Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев
– Ну и как… Есть новости?
– Все идет по плану, – отшутился Ярыгин, глазами давая понять, что разговор продолжит на улице.
– Иди освежись! – предложил Оболенцев.
– А ты пока вещи разбери. Учти, я поехал с тобой не в качестве камердинера, – заявил он, удаляясь в ванную.
Стоя под душем, Ярыгин вспомнил о Маше, своей обшарпанной квартире, теще и ремонте.
Через полчаса они уже выходили из гостиницы.
Ярыгин подскочил к администраторше полюбезничать, а заодно и снять микрофон из-под стойки.
К его удивлению, она слишком уж откровенно выразила свою готовность сблизиться с ними:
– Если вам будет скучно, то мы с подругой готовы разделить ваше одиночество, и согреть, и успокоить…
Ярыгин, сказав какую-то банальность, пулей вылетел на улицу.
– Ты чего? Выскочил как ошпаренный.
– Выскочишь! – буркнул приятель. – Эта прелестница готова была меня поиметь прямо на стойке.
– Нужен ты ей больно!
Если кто и следил за ними, то только бросавшие на них завистливые взгляды курортники. Ведь у них не было ни малейшего шанса получить номер даже за взятку. Но вряд ли кто-либо мог разглядеть в действиях друзей что-нибудь необычное: двое курортников, одетые самым легкомысленным образом, идут на пляж загорать и купаться, одним словом – отдыхать.
– Ты, случайно, не забыл в номере аппаратуру? – забеспокоился Оболенцев, одобрительно глядя на спортивную фигуру друга.
– Я же не чокнутый! – обиженно ответил Ярыгин. – И не маленький!
– Но молодой! – опять стал подначивать его Оболенцев.
Они спустились по широкой лестнице к пляжу. Ярыгин незаметно огляделся вокруг, внимательно изучая каждого, кто попадал в поле его зрения.
– Вроде за нами слежки нет! – заметил он удовлетворенно. – Я ее ой как чую.
– Прекрасно! – обрадовался Оболенцев. – Начнем работать немедленно.
– Ни за что! Лучше перестраховаться, чтобы вдова потом не получала пенсию за мужа. В море, только в море!
Посмеявшись, они помчались к воде. У самой кромки задержались, чтобы стащить с себя одежду. Через несколько секунд друзья плыли наперегонки к буйку, установленному метрах в ста от берега.
Вернувшись, они остались лежать на кромке прибоя, белая пена оседала на их ногах.
– Как работать будем – вместе аль порознь? – рассказав об услышанном в гостинице, спросил Ярыгин у Оболенцева.
– Пока не всполошились, порознь, больше сделаем, да и за двумя следить хлопотнее. А если забегают, посмотрим.
– Я тоже так думаю.
– