День поминовения - Кристи Агата
При всем своем практическом уме Стивен не мог понять, что обе эти стороны его жизни как раз преотлично сочетались.
Часто, оглядываясь на свое прошлое, он оценивал его совершенно трезво, хотя и не без некоторого самодовольства. С самого раннего возраста он решил добиться успеха в жизни, и, несмотря на трудности и препоны в начале пути, он преуспел.
Ему всегда была свойственна известная упрощенность взглядов и убеждений. Он верил во всемогущество воли и считал, что человек может все, стоит ему очень захотеть.
С детства Стивен Фарадей начал упорно закалять волю. Он не рассчитывал ни на чью помощь и поэтому твердо знал, что всего нужно добиваться собственными усилиями. Он рос тщедушным и бледным, но у него был хорошей формы лоб и упрямый подбородок. Семи лет он уже решил, что на родителей надеяться нечего. Замужество его матери было мезальянсом[21], о котором она всю жизнь сокрушалась. Отец, мелкий подрядчик-строитель, был человеком хитрым, ловким и скупым. Жена и сын презирали его. Мать, женщина бесхарактерная, вялая и подверженная неожиданным сменам настроения, вызывала у Стивена лишь чувство постоянного недоумения. Загадка прояснилась в тот день, когда он застал ее спящей прямо за столом и увидел выпавший у нее из рук флакон из-под одеколона. Ему никогда не приходило в голову приписать все ее странности злоупотреблению алкоголем. При нем она не пила ни пива, ни крепких напитков, и потому ему было особенно трудно догадаться, что ее пристрастие к одеколону объясняется не только неопределенными жалобами на головную боль.
В тот самый момент он понял, как мало он привязан к родителям. Он подозревал, и не без основания, что они платили ему той же монетой. Для своих лет он был мал ростом, застенчив, без всякой причины вдруг начинал заикаться. Отец дразнил его нюней. В доме Стивена почти не было слышно. Отец не скрывал, что предпочел бы сына побойчей. «В его возрасте я был сорвиголова», – любил он повторять. Иногда, глядя на сына, он остро ощущал свою неполноценность: Стивен явно пошел в материнскую родню.
Спокойно, все более укрепляясь в своей решимости, Стивен наметил план действий, которые должны были привести его к желанной цели. В первую очередь он решил избавиться от заикания. Он заставлял себя говорить медленно, делая едва заметные паузы между словами. Усилия его в конце концов были вознаграждены, и он совсем перестал заикаться. Он учился с огромным рвением, так как решил стать образованным человеком. Образование открывало перспективы. Учителя заметили способного мальчика и всячески поощряли его. Он получил стипендию. Родителям официально сообщили, что сын их подает надежды; мистера Фарадея, к тому времени увеличившего свое состояние за счет построенных на скорую руку домов, убедили вложить деньги в образование сына.
В возрасте двадцати двух лет Стивен вернулся из Оксфорда с ученой степенью и репутацией умелого, остроумного оратора. Он приобрел некоторую сноровку в писании газетных статей и завел полезные знакомства. Его привлекала политика. Он постепенно научился преодолевать свою природную застенчивость и выработал особую манеру поведения, одновременно скромную и непосредственную. Его блестящие выступления позволяли говорить о том, что «этот молодой человек далеко пойдет». Либерал по убеждениям, Стивен вскоре понял, что либеральная партия[22], по крайней мере на данный период, полностью себя изжила. Он стал лейбористом[23] и спустя короткое время приобрел в партийных кругах славу «восходящей звезды».
Однако лейбористская партия не удовлетворяла Стивена. Он считал, что она менее восприимчива к новому и больше опутана традициями, чем ее великий и могущественный противник – партия консерваторов[24]. Консерваторы, со своей стороны, были заинтересованы в молодых перспективных талантах.
Стивена Фарадея они встретили с распростертыми объятиями: им нужны были люди именно такого склада. Стивен выставил свою кандидатуру – уже от партии консерваторов – в крупном лейбористском избирательном округе и прошел незначительным большинством голосов. Не без чувства внутреннего торжества он занял свое место в палате общин[25]. Это было началом его политической карьеры, выбор которой был сделан, несомненно, правильно. Здесь он мог выявить весь свой талант, все честолюбие. Он ощущал в себе способность управлять, и управлять хорошо. Он умел подчинять людей своей воле и знал, когда нужно действовать лестью, а когда идти напролом. Он дал себе клятву, что рано или поздно получит портфель министра.
Однако, как только первое возбуждение улеглось, наступило разочарование. Победа на выборах, доставшаяся с таким трудом, выдвинула его на авансцену. Теперь же начались будни, и он сделался ничтожной пешкой, всецело зависящей от партийных боссов; он должен был знать свое место. Здесь нелегко было подняться из мрака безвестности. Молодость вызывала только подозрение. Требовалось нечто помимо способностей – нужны были связи.
В политическом мире действовали свои законы. Существовали влиятельные семьи. Необходимо было заручиться чьим-то покровительством.
Впервые в жизни он стал подумывать о женитьбе. Вопрос о браке до сих пор мало занимал его. Где-то в глубине сознания иногда рисовалась неясная картина: прелестная женщина, которая разделит с ним судьбу и честолюбивые планы. Она родит ему детей и облегчит груз его забот и сомнений. Женщина, которая будет думать и чувствовать так же, как и он, радоваться его успехам и гордиться ими…
Как-то раз его пригласили на очередной прием к Киддерминстерам. Их дом был одним из самых влиятельных в Англии. Это была знаменитая политическая семья. Всем была знакома высокая, внушительная фигура лорда Киддерминстера и его аккуратная эспаньолка[26], а крупное лошадиное лицо леди Киддерминстер можно было увидеть на митингах и заседаниях благотворительных комитетов во всех концах Англии. У Киддерминстеров было пять дочерей, три из них красавицы, и все, как одна, серьезные и положительные. Сын еще учился в Итоне[27].
Киддерминстеры считали своим долгом поощрять молодых, перспективных членов партии консерваторов. Именно этому обстоятельству Стивен Фарадей был обязан своим приглашением.
Среди гостей у него было мало знакомых, и уже минут через двадцать после приезда он оказался у окна в полном одиночестве. Почти все успели встать из-за чайного стола и перейти в другие комнаты, когда он заметил высокую девушку в черном. Она задержалась у стола, и вид у нее был слегка растерянный.
У Стивена была хорошая память на лица. Не далее как утром он поднял в метро оставленный попутчицей номер «Домашних сплетен»[28] и с любопытством пробежал его глазами. Там он обнаружил не очень четкую фотографию леди Александры Хейл, третьей дочери лорда Киддерминстера, с небольшой сопроводительной заметкой в духе этой газеты: «…всегда отличавшаяся застенчивым, замкнутым нравом и любовью к животным, леди Александра только что прошла курс домоводства, поскольку леди Киддерминстер хотела бы видеть своих дочерей компетентными во всех видах домашнего хозяйства».
И вот теперь она стояла перед ним – леди Александра Хейл. С безошибочным чутьем застенчивого человека Стивен угадал, что она тоже застенчива. Самая некрасивая из пяти дочерей, Александра всегда страдала от чувства своей неполноценности. Несмотря на то что она получила такое же образование и воспитание, как остальные сестры, она так и не сумела обрести их уверенности в себе, что постоянно раздражало ее мать. Право же, Сандра должна сделать над собой усилие: глупо производить впечатление такой неуклюжей и неловкой.
