Полина Дашкова - Вечная ночь
— Добрый вечер, — сказала старуха.
Такса, почуяв Странника, на этот раз не затявкала, а заскулила, поджала хвост.
— Чапа, как не стыдно? Перестань сию минуту! Ты что, своих не узнаешь?
* * *Оля долго терпеливо объясняла по телефону сначала сыну, потом дочери, что не может сию минуту ехать домой. Трубку взял Саня. Ей пришлось в третий раз повторить, что в клинике, у неё в отделении, произошло убийство, и сейчас она в милиции.
— Где именно?
— На Петровке.
— У Соловьёва? Ну, Оля, ответь, пожалуйста, ты сейчас у него? С ним?
Это было невыносимо. Дима сидел, уткнувшись в бумаги. Она говорила по его телефону, из его кабинета. Саня в трубке нервно покашливал. Наверное, следовало соврать, сказать мужу что-нибудь ласковое, утешительное. Но ничего лучше, чем «не жди меня, ложись спать», она не придумала.
Саня первый бросил трубку.
— Неужели ревнует? — спросил Дима, не поднимая головы.
Они были одни в его кабинете. Стемнело. Дождь стучал по карнизу.
— Ещё как! — Оля упала в кресло. — Сумасшедший день. В голове не укладывается, что Мотя Грош мог нанять убийцу. Что он сутенёр. Слепые дети… Я столько лет его знаю, могла представить что угодно — воровство, взятки. Такой обаятельный, умный циник, пройдоха, все у него схвачено. Как ты думаешь, почему они не трогали этого несчастного Марка раньше? И почему так переполошились сейчас?
— Не трогали потому, что руки не доходили. Порнографов и торговцев детьми в Интернете море. Но когда Зацепа обратился к Грошу и они стали пасти Марка, оказалось, что у него очень не хилые клиенты. То есть Марк Молох, в отличие от множества других, для Гроша конкурент.
— Да ладно, конкурент! — Оля махнула рукой. — У Гроша целая империя, огромные связи, а Марк одиночка, у него даже пресловутой «крыши» не было.
— Видишь ли, серьёзному клиенту иногда удобней по-тихому обратиться к такому одиночке, чем пользоваться услугами Гроша с его империей и связями. Судя по тому, какой поднялся переполох, так поступали многие. Покупая ребёнка у Марка, они сохраняли анонимность, вернее, иллюзию анонимности, как теперь выяснилось.
— Неужели он решился бы шантажировать всех этих генералов, депутатов?
— Нет, — Дима усмехнулся, — он снимал их для истории. Знаешь, я дядю Мотю все равно достану.
— Брось. Его тебе не отдадут. Таких, как он, не судят. В крайнем случае, их тихо убивают.
— Я попробую подцепить его на киллере.
— Подумай об этой девочке, Ике. Если ты покусишься на Гроша, ты её подставишь. Она свидетельница. Не делай этого, Дима. Уверяю тебя, они его сами уберут. Начнётся предвыборная кампания, там, в этой фильмотеке, столько всего интересного с политической точки зрения, ой, они друг другу глотки перегрызут.
— Оля, Оленька, я жутко по тебе соскучился, — вдруг сказал он, так быстро и тихо, словно не хотел, чтобы она услышала.
Она вздрогнула. Она, конечно, услышала, и глаза у неё стали испуганные, умоляющие.
— Димка, не надо, пожалуйста.
— Почему?
— Ты знаешь, почему. У тебя Любочка, у меня Саня, дети.
— Любочка? — он улыбнулся и покачал головой. — Уже всё кончилось, да, в общем, и не начиналось. Я один. Никого, кроме тебя, нет. Когда-то Филиппов тебя увёл у меня, теперь моя очередь. Можешь ничего не отвечать. Просто ставлю тебя в известность.
— Дима, зачем тебе старая нудная тётка с двумя балованными детьми, у которых начинается переходный возраст?
— Мы это больше не обсуждаем. Не время и не место.
— Ты сам начал.
— Да, правда. — Он встал, прошёлся по кабинету. — Я не могу без тебя, я постоянно думаю о тебе, иногда мне кажется, что я тебя ненавижу, ты убежала тогда, помнишь? Мы встретились у тебя во дворе, за неделю до твоей свадьбы идиотской, шёл дождь, как сейчас, но только тёплый, июльский. Мы с тобой целовались, а потом ты убежала. Никогда тебя не прощу. И себя не прощу. Надо было догнать. Вот и догоняю, как дурак, все эти двадцать лет. Ты понимаешь, что сломала жизнь, и мне и себе? Твой Филиппов ревнует, и правильно делает. Я точно уведу тебя. Все. Прости, Оленька, не знаю, что на меня нашло.
Пока Дима говорил, он ни разу не взглянул на неё, он стоял у окна, смотрел на дождь. Когда он замолчал, она уже не сидела в кресле, а стояла рядом с ним. Он обнял её, прижал к себе, зарылся лицом в её волосы.
