Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник)
На рассвете я снял показания приборов по звездам и произвел расчеты. Просто надо было чем-то занять себя. Меня снесло течением на восемнадцать миль к северо-западу. Я завел мотор и пошел назад, сам не знаю зачем. Наверное, просто потому, что точка 23°50′ северной широты, 88°45′ западной долготы реально существовала. Все остальное утратило смысл. В полдень я снял показания приборов по солнцу и определил свое местонахождение. Я ошибся на четыре мили — забрал слишком далеко на юг.
«Ну и что? — сказал я, стараясь рассуждать логически. — Ничего страшного. Я и так знал, что это не то место».
И замолчал. Оказывается, я произнес эти слова вслух, Я поглядел на бескрайние просторы однообразно волнующейся воды, просторы, где не остается никаких следов. «Я и так знал, что это не то место». Я спустился в каюту и посмотрел на себя в зеркало.
Наступила ночь. Потом снова день. И снова ночь. Днем светило солнце, а ночью я видел ее, как она серебряным бликом исчезает в синеве.
Однажды я уснул. Она летела сквозь голубоватое облако оброненной капелькой ртути, но я полетел вслед за ней, догнал ее, взял за руку и, повернув лицом к себе, приник губами к ее губам. Тесно прижавшись друг к другу, мы продолжали лететь сквозь облако, но из синего оно стало розовым.
«Ты не дала мне объяснить, — сказал я. — Ты должна меня выслушать. Я не могу без тебя жить, шведка моя. В тот раз я не смог тебе всего объяснить. Дай мне попробовать еще раз…»
«Пойдем со мной, — сказала она. Туда, где восторг…»
Я проснулся и услышал крик. Закрыл рот, и крик смолк. Меня сносило течением на северо-запад. Я возвращался обратно. Дрейф — возвращение назад. Дрейф — возвращение назад. Горючее у меня все вышло, так что возвращаться я теперь мог только когда был ветер. Я снимал показания приборов в полдень и когда на[ступали сумерки. Солнце, звезды… Ни разу мне не удалось точно попасть на то место — 23°50′ северной широты, 88°45′ западной долготы. Я вечно ошибался, то на милю в одну сторону, то на три мили в другую.
Я выскочил на палубу и оглядел бескрайнюю сверкающую на солнце водную гладь. И вдруг все понял. Маколи был прав от начала и до конца. А я, идиот, принимал его за сумасшедшего! Он был нормальней всех нас. А я, у которого за душой ничего не было, кроме дешевых трюков типа сферической тригонометрии, азимутов, ориентации по солнцу, часовых углов и определения местоположения относительно фиксированных точек, я имел наглость утверждать, что раз человек считает, что может вернуться и найти то, что потерял в океане, значит, он чокнутый. Конечно, он мог это сделать. Все ужасно просто. Для этого не требуется даже знания арифметики на уровне третьего класса средней школы. Ты просто чувствуешь, что добрался до нужного места. И больше ничего.
Я посмотрел на воду за правым бортом. Там на плавающей в воде деревяшке сидела чайка.
Вот оно, то самое место.
Я вспомнил. Перед тем как мы ушли под воду, я видел чайку на деревяшке.
— Хорошая птичка, — тихо сказал я, стараясь не делать резких движений, — умная птичка, не улетай, пожалуйста. Сейчас я тебе хлеба покрошу. Не улетай.
Когда я вернулся на палубу, чайка все еще была там.
— Хорошая птичка, — сказал я и бросил ей крошек. Она улетела. Я заплакал.
Потом бросил еще крошек. Чайка непременно вернется. Она же ориентир. Там тоже была чайка на плавающей дощечке. Я снова увидел Шэннон, — отблеск серебра, растворяющийся в синеве.
«Шведка моя, ангел мой, я просто не сумел тебе объяснить. Мы можем спастись».
Я начал чувствовать слабость. Я давно уже ничего не ел. Провел рукой по лицу, чувствуя, что меня всего трясет. И стал ждать, когда вернется чайка.
На плечи мне давило что-то тяжелое. Я посмотрел и увидел у себя на груди постромки. На мне был надет акваланг. Значит, вот для чего я ходил в каюту.
Я закричал.
Сорвал с себя акваланг и бросился вниз, в каюту. Упал на койку. Меня трясло, но в голове вдруг прояснилось. Я закрыл лицо руками.
ГЛАВА 17
Все прошло. Рассудок вернулся ко мне, но мне страшно думать о том, как близко к краю бездны я был неделю назад. Я вел себя, как последний неврастеник, и это чуть было не стоило мне жизни. Мне стало стыдно. Она тоже стыдилась бы меня.
