Армадэль, или Проклятие имени - Уилки Коллинз

Он колебался и кончил фразу таким тихим тоном, что Аллан не расслышал.

– Можете быть, было бы лучше, – продолжал он, – если бы вы поговорили не со мной. А с мистером Броком.

– Я предпочитаю говорить с вами, – сказал Аллан. – Но скажите мне прежде, прав я был или ошибался вчера, думая, что вы не одобряете моей любви к мисс Гуилт?

Тонкие нервные пальцы Мидуинтера начали мять хлеб на тарелке. Он в первый раз отвел глаза от Аллана.

– Если вы имеете какие-нибудь возражения, – настаивал Аллан, – мне хотелось бы слышать их.

Мидуинтер вдруг опять поднял глаза, щеки его смертельно побледнели, и сверкающие черные глаза устремились прямо на лицо Аллана.

– Вы любите ее, – сказал он. – Любит ли она вас?

– Вы не сочтете меня тщеславным? – отвечал Аллан. – Я говорил вам вчера, что имел несколько тайных свиданий…

Глаза Мидуинтера опять опустились на крошки хлеба, лежавшие на его тарелке.

– Я понимаю, – перебил он быстро, – вы ошибались вчера. Я не имею никаких возражений.

– Что же вы не поздравите меня? – спросил Аллан тревожно. – Такая прелестная и такая умная женщина!

Мидуинтер протянул руку.

– Я обязан не только поздравить вас, но и помочь вашему счастью, если только смогу, – сказал он.

Мидуинтер взял Аллана за руку и крепко ее пожал.

– Могу ли я помочь вам? – спросил он, становясь все бледнее и бледнее.

– Мой милый друг! – воскликнул Аллан. – Что такое с вами? Ваша рука холодна, как лед.

Мидуинтер слабо улыбнулся.

– У меня всегда крайности, – сказал он. – Моя рука была горяча, как огонь, в первый раз, как вы взяли ее в деревенской гостинице. Перейдем к тому затруднению, о котором вы еще не упомянули. Вы молоды, богаты, сам себе господин, и она любит вас. Какое тут может быть затруднение?

Аллан колебался.

– Я, право, не знаю, как сказать, – отвечал он. – Как вы сейчас сказали, я люблю ее, и она любит меня, а между тем между нами есть какое-то затруднение. Влюбленные много говорят о себе, по крайней мере, я. Я рассказал ей все о себе, о моей матери и как мне досталось это имение, словом, все. Ну, хотя это не поражает меня, когда мы вместе, мне приходит иногда в голову, когда я не с нею, что она немногое говорит со своей стороны, словом, я знаю о ней не более вас.

– Вы хотите сказать, что вы ничего не знаете о семействе и родных мисс Гуилт?

– Именно.

– Разве вы никогда не спрашивали ее о них?

– Я упомянул кое-что намедни и боюсь, что сказал не совсем кстати. Она приняла такой вид… Право, я не умею вам сказать, не то чтобы недовольный… О! Что это, как трудно найти слова! Я отдал бы все на свете, Мидуинтер, если бы мог найти настоящее слово, когда оно мне нужно, так, как вы.

– Мисс Гуилт отвечала вам что-нибудь?

– Вот я к этому-то и прихожу. Она сказала: «Я должна буду рассказать вам когда-нибудь грустную историю, мистер Армадэль, о себе и о моем семействе, но вы кажетесь так счастливы, а обстоятельства эти так печальны, что у меня недостает духа говорить с вами о них теперь». Она говорила со слезами на глазах, мой милый, со слезами на глазах! Разумеется, я тотчас переменил разговор. Как же теперь опять воротиться к этому предмету деликатно, не заставляя ее плакать? А мы должны воротиться к нему, не для меня, я очень рад жениться на ней прежде и слышать о ее семейных несчастьях потом. Но я знаю мистера Брока. Если я не смогу сообщить ему удовлетворительных сведений о ее родных, когда напишу ему об этом (а я, разумеется, должен это сделать), он, конечно, выскажется против. Я, разумеется, завишу сам от себя и могу поступить как хочу, но милый старик Брок был таким добрым другом моей бедной матери и таким добрым другом для меня… вы понимаете, что я хочу сказать?

– Конечно, Аллан. Мистер Брок был для вас вторым отцом. Всякое разногласие между вами в таком серьезном деле, как это, было бы самым печальным обстоятельством, какое только могло бы случиться. Вы должны уверить его, что мисс Гуилт – в чем я совершенно уверен – достойна, во всех отношениях достойна…

Голос его замер против его воли, и он не кончил фразу.

– Я сам это чувствую, – начал Аллан. – Теперь мы можем перейти к тому, о чем я особенно желал посоветоваться с вами. Если бы вы были на моем месте, Мидуинтер, вы сумели бы сказать ей все как следует. Вы сказали бы это деликатно, даже если бы начали совершенно издалека. Я не могу этого сделать. Я болтлив и ужасно боюсь сказать что-нибудь такое, что огорчит ее. Семейные несчастья – такой щекотливый предмет, особенно с такими утонченными и нежно сердечными женщинами, как мисс Гуилт. Может быть, в ее семействе была какая-нибудь страшная смерть, может быть, какой-нибудь ее родственник обесславил себя, какая-нибудь адская жестокость принудила бедняжку пойти в гувернантки. Мне пришло в голову, не может ли майор помочь мне. Может быть, он знал о семейных обстоятельствах мисс Гуилт, прежде чем нанял ее?

– Это возможно, Аллан.

– Именно так, как думал я! Мое мнение – поговорить с майором. Если бы я мог узнать ее историю сначала от него, я лучше бы стал говорить об этом с мисс Гуилт потом. Вы советуете мне попробовать спросить майора?

Мидуинтер отвечал не тотчас и отвечал не совсем охотно.

– Я, право, не знаю, что посоветовать вам, Аллан. Это очень щекотливый предмет.

– Я думаю, что вы обратились бы к майору, если бы были на моем месте, – возразил Аллан, возвращаясь к своему обыкновенному способу задавать вопросы.

– Может быть, – отвечал Мидуинтер все неохотнее. – Но если бы я говорил с майором, я поступил бы очень осторожно на вашем месте, чтобы не поставить себя в фальшивое положение. Я остерегался бы позволить подозревать меня в низости стараться допытаться секретов женщины тайно от нее.

Лицо Аллана вспыхнуло.

– Боже! Мидуинтер! – воскликнул он. – Кто может подозревать меня в этом?

– Никто, Аллан, кто знает вас коротко.

– Майор знает меня, майор менее всех на свете станет подозревать меня, говорить о щекотливом предмете с мисс Гуилт, не оскорбив ее чувства. Что может быть проще между двумя джентльменами?

Вместо ответа Мидуинтер все также неохотно сам задал вопрос:

– Вы намерены сказать майору Мильрою о ваших намерениях относительно мисс Гуилт?

Настроение