— Нет, Димка, нет, мы целоваться не будем, — шептала она, — перестань, двадцать лет назад это плохо кончилось. Ни за что не буду с тобой целоваться, у тебя в кабинете точно, не буду. Телефон, Димка! Ты что, не слышишь?
Звонили из прокуратуры. Приятный женский голос сообщил, что завтра к девяти утра Соловьёв должен явиться к заместителю генерального прокурора.
— Вас просили захватить диск, вы знаете, какой, — сказала вежливая секретарша, — всего доброго.
— Оба-на! — весело произнёс Дима, положив трубку. — Ты права, здесь нам целоваться не дадут. И, в общем, они правы.
— Тебя вызывают на ковёр?
— А как же! Заместитель генерального прокурора.
— Ой. — Оля поморщилась. — Это такой жирный-жирный, басовитый, постоянно в телевизоре торчит, на пресс-конференциях и ток-шоу?
— Мг-м. Он самый.
— Истерик. Демонстрирует искрение бурные эмоции, но внутри холодный, расчётливый и жутко трусливый. Лжёт легко, не краснея, как все истерики. Не выносит возражений и критики.
— Откуда ты знаешь? — удивился Дима.
— Профессия, — Оля усмехнулась, — иногда самой страшно. Будь с ним осторожней.
— Ладно. — Дима включил компьютер, и, как фокусник, достал непонятно, откуда, маленький бумажный конверт. — Ты готова посмотреть на Молоха?
Оля застыла, вытянулась в струнку и даже побледнела.
— Димка, что же ты молчал? Он что, здесь, на этом диске? Вот прямо на диске? Молох?
— Подожди, не нервничай, может, мы там ничего не сумеем разглядеть. И учти, зрелище не из приятных. Он там с девочкой. С Женей Качаловой.
Человек, запечатлённый скрытой видеокамерой, был отлично сложен. Высокий, широкоплечий, мускулистый. Жилистая крепкая шея, все тело покрыто обильной седой шерстью.
— Смотри, — сказал Дима, — ты была права. Он практически кастрат. Что это, как ты думаешь? Какая-то генетическая болезнь? Или травма?
— На травму не похоже. Да и как ты себе это представляешь? Неудачное обрезание? Или дверью защемили? Нет, это, видимо, врождённая патология, недоразвитие. Такое изредка случается с мальчиками, почему, никто не знает. Но, как правило, при этом бывает нарушен гормональный фон. А Молох выглядит полноценным мужчиной. Возможно, это ХУУ-синдром, то есть наличие одной лишней мужской хромосомы. Больные отличаются высоким ростом, волосатостью, агрессивностью. Хотя они обычно отстают в умственном развитии. Про Молоха этого никак не скажешь. В любом случае, теперь ясно, почему он свихнулся. Дико хочет, но не может. И так всю жизнь.
Голос у Оли вдруг стал какой-то замороженный. Дима ждал, что сейчас она попросит выключить компьютер. Зрелище, правда, было чудовищное. Лицо, замазанное коричневыми и зелёными разводами, узнать всё равно невозможно. Женя, ещё живая, но уже обречённая. Страх и отвращение в её глазах. Руки убийцы на её теле. Странные, низкие скрипучие звуки, которые он издаёт.
— Ладно, зато теперь мы знаем его «особую примету», — сказал Дима.
— Да, но, чтобы найти его по этой примете, надо со всех снимать штаны. — Оля закурила. — Ты можешь остановить вот этот кадр? Так. Теперь попробуй увеличить.
На экране была видна спина и голова Молоха.
— Что именно?
— Голову. Затылок. Хорошо. Немного назад. Все. Стоп.
— Что? Скажи? — Дима смотрел то на неё, то на экран.
Оля молчала минуту, Дима заметил, как дрожат её ресницы и слегка шевелятся губы.
— Не бормочи, скажи, что ты там увидела, Оля?
Она загасила сигарету, встала, отошла к открытому окну, жадно втянула влажный вечерний воздух.
— Нет. Невозможно.
— Что ты сказала?
— Ничего, Димка, ничего. Просто померещилось.
* * *Из-под колёс летели брызги. Дождь заливал ветровое стекло. Вечерний город был опутан дождём, как паутиной. Красные огни отражались в мокром асфальте. Гигантское тело вечной ночи кровоточило. Кровь пенилась под дождём.
Совсем близко промчался мотоциклист в чёрном блестящем шлеме. Мотор без глушителя дико, страшно ревел. Это был знак угрозы, как будто скалилась и рычала свора огромных собак. Боевой клич вечной ночи. Тьма знала, что Странник решился уничтожить одного из её апостолов, женщину-оборотня.
Он остановил машину в параллельном переулке, прямо напротив туннеля-ловушки. Там, внутри, было мокро и мерзко. Но Странника не пугали трудности. Дождь, грязь под ногами, вонь. Разведчик обязан быть терпеливым. Часами ждать в засаде и напасть мгновенно. От этого зависит успех операции. А от успеха операции зависит жизнь Странника.
Переулок был пуст. Никто не заметил, как статный мужчина в лёгкой непромокаемой куртке с капюшоном нырнул в узкий проход между стенами домов.
