугалась Рая. - Я... сама... дала, но кому, не скажу. Вы уж меня простите по-соседски...
- Дала... - хмыкнул майор. - Ну-ну...
ЗОНА. ЯСТРЕБОВ
Накрылся план, едрена матрена... По шнуру нашли, падлы. Теперь и правда кранты. Дура безмозглая.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
"Дробница! Дробница. Дробница..." - молоточками звонкими стучало в тяжелой от недосыпа голове.
- Товарищ майор... - Кляча смотрел на него просительно. - Мать же...
Медведев поднял голову от бумаг, встретился с ним взглядом и неприятно поразился: испитые глаза неопределенного цвета пялились на него тускло и тяжело...
"Вот его мать, - вяло отметил майор, - мучается, но любит этого обноска, для нее он - самый лучший. Поплакивает, молится, поди, вечерами. Ждет".
- Вы же знаете порядок, Дробница... - печально заметил Медведев. Причиной дополнительного свидания могут быть события экстраординарного свойства. Говорю понятно, осужденный?
Дробница мрачно кивнул, не поднимая головы.
- Болезнь же вашей матери должна быть в обязательном порядке подтверждена документально.
- Справка, что ли? - буркнул нахохлившийся Дробница.
- Что ли... - передразнил майор, злясь на его манеру не говорить, а гундосить. - Ты же бьешь ее пьяный, сам видел... какое же здоровье надо, чтобы тебя терпеть?
- Ну, так она там... не встает...
Майор мельком взглянул на него и разозлился - врет же, врет, подлец!
- А кто вам сообщил, что она не встает? - в упор и недружелюбно разглядывал доходягу-зэка. За свою богатую практику Медведев научился распознавать безнадежных заключенных, тех самых, кого по народной мудрости "исправит только могила". Отсиди он хоть сто лет, сразу же после освобождения возьмется за старое. Вот такой тип был сейчас перед ним. Все воспитательные разговоры и мероприятия - равно что сыпать бисер перед свиньями... Полная отрицаловка...
Дробница не выдержал его взгляда, отвернулся.
- Она писала, кто ж еще...
- И что написала?
Кляча замялся - кажется, мучительно соображал: не читал ли майор письма, ему адресованные? Вполне же мог...
Но все же решился.
- Ну... эт самое, что болеет сильно. Хочет видеть... - С него сошел весь азарт и кураж, в состоянии которого пришел он к Мамочке.
- Это-то понятно. Ну а как же она доберется-то до нас, если не встает? Мы о свидании вашем говорим, Дробница, или о том, как вас домой отпустить - за ваши ошеломляющие успехи? Чего ты темнишь-то?
- Ничего я не темню... - обиделся осужденный, и глазницы будто впали еще глубже, оттуда, из полумрака низких бровей, взглядывали теперь маленькие рыбьи глазенки. Они были мертвые, как у мороженой трески, отчего майору стало как-то не по себе. И вдруг из этих пустых глаз закапали - одна, вторая - крупные нечистые слезинки.
Майор нахмурился:
- Ты чего, Дробница? Во-оо...
Зэк не слышал его, а слезы, будто существовавшие отдельно от его серого, никакого лица, катились по щекам, шее, и плакавший не вытирал их.
