Александра Маринина - Чувство льда

Настала очередь троих журналистов, но очень быстро выяснилось, что в клуб их не приглашали. А уж о директоре типографии и представителе флористической фирмы и говорить нечего.

– Слушай, – Нана тряхнула головой, словно пытаясь придать мыслям новое направление, – а чего мы с тобой так уперлись в вечеринку? Почему мы решили, что тот, кто убил, обязательно был в клубе? Ну украл пистолет – и украл, украл и застрелил Катерину, а клуб-то тут при чем?

– При том, что человек должен был точно знать, что имеет смысл ждать Катерину в подъезде после полуночи. Откуда он может это знать, если не был в клубе и не видел ее там?

– Но он мог ее выследить. Стоял возле дома, увидел, что она поехала куда-то, отправился следом… и так далее. И потом, Тоша, мы не знаем точно, из какого пистолета застрелили Катю, из нашего или нет, поэтому мы вообще не должны об этом думать. Наша задача – найти вора. Ведь вполне может быть, что человек украл оружие и сидит себе спокойно дома, любуется на новую игрушку, а Катю убили из другого «ИЖа».

Антон несколькими ловкими движениями сложил все списки в одну стопку, выровнял края и аккуратно положил на стол.

– Нана, Катерину убил кто-то из Филановских. Один из них признался, другой его покрывает. Они оба имели возможность зайти в дежурку и взять пистолет, Андрею пропуск не нужен, он приходит в издательство как к себе домой, и седьмого марта он приходил, я сам его видел, он приносил цветы Анне Карловне. Это было около пяти вечера. О шефе я вообще не говорю. Чем мы тут с тобой занимаемся? Неужели ты веришь, что в течение одних суток может быть совершено два разных преступления, в которых задействованы два разных пистолета одной и той же марки и которые касаются одного и того же издательства? Веришь?

Нана снова посмотрела в угол, на высокое растение в фисташково-зеленом горшке. Тройной аксель с шагов…

– Тоша, я не верю, что Саша или Андрей могли убить Катю, – тихо сказала она. – Я готова поверить во что угодно, только не в это. Лучше я буду верить в совпадения.

Любовь Григорьевна готовилась несколько дней. Обдумывала, что сказать, как сказать, как одеться. Она не хотела пользоваться машиной с водителем, работу которого оплачивает Саша: водитель предан хозяину и ничего от него не скрывает. Долго соображала, как вызвать такси – за последние годы она совершенно разучилась справляться самостоятельно с такими бытовыми проблемами, все за нее делал и решал Александр. Она не думала о том, какие продукты лучше и где их купить – это делала домработница, за которую платил племянник, она не знала, в каких аптеках продаются нужные матери лекарства и средства по уходу – для этого есть опытные сиделки с медицинским образованием, которые тоже получали зарплату из рук Филановского, она представления не имела о том, как оформить поездку за границу и получить визу и что делать, когда заканчивается срок действия загранпаспорта – все эти и многие другие проблемы Саша решал сам.

На такси подъехала к издательству, попросила водителя поставить машину в сторонке, там, куда не достает всевидящее око камеры видеонаблюдения, и стала ждать. Без четверти шесть. Если Колосов работает, как все, то скоро он выйдет. Узнает ли она его? Прошло двадцать пять лет, четверть века. С ума сойти!

Ждать пришлось не очень долго, Дмитрий вышел минут через двадцать. Постаревший, но все такой же красивый, и прическа такая же, как была когда-то, только черные как смоль волосы стали наполовину седыми. Любовь Григорьевна почему-то была уверена, что он сядет в машину, но Колосов неторопливо направился в сторону метро. Ну что ж, там она его и встретит.

У метро она велела водителю ждать и вышла. А вот и Дима, идет, погруженный в свои мысли, на губах чуть заметная улыбка. Мечтает о чем-то приятном? Ну само собой, о деньгах Филановского и мечтает.

Любовь Григорьевна сделала несколько шагов ему навстречу.

– Здравствуй, Дима, – сказала она и с неудовольствием поняла, что голос-таки дрогнул. А ведь она собиралась быть жесткой и суровой.

Колосов остановился, словно споткнулся, на лице мелькнула растерянность.

– Люба?

– Чему ты так удивляешься? Ты же сделал все для того, чтобы мы с тобой встретились. Ты ничего не просил в своих письмах, только напугать меня старался. Стало быть, ты предполагал, что просьбу будешь высказывать при личной встрече. Ну, так я тебя внимательно слушаю. Чего ты хочешь?

Голос ровный, уверенный. Хорошо. Она справилась.

– Нас увидят, – торопливо проговорил Колосов. – Сейчас все наши идут к метро. Давай куда-нибудь зайдем.

