Безумие толпы - Пенни Луиза
– Нет-нет, она ее не убивала. Но Пол вынужден был исходить из худшего, потому что оно могло оказаться правдой. И он скрыл преступление. Взял вину на себя.
Жан Ги старался все время держать Эбигейл под прицелом. Пытался прогнать навязчивый образ: Пол Робинсон спешно готовит бутерброд с арахисовым маслом, когда одна его дочь взывает о помощи, а другая лежит мертвая. Потом берет бутерброд и…
– Нет, – твердым голосом отчеканила Эбигейл. – Мой отец никогда бы не подумал, что это я. Он знал: я неспособна на такие вещи. Я любила свою сестру.
И все же, решил про себя Гамаш, Пол Робинсон именно так и подумал.
– Твой отец потерял голову, – сказала Колетт. – У него случилось что-то сродни фуги, временного помрачения сознания. Он думал только о том, как защитить тебя.
И опять Гамаш поднял руку:
– Он был осторожным человеком. Постарался задраить любую щелку, сделать все возможное, чтобы правда не просочилась наружу и ни у кого не возникло ни малейших сомнений в его словах. Он написал это письмо, а потом лишил себя жизни, совершил этот последний акт любви и умер в абсолютной уверенности, что вас никто, никогда не сможет обвинить в этом преступлении. Вот только его признание было составлено странным образом.
Он достал письмо из нагрудного кармана. Бумага была теплой, согретой на груди, где учащенно билось сердце.
– Он пишет… – Гамаш нашел нужное место. – «Это не было преднамеренным. Я знаю». – Он посмотрел на Эбигейл. – Он пишет это вам. Чтобы вы знали: он уверен, на самом деле вы не собирались этого делать. Он говорит, что прощает вас, что теперь вы свободны и можете жить собственной жизнью. Продолжить учебу в Оксфорде. Реализовать свой потенциал. Он дает вам понять, что вы в безопасности.
– Поэтому он послал это письмо мне: хотел, чтобы я знала правду. – Колетт вздохнула. – И приглядывала за тобой. Выполняла вместо него родительские обязанности. Я делала это издалека, но всегда присутствовала в твоей жизни. Постоянно наблюдала за тобой.
– Вот за что его вечная благодарность, – сказал Бовуар.
– Да.
– Нет, это неправда, я не убивала Марию! – раздраженно бросила Эбигейл. – И какое все это может иметь отношение к тому, что случилось с Дебби?
– Вот на этот вопрос и нужно было найти ответ, – произнесла Изабель Лакост. – Если ваш отец не убивал Марию, если ее убили не вы, то кто это мог сделать?
Молчание воцарилось в хижине, его нарушали только пронзительные крики птиц за стенами.
– Дебби? – осторожно предположил Жильбер. – Она убила?
– Дебби? – переспросила Эбигейл. – Зачем ей убивать Марию?
Держать ружье становилось все труднее, ствол опускался, но она снова поднимала его.
Грудь, брюшина. Грудь, брюшина.
– Ревность, – сказала Лакост. – Фотография кричит об этом. – Она кивнула на снимок. – Дебби заперла ее в столе, потому что не могла смотреть на нее. Не желала видеть убитую ею маленькую девочку, и, конечно, ей вовсе не хотелось вспоминать, как велика была ваша любовь к сестре. Взгляните. – (Все посмотрели на фото.) – Видите выражение лица Дебби? Посмотрите, как она тянет вас за руку. Она практически пытается оторвать вас от сестры. Вы наверняка знали о ее переживаниях.
– Да, я знала, что Дебби собственница. Отчасти по этой причине я хотела охладить нашу дружбу. Она меня душила.
Если Эбигейл и спохватилась, что неосторожно произнесла последнее слово, то ничем себя не выдала.
– Есть и другая причина, по которой Дебби могла убить Марию, – сказал Гамаш. – Та, которую называет в письме ваш отец. Чтобы избавить вас от обузы.
– Нет, Мария никогда не была для меня обузой.
– Я говорю вам о том, что могло быть на уме у Дебби. Она объяснилась с вами, когда пришла с признанием? – спросил он. – Сказала, что сделала это из любви?
– С признанием? О чем вы говорите, Арман? – вскинула брови Колетт.
– Вы знаете о чем. – Он не сводил глаз с Эбигейл. – Она призналась, и вы убили ее.
– Нет!
– Да. – Его голос звучал мрачно. Печально. Никакого торжества в нем не слышалось.
