Ксавье Монтепен - Кровавое дело

— Да, mademoiselle. Теперь он в Мазасе.

— Могу я видеть человека по прозвищу Сухарь, который лежит в вашей палате?

Студент принялся хохотать.

— О, это невозможно, если вы не достанете специального разрешения от судебного следователя, да и тогда будет мало толку: вы не добьетесь от раненого и двух слов; ему так худо, что начальник полиции не мог его допросить.

— Merci, monsieur, — прошептала Софи.

Молодая женщина казалась в высшей степени испуганной, что очень удивило Рене Дарвиля.

— Вы знаете этого Сухаря? — спросил он.

— Да, — ответила она скорее жестом, чем голосом.

— Почему вас встревожило имя Риго?

— Почему? — повторила Софи с видом помешанной. — Вы хотите знать, почему?

— Да.

— Потому что это имя — мое…

— Ваше?

— У меня есть брат… слышите? Понимаете? У меня есть брат, которого зовут Оскар Риго!

Рене задрожал. Софи продолжала после минутного молчания:

— Но нет… Я сошла с ума! Брат три года как в Африке. Это добрый малый, порядочный лентяй, весельчак, но он не обидит и мухи — не может быть, чтобы его обвинили в убийстве. Теперь я уверена: дело идет о ком-то другом, но в первую минуту я до смерти перепугалась.

— Ваше волнение вполне естественно, но ни на чем не основано: простое сходство имен, вот и все.

— Я узнаю наверное.

— Каким образом?

— У monsieur… У моего судьи. Я выпрошу у него позволения повидать в Мазасе двойника моего брата. Но довольно заниматься делом, которое касается одной меня! Пойдемте обедать!

Рене вышел вместе с Софи, без церемонии взявшей его под руку. Молодая женщина так нежно опиралась на его руку, что его бросало в жар.

Тихим шагом они дошли до ресторана «Лаперуз», где Рене спросил отдельный кабинет, а Софи заказала обед. Без пяти минут девять Софи надела шляпу, попросила Рене подождать ее полчаса, вышла из ресторана, дошла до улицы Дофин и поднялась к себе. В двадцать минут десятого она вернулась.

— Вы теперь свободны? — воскликнул Рене.

— Да, и на этот раз совсем.

— Куда мы пойдем?

— Может быть, теперь удобно посетить ваше жилище, как вы думаете?

Рене был того же мнения. Софи взяла его под руку, и влюбленные направились к улице Невер.

На следующий день господин де Жеврэ распорядился, чтобы нотариус, уполномоченный исполнить последнюю волю Жака Бернье, явился в суд в два часа. Затем он подписал приказ о переводе Оскара Риго из Мазаса в Консьержери, чтобы иметь его всегда под рукой. В десять часов следователю доложили о приходе Оскара Риго, и он только хотел велеть его привести, как вошел начальник сыскной полиции.

— Ездили вы в «Hotel Dieu» на допрос к раненому?

— Да, но без всякого результата: он в таком состоянии, что я не мог задать ни одного вопроса.

— Врачи не надеются на выздоровление?

— Нет, напротив, они считают выздоровление если не несомненным, то возможным.

— Хорошо, мы подождем. Я телеграфировал марсельскому прокурору, чтобы он немедленно выслал в Париж того торговца ножами на набережной Братства и кого-нибудь из служащих при отеле «Beausejour», имеющего возможность опознать личность убийцы.

— Позвольте спросить, допрашивали вы Анжель Бернье?

— Нет, я хочу приняться сперва за Риго.

— Вас предупредили, что он переведен в Консьержери? — Да, сейчас его приведут.

Изумленный открытием, сделанным в его квартире, Оскар Риго протестовал, кричал, клялся в своей невиновности. В Мазасе, немножко придя в себя, он принялся спокойно раздумывать о своем положении.

«Однако же надо им доказать, что не я совершил преступление, — думал носильщик, — но каким образом? Я сделаю письменное признание следователю».

Он обратился со своей просьбой к сторожу, и ему принесли все нужное. Сосредоточив внимание на работе, имеющей для него такое важное значение, он стал вспоминать, начиная с отъезда из Алжира: свой приезд в Марсель, отъезд оттуда и все подробности путешествия. Вдруг он испустил радостное восклицание, и его истомленное лицо просияло.

— Ах, я положительно становлюсь идиотом! — пробормотал он. — Я тщетно ищу свидетелей, а совсем забыл про одного, которому должны поверить. Следователь утверждает, что я останавливался в отеле «Beausejour» на набережной Братства в Марселе. Так хорошо же, я потребую, чтобы допросили содержателей отеля «Beausejour» и «Алжир», где я провел четыре или пять дней: посмотрим, как-то первый из них опишет меня.