Боль утраты не стала меньше, но теперь я смирился с ней и могу вести себя достойно. Вместо того чтобы без конца терзаться как ненормальный по поводу того, что могло бы быть, но чего не будет, стараюсь напоминать себе о том, что у нас все же были те восемь дней, тогда как миллионы людей живут и умирают, так и не испытав, хоть на час, того, что узнали мы.
Мне очень помогло то, что я написал о случившемся. Я хотел увидеть все целиком, и мне это удалось. Мне кажется, теперь я понимаю, что она не могла это сделать. Она была счастлива. До самого конца. А ее гибель — простая случайность. Я в этом уверен.
Я иду в Карибское море тем курсом, которым мы собирались идти с ней. В последнее время постоянно дует небольшой ветерок, так что уже два дня я все время продвигаюсь вперед. После того как я пришел в себя, долгое время стоял штиль и меня продолжало сносить на северо-запад, но я почти все это уже наверстал и продолжаю идти в Юкатанский пролив. В полдень я снял показания приборов и обнаружил, что нахожусь в восьми милях к северо-западу от места ее гибели. Сейчас час дня. Если ветер удержится, я буду проходить там в четыре часа пополудни.
Я не знаю, каков ритуал похорон на море, и на яхте нет Библии, так что я почти ничего не смогу сделать, но я собираюсь опустить что-нибудь в воду, что-нибудь из ее вещей, просто чтобы отметить могилу. Наверное, опущу ее белое платье, мое любимое, привязав к нему груз.
Я только что закрепил руль и вернулся в каюту. Сейчас полчетвертого, ветер хоть и небольшой, но держится. Думаю, я делаю не больше двух узлов, но, по крайней мере, продвигаюсь вперед и больше не страдаю давешней болезнью. Приятно сознавать, что ты в здравом рассудке и совершенно здоров. Правда, я все равно не понимаю, зачем понадобилось отнимать ее у меня, но, наверное, человеку не дано понимать такие вещи. Наверное, он должен просто примириться со всем, что ему уготовано.
Я хотел было взять белое платье, но, перебирая ее вещи, случайно наткнулся на флакончик духов. Они подходят для этого гораздо больше. Не знаю, почему я раньше об этом не подумал. Эти духи связаны с самим ее естеством. У них незнакомое французское название. Я не знаю никого, кто бы еще пользовался такими.
Духи стоят на столике для карт, за которым я пишу. Я вытащил стеклянную пробку и поднес ее на минуту к носу, а когда хотел поставить на место, капля духов упала на карту, что лежит рядом с моей тетрадью. Поразительно, от одной капли заблагоухала вся каюта. Наверное, духи очень дорогие.
Конечно, скорее всего, я буду на расстоянии больше мили от места ее гибели, когда стану спускать духи в воду. Но Шэннон поймет. В навигации такая точность просто недостижима. В конечном счете она основывается на замерах, осуществляемых одним человеком с помощью приборов, созданных другим человеком, а люди — не машины, они никогда не бывают абсолютно точны. Это-то и пугает меня в моих прежних рассуждениях; я, как и Маколи, считал, что, потеряв что-то в океане, можно вернуться и найти это. Он, конечно, был помешанный, да и я сам недалеко от него ушел.
У нее была привычка подойти ко мне сзади, когда я работаю за столиком для карт, и нежно провести кончиками пальцев по моей шее, снизу вверх. Это было ужасно приятно. У меня по всей спине просто мурашки шли. Потом я чувствовал ее запах, прекрасный, чистый запах, навеянный морем и солнцем, смешанный с едва уловимым ароматом духов, оборачивался и видел ее смеющиеся серые глаза, совсем рядом, ведь она была такая высокая, и серебристые волосы, струящиеся по атласным загорелым плечам. Мы смотрели друг другу в глаза, и нас вдруг охватило желание рискованно пошутить и необъяснимое веселье.
«Это нечестно, — шептала она нетвердым голосом. Ее лицо находилось почти на уровне моего. — Ты обманываешь меня».
Так оно всегда и начиналось — с того, что я ощущал нежное прикосновение твоих пальцев у себя на шее и сразу, не успев еще обернуться, чувствовал аромат твоего тела. Помнишь?
Кто я такой, чтобы утверждать, что Маколи, в конце концов, был не прав? Нет, это абсурд. Наука — одно дело, безумие — совсем другое. Маколи был безумен. Но все же…
Ты просто не поняла. Счастье мое, мы спасемся. Дай мне только возможность показать тебе, как это можно сделать. Позволь еще раз рассказать тебе. Мы будем путешествовать по всем этим замечательным местам. Они нас в жизни не найдут. Антигуа, Барбадос, Мартиника. После обеда там дуют пассаты, а ночи пьянят как вино. Мы будем смотреть на звезды…
Шведка моя, ты повсюду…
В прошлый раз это было не то место. Теперь я это понимаю, потому что чайка улетела. Но я найду его, и тогда все тебе расскажу.