– Арман… – Колетт двинулась было к нему, но Лакост встала между ними.
– Когда Дебби нашла и прочла предсмертное письмо вашего отца… – Гамаш сделал еще один шаг вперед. Он видел, что Эбигейл твердо держит ружье, и заметил краем глаза, как напрягся Бовуар, готовясь к стрельбе. – Она поняла, что ваш отец винил в случившемся вас. И решила сказать вам правду.
– Нет!
– Новогодней ночью. – (Теперь Робинсон вся обратилась в слух.) – Когда Колетт простилась с Дебби и вернулась в гостиницу, вы, намереваясь уехать, отправились на поиски своей подруги и нашли ее по следам в снегу. И тогда она вам сообщила, что ваш отец не убивал Марию. Что ее убила она. Я думаю, при ней были оба письма. Одно от Жильбера, адресованное вашему отцу. То самое, с помощью которого вы собирались шантажировать доктора. Но при ней было и другое письмо – от вашего отца.
– Ничего подобного, – огрызнулась Эбигейл.
– Она попыталась объяснить, что сделала это из любви? Просила прощения? – Гамаш внимательно смотрел на нее. – Не думаю. Полагаю, она искренне считала, что вы будете довольны. Даже благодарны. Может быть, даже скажете ей спасибо. Это и вывело вас из себя? То, что Дебби не испытывала никакого раскаяния? Не хотела признавать, что совершила преступление?
– Нет! Сплошная нелепица.
И тут Армана словно озарило. Она была права! Он совершил еще одну ошибку. Его мысли так спешили, что он упустил важную деталь.
Орудие убийства.
Сценарий, который он сейчас предложил, основывался на признании Дебби и эмоциональной вспышке со стороны Эбигейл. Но если так, то каким образом у нее оказалось полено? Как заметил Бовуар, вряд ли кто-то мог разгуливать там, держа полено в руках.
И ни у кого не было возможности взять его. Кроме…
Он посмотрел на Винсента Жильбера. Тот, сжимая кочергу, не сводил глаз с Эбигейл.
Гамаш мгновенно отыграл назад. Мысленно перебрал все образы. Все слова. И нашел то, что искал.
– Ваша куртка, – сказал он Жильберу.
– Что – моя куртка?
– Она была на вас. Во время фейерверка вы вышли на улицу, и на вас была ваша куртка.
– Да. И что?
– Как она у вас оказалась?
– Какое это может иметь отношение к чему бы то ни было? – спросила Хания. – Убила она свою подругу или нет – вот в чем вопрос.
Но Гамаш не слушал. Он пристально смотрел на Жильбера.
– Я, конечно, поднялся в свой номер.
– Когда?
– Как раз перед полуночью.
– Но вы сказали нам, что только в полночь покинули библиотеку.
– Ну пожалуй, это было за несколько минут до наступления нового года.
– А вы, – Гамаш обратился к Колетт, – говорите, что вошли в библиотеку сразу после двенадцати.
– Да. Фейерверк уже заканчивался.
Вот оно – то временно́е окно, когда убийца мог взять свое орудие.
Но это значит…
Арман понял, что почти добрался до конца пути.
– Нет, – сказал он, снова шагнув вперед. – Я ошибался. Дебби, прочитав письмо вашего отца, поняла, что никакое это не признание. Ей стало ясно, что ваш отец не убивал Марию. Однако Дебби Шнайдер могла поручиться, что и она не делала этого. – Он изучал реакцию Эбигейл. – Ведь так, верно я говорю?
Наконец-то он дошел до финала. Остальным потребовалось еще несколько мгновений, чтобы осознать его слова.
– Вы? – Жильбер уставился на Эбигейл.
– Это и есть ответ на наш вопрос, – сказал Гамаш. – Зачем вашему отцу надо было признаваться в ужасном преступлении, которого он не совершал? Он не верил, что это сделали вы. Он просто знал это. Он знал вас. Если сам он был бескорыстен, то вы были эгоистичны. Если он был искренен, то вы постоянно плели интриги. Если он на первое место ставил семью, то вы – свои амбиции.
– Далеко упало яблочко, – пробормотал Бовуар.
Арман кивнул:
– Да, яблочко откатилось далеко от яблони. Но он вас любил и хотел защитить. Дебби нашла копию предсмертного письма, наконец прочитала его сама и поняла, о чем там говорится на самом деле. Когда она сказала вам, что все знает? Еще до того, как вы отправились в Квебек? Она пообещала вам, что будет хранить вашу тайну?