Поразмыслив и закончив свой труд, Оскар совершенно успокоился.

Когда на другой день ему объявили, что поведут на допрос, он положил в карман свои записки и почувствовал себя в силах бороться. Одним словом, он с улыбкой встретил двух полицейских, пришедших за ним.

— Если вы не лишены здравого смысла, на что я надеюсь, вы сообразили, что бесполезно дальше запираться, — произнес господин де Жеврэ. — Ваша соучастница, руководившая вами, арестована. Она дала такие показания, что мои подозрения касательно вас превратились в полную уверенность. Признайтесь и вы, если хотите, чтобы правосудие отнеслось к вам милостиво.

К великому удивлению господина де Жеврэ, Оскар вовсе не казался пораженным или взволнованным его словами. Вместо того чтобы побледнеть, задрожать, упасть духом, как человек, не способный дальше скрывать свою вину, он нисколько не смутился и возразил:

— Прошу извинить, господин судья, я не хотел бы вас оскорбить, но на меня взваливают уж слишком много.

— Не только Жак Бернье убит вами, — перебил господин де Жеврэ, — но вы покушались еще на дочь вашей сообщницы.

Носильщик разразился громким смехом.

— Эта шутка положительно становится глупой! Я предвижу минуту, когда меня обвинят в убийстве всех людей, умерших в течение двух недель. Ведь это комедия!

— Думайте о ваших словах! Не забывайте об уважении к правосудию! — сказал строго де Жеврэ.

— О, я преисполнен уважения и докажу вам его, не дозволив идти по ложному следу, иначе над вами вдоволь посмеются. Вы, как честный человек, стремящийся только к одной цели — к открытию истины, — не можете отказаться выслушать мои оправдания и должны помочь мне доказать мою невиновность.

— Я готов помочь, но укажите, каким образом.

— Право? — радостно воскликнул Риго. — В добрый час, господин следователь, вот сейчас увидите… Согласно рапортам ваших агентов, следует прийти к тому заключению, что я должен был получить в Африке письмо, приглашающее меня приехать в Европу для совершения убийства. Это первый пункт обвинения.

По-вашему, я получил письмо четвертого декабря. А я двадцать пятого ноября уже предупредил квартирного хозяина Сатурнена Раду, проживающего на улице Babl Oued, № 25, что уеду шестого числа. Вы можете удостовериться, спросив Сатурнена Раду, что я не получал ниоткуда писем до моего отъезда, да и во все мое пребывание получил только одно — два года назад. Второй пункт разъяснен, принимаюсь за третий.

По вашему мнению, в Марселе я останавливался в отеле «Босежур», на набережной Братства. Вы глубоко ошибаетесь. Этот отель хорош для людей с туго набитым кошельком. Я приютился в отеле «Алжир», на Рыночной улице, и обедал там каждый день. Вызовите содержателей этих двух отелей, и вы увидите, что первый меня отлично узнает, а второй скажет, что отродясь не встречал.

В-четвертых, я ехал на поезде прямо из Марселя в Париж и поэтому не мог следить за господином Бернье в Дижоне. Это не все: я вспомнил еще об одной вещи, очень важной. В вагоне второго класса, куда я сел в Марселе, был один солдат, и мы с ним проболтали все время. Я угощал его хлебом и апельсинами, которые купил дорогой. Он может показать, что я выходил из вагона один раз, да и то вместе с ним, в Лионе, где мы выпили по стаканчику вина, за что он и заплатил…

— Солдат — это очень неопределенно, — перебил его господин де Жеврэ, — вы, конечно, не знаете ни его имени, ни какого он полка?

— Прошу извинения, — воскликнул Риго с видом торжества, — его зовут Оноре Мишель, он служил при лазарете военного госпиталя в Алжире, получил оттуда увольнение и ехал в Val-de-Grace.

Носильщик прибавил, вынимая из кармана бумагу и подавая следователю:

— Я все это записал, потрудитесь прочитать и подумать. Будьте добры исполнить мою просьбу, и вы увидите собственными глазами, что я невиновен, как новорожденный младенец. Я знаю, что вы мне возразите: «Нож! Как вы объясните, куда девался ваш нож?» Боже мой, я и не пытаюсь объяснить, а говорю одну истину: я его потерял. Это для меня составляет большое несчастье, но кто в своей жизни не терял одного или двух ножей?

Что касается чемодана и вещей покойного, то я их нашел, как раньше вам докладывал, клянусь своей душой. Я весельчак, лентяй, все что хотите, но не убийца! Нет, господин следователь, никогда в моей жизни!…