Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1 - Елена Владимировна Кисель
Лучи солнца валятся с неба копьями. Стрелами. Зелёные щиты дубовых листьев стоят насмерть. Прохладно и сумрачно. Растираю в руках прилетевший лист с запахом скорой осени.
— Спрашивается, и зачем заслонять такое вот собой?
Уже знаю, что ответа не получу.
Тут уже ничего не поделаешь: у неё это вроде как болезнь. Спасать придурков, возиться с уродами. Собой их загораживать. Прощать раз за разом их дрянные выходки.
Наверняка Грызи чует, как я бешусь, пока мы идём по широкой, наезженной дороге к виру. Различает неслышный крик: «Да сколько можно уже спасать разное отребье, ты же просто раздаешь себя по кусочкам, разрываешься на части, а они все этого не стоят! Это просто пена, ясно? Пена в вире, которую должна унести вода, и чем раньше — тем лучше. И ты сама понимаешь, что всех-то спасти нельзя, так зачем ты вот так, а, какой в этом смысл?!»
Может, она даже могла бы просветить меня насчёт всего этого. Рассказать на часик-полтора — какой у неё смысл. И почему так важно раздавать шансы.
Только вот ей не хочется. Так что она просто идёт рядом, пропускает холодный воздух сквозь пальцы, как воду. Жмурится, когда редкие солнечные лучи прыгают у нее по носу. Тонет в мире звуков: гудении пчёл и шелесте ветерка, журчании ручья, далёком перестуке копыт.
Перестук копыт улетает куда-то вперед, к реке. И невинно смолкает. Так что кажется — он к нам не имеет отношения, этот перестук.
Только вот когда мы уже собираемся выйти из рощи — из кустов оглушительно несет духами.
— Маскировка, тоже, — фыркаю я и с маху вгоняю ножичек в дубовый ствол, из-под которого несётся вонь. Из кустов высовывается радостная морда Опала — рог так и переливается.
Потом вылезает Задавака. В перекошенном сюртуке и весь красный. Что-то тащит.
— Вот, я хотел просто… — и суёт мне в руки. — Ему с вами, наверное, будет лучше.
Под бархатной тканью — холодные прутья клетки. «Кишки», — приветственно раздается оттуда. А следом — пронзительная приветственная песнь горевестника.
— Он… вроде как, скучал, — выживает из себя Задавака. И стоит себе алый, как рассвет. Дергает сюртук и бегает глазами. Косится на Хаату, на Грызи, на меня и, вроде как, еще что-то пытается выжать. Только вот не выходит. Так что местный наследничек вскакивает на единорога и рвёт по дороге в галоп, обратно к дорогой мамочке.
И только слух Следопыта позволяет мне различить за стуком копыт еле слышное, угасающее «…сибо».
* * *
— Ух ты, как, — говорит с уважением Мелкая.
Оратор из меня — как из Пухлика жрица-травница. Навспоминала кучу всего, Мелкой рассказала меньше трети. И уже челюсть побаливает. Но я ж не нойя, языком молоть.
— Так это, — начинает Мелкая, расправившись с печеньем. — А как, то есть, получилось… для даарду жизнь разве не священна? А тут и Печать эта, что Враг Живого, и говорил он что-то такое… не терраантское прям.
Согласно мычу. Шипелка, понятно, пропадает на патрулировании в закрытой части питомника. А Грызи тоже задается этими же вопросами. Вон, вчера моталась в знакомую общину почти на сутки. Никак, расспрашивать, то ли о Печати, то ли о Всесущем.
— …и вообще, как получилось, что этот Всесущий — и такая вот пакость? Это ж как-то уж совсем…И откуда он взялся-то такой, неужто получше себе найти не могли?
— Вир его знает. Грызи тоже об этом думает. Откуда он такой взялся и древнее ли он Прихода Вод…
— Полторы тыщи годков с гаком стукнуло! — всплескивает руками Мелкая. — Кормчие-то… самая старая двести тридцать протянула. Вот это я понимаю!
— Угу. Ну, и Грызи здорово напрягло то, что мы услышали. Насчёт криков земли и «Освободи».
— А кого и от кого освобождать-то надо?
— Да вот, выходит, что Ардаанна-Матэс от таких как мы с тобой.
Сирил кряхтит в клетке с видом мудреца. Который отверз бы клюв да выдал бы… Но в клюве орех, так что обойдемся.
— А… это самое… жрецы терраантские, ты не знаешь, може, они бесятся иногда? Ну, как грифоны в гон. Или алапарды на кровную месть.
— Этот точно был малость не в своем уме, если послушать, что он нёс.
— Зелий бы ему хороших, — вздыхает Йолла. — Еще пока не говорил, чего хочет, сталбыть?
Ждет, пока я помотаю головой и выдает удовлетворенно.
— Може, он вообще не скажет, може, забудет, да и всё. Дед того… старый ужо, полторы тыщи годов ему. Може, он потому дурной такой. Вона как у нас в деревне бабка Мьянра — ей за девяносто уж, а злюшшая! И ничегошеньки не помнит. А у нас-то теперь халадриан учёный. Ты ж его будешь дрессировать?
— И я, и Гриз. Он малость ещё хандрит — растерялся от новой местности. И вредничает, да? — пытаюсь почесать горевестнику голову, а Сирил с торжествующей трелью щиплет за палец. — Поработаем, обогреем, чтобы ты понял, что ты в новой стае… имя вот приличное дадим. Скажем, Сквор, а? Ты вылитый скворец, только серебристый и малость со способностями…
— Пиннь! — расходится в клетке Сирил-Сквор.
— …так что малость натаскаешься — и, если хочешь, будешь сообщать нам, кто…
— Умрёт? — оживляется горевестник, будто учуяв знакомое словцо. — Не умрёт?
От двери хмыкает Грызи.
— Веселитесь? А по вызовам что?
— Не было, — важно отвечает Йолла. — А горевестник-то… он, сталбыть, вещает уже?
— А вот сейчас и проверим.
Грызи открывает клетку, достаёт птаха. Гладит серебристые перья и будто бы прислушивается с ним за компанию.
— Что слышно, Сирил? Кто сегодня умрёт?
— Никто, — вылетает из клюва горевестника. — Не умрёт. Не умрёт…
Наклоняет головку. Лукаво оглядывает нас чёрными глазками. И ликующе завершает:
— Никто… сегодня не умрёт.
Гриз кивает и улыбается — мол, молодчина.
Наверное, ее смысл как раз в этом.
Честное слово, иногда мне кажется — на нее наложили какую-то печать Друга Живого.
Только вот сотня Всесущих не сумела бы это сделать так, как она сделала это сама.
ПЕРЕКРЕСТЬЕ. РУКА ЗАКОНА
«Клянусь своей жизнью служить лишь Закону и Кормчей Акантора,
Стражу Камня, Магии и Гармонии.
Клянусь своей честью подчиняться лишь тем, кому это право
даровано Законом и Кормчей, Стражем Камня, Магии и Гармонии.
И клянусь своим Даром на любых землях Кайетты защищать невинных,
преследовать преступников и исполнять то, что от
