Сценарии судьбы Тонечки Морозовой - Татьяна Витальевна Устинова
Она все возилась.
Тогда он схватил ее за шею – ладони были сухими и горячими, – укусил за ухо и поцеловал куда-то под глаз.
– Тише! – прошипела Тонечка и покосилась на дверь в смежную комнату. – Мы не одни.
– Я все запер. Мы одни.
Он откинул одеяло, сел на пятки и просто смотрел, ничего не делая.
Тонечка вдруг страшно смутилась, задрыгала ногами и стала тянуть одеяло, но он не дал.
Он лег рядом, прижал, обнял и сказал ужасную глупость:
– По утрам ты такая красивая.
– Я толстая, – проскулила Тонечка, – и мне нужно зубы почистить, Саша…
Он захохотал так, что кровать заходила ходуном.
– Что? – спросила Тонечка и ткнула его в бок. – Что ты хохочешь?
– А сделать макияж тебе не нужно?.. Вот прямо сию минуту?
– Сашка, ты ничего не понимаешь!
– Ну, уж побольше тебя, – заявил он с невыносимым самодовольством. – Особенно в женщинах. Особенно по утрам.
Он погладил ее по плечам, по спине, запустил руку в кудри и погладил затылок. Тонечка охнула и закрыла глаза.
– Ты точно запер дверь?
Он хмыкнул.
– Абсолютно.
И больше она не вспоминала ни про зубы, ни про дверь.
Ей так нравилось быть с ним, очень близко, страшно тесно, принадлежать ему, ни о чем не думать, только чувствовать – всей кожей, телом, сердцем, мозгом, – что он рядом, с ней, в ней, внутри и снаружи, и всякий раз это было так, словно она на какое-то время переставала быть Антониной Морозовой-Герман, сценаристкой, хозяйкой дома, матерью взрослой дочери.
Она вообще переставала быть человеком и превращалась в сгусток энергии, похожей на термоядерную, неустойчивую и неуправляемую, и эта энергия искала выход, и выход был только один. Только один человек мог ее вынести без потерь – это он с его бесстрашием и силой.
…Когда она немного пришла в себя и разлепила глаза, оказалось, что он опять сидит на пятках и рассматривает ее. Она подняла отяжелевшую руку, взяла его за подбородок и повернула голову.
– Не смотри ты на меня, – сказала она.
– Хочу и буду.
Он перехватил руку, поцеловал, помедлил, взял Тонечку за уши и поцеловал в губы.
– Душ? – спросил он уверенным, деловым, всегдашним тоном. – Завтрак? Мальчика будить?
Тонечка села, прикрыла одеялом телеса, помотала головой и почесала кудри.
Она должна что-то ему сказать, и это «что-то» очень важное для их общей жизни. Она еще вчера собиралась, но так и не сказала. А сейчас… не могла вспомнить.
– Саш, – сказала она, сообразив. – Подожди. Не спеши так. Поговори со мной.
Он присел на край кровати. Ему даже в голову не приходило прикрываться одеялом!..
– Что ты знаешь о Кондрате Ермолаеве?
Муж вздохнул. Тонечка покосилась на его грудь – она поднялась и опустилась, очень красиво.
– Что он в кутузке. Сидит за решеткой в темнице сырой.
– Саша!
– Тоня, что ты хочешь услышать? Он мой старый друг, его жену я раньше не видел, сегодня к четырем я поеду к Сереге Мишакову, он мне обещал свидание с Кондратом. Что еще?
– Чем занимается твой Кондрат?
– Он повар.
– Всю жизнь? Где вы познакомились? В ресторане? Он тебя угощал? Готовил бараний бок с кашей и няню?..
Герман засмеялся:
– Бараний бок и няня – это откуда?
– Из «Мертвых душ», – буркнула Тонечка.
– А что такое няня?
– Понятия не имею. Саша, расскажи мне все, пожалуйста. Я так… не могу. Правда!
Она посмотрела на него, и он понял, что дело серьезное. Серьезней, чем он предполагал!
– Мне кажется, мы вот-вот… потеряемся, – продолжала она в отчаянии. – Что ты – уже не ты, и непонятно, кто тогда я!.. И что вокруг нас творится!
Он попытался ее обнять и привлечь к себе, но она не далась.
– Саша, так нельзя. Мне страшно.
– Не бойся, – тут же сказал он. – Бояться нечего. Если бы было чего бояться, я бы… оставил тебя дома.
Тонечка уставилась на него. И пробормотала:
– Господи ты боже мой.
– Я тебе все объясню, – пообещал муж. – Но не сейчас.
– А… что ты мне объяснишь? – спросила она горестно. – Я не хочу никаких ужасов, понимаешь? У меня в жизни они уже были!
– Не будет никаких ужасов, – пообещал он уверенно. – Ты сможешь с Родионом побыть? Или сбагрить его нашим детям? Мне нужно съездить.
– Куда?
– По делам.
– Понятно.
…Затея провалилась, вот что. Ничего не вышло из ее попытки поговорить «о важном». Ее муж или не хотел, или не мог ей ничего сказать.
– Я вернусь, – сказал он, наблюдая за ее лицом, – и мы вместе съездим к Сереге, хочешь? Повидаем Кондрата.
– Да, – ответила Тонечка. – Хочу. Ты мне вот что скажи хотя бы – имеет смысл искать его жену или нет?
Он удивился:
– Ну, конечно, имеет! Мы же должны понять, что произошло у Кондрата в доме!..
– А ты не знаешь? – уточнила Тонечка.
– Нет.
Пока он принимал душ и одевался, она сосредоточенно думала, сидя на разгромленной кровати. Потом спохватилась, напялила халат, постелила одеяло и покрывало.
– Разбуди Родиона, – велела она мужу. – Скажи, чтоб обязательно почистил зубы и помыл голову! И чтоб ждал меня, мы пойдем завтракать, а потом поедем к Галине Сергеевне. Она живет где-то неблизко, в Автозаводе, что ли!.. И позвони в Сормовский музей.
– Музей! – спохватился Герман. – Точно. Оставить тебе машину?
– Не нужно, – отказалась Тонечка. – Это крейсер «Аврора», а не машина! Я лучше такси вызову.
И спросила, подумав:
– Как ты думаешь, почему Родион не говорит, кто на него напал и почему? Ты же не видел, а я видела, как они его били!.. Просто… насмерть. На уличную драку совсем не похоже. Хотя я не разбираюсь в уличных драках…
– Поговори с ним, – предложил Герман, натягивая куртку. – Может, он тебе и расскажет.
– Саша, а ты знал его мать? – спросила Тонечка. – Сестру Кондрата? Помнишь, твой Мишаков спросил у Родиона, как звали мать, и тот сказал Зося. Получается, что Мишаков ее знал. А ты?
– И я, – сказал Герман. – Мне нужно ехать.
Тонечка ничего не поняла.
…Почему ее вопрос так его смутил? Ведь это просто вопрос!..
Об этом не