Они дошли до угла, свернули в переулок и оказались перед входом в кофейню. Любовь Григорьевна решительно толкнула дверь, даже не оглянувшись на своего спутника. Вот так, пусть знает, кто хозяин положения и кто принимает решения. Уж во всяком случае, не он. Проходимец. И шубку надо сбросить ему на руки, как прислуге. И место выбрать самой. Только не у окна, подальше, в глубине зала, лучше в уголке, где мало света. Даже если сюда забредет кто-нибудь из сотрудников издательства, они вряд ли сумеют разглядеть в этом подвальном полумраке тетку шефа.

Они так и не обменялись ни единым словом, пока официантка не принесла ей чай в крутобедром фарфоровом чайничке, а Колосову – виски в широком толстостенном стакане.

– Ну, так чего ты хочешь от меня? – снова спросила Любовь Григорьевна.

Дмитрий сделал маленький глоточек из своего стакана и вымученно улыбнулся.

– Ты отлично выглядишь. Почти не изменилась.

– Ты тоже, – сухо констатировала она. – Мы будем обмениваться комплиментами или перейдем к делу?

Он набрал в грудь побольше воздуха, и это не укрылось от Филановской. Надо же, вынашивал свой план, вынашивал, а как до дела дошло – произнести не смеет. Тоже еще шантажист… Никогда ничего не мог, ни на что у него решимости не хватало, ни тогда, двадцать пять лет назад, ни сейчас, только в мыслях и намерениях храбрый.

– Мне нужны деньги, – выговорил он не без труда.

– Сколько? – спокойно спросила Любовь Григорьевна, поскольку ничего другого и не ожидала.

– Двести тысяч долларов.

– Зачем?

– А это важно? – ответил Колосов вопросом на вопрос.

– Для меня – да. Так зачем?

– У меня больной ребенок. Дочь. Мне нужны деньги.

– Чем она больна?

– Диабет.

– Тогда при чем тут деньги? Диабет не лечится при помощи денег нигде в мире. Не надо спекулировать на больном ребенке, это неприлично. Или постарайся быть честным, или у нас ничего не получится.

Она налила немного чаю в изящную чашечку, отхлебнула и удовлетворенно улыбнулась. Чай оказался превосходным, только слишком горячим, пусть немного остынет.

– Так на что ты собрался потратить двести тысяч долларов? На дорогую машину? На квартиру? На дачу? На что?

– На квартиру. Я устал жить в нищете и тесноте. Если бы ты видела, как мы живем, ты бы не спрашивала. Девочка больна, мы не можем отдать ее в садик, потому что там некому за ней следить и вовремя делать ей уколы, жена из-за этого не работает, мы перебиваемся на мою зарплату и дочкину пенсию. Я не хочу больше так жить.

– Но ты будешь так жить, – безжалостно сказала Любовь Григорьевна. – Ты все равно будешь жить именно так. Потому что ты купишь квартиру, обставишь ее хорошей мебелью, и на этом деньги закончатся. Твой ребенок все равно будет болеть, и твоя жена все равно будет сидеть дома, с той лишь разницей, что дом будет попросторнее и побогаче. И жить вы будете на одну зарплату и одну пенсию. Твоя проблема никак не решится.

– Тебе легко рассуждать! – Он слегка повысил голос, но тут же осекся и заговорил тише: – Ты всю жизнь прожила в хоромах при богатых родителях, и ты не понимаешь, как много значит достойное жилье. Или ты дашь мне двести тысяч, или твои племянники узнают, что ты собиралась их убить.

– У меня нет таких денег. Откуда?

– Возьми у Александра, у него есть.

– На что? Как я ему объясню, зачем мне такая сумма?

– Это не моя забота! – В голосе Колосова послышалась агрессивность. – Придумай, если не хочешь, чтобы они узнали правду.

– Дима, Дима, – мягко и чуть насмешливо проговорила она и сделала большой глоток ароматного чая, – ты ничуть не изменился за эти годы, ничуть не повзрослел, так и остался мальчишкой, только поседел. У тебя есть проблема, а как ее решать – должна придумать я. Ничего не напоминает? Двадцать пять лет назад ты, нищий инженер, вчерашний выпускник института, решил жениться на богатой старой деве при хоромах, как ты выразился, и маме с деньгами и возможностями и тем самым разом решить все свои финансовые и жилищные проблемы. А как сделать так, чтобы эта старая дева вышла за тебя замуж, она же сама и должна была придумать. Заметь, не ты, а она, ты умел придумывать только условия: чтобы было где жить и на что жить, и чтобы теща не мешала, и чтобы дети были только свои, никаких чужих племянников. Прошло двадцать пять лет. Старая дева за это время стала выдающимся специалистом в своей области, написала кучу серьезных монографий, учебников и научно-популярных книг, воспитала целую плеяду учеников и возглавила направление в науке. А чего добился ты за четверть века? Занимался тем, что женился и разводился в поисках выгодной партии? Или чем-то более существенным? В который раз ты женат?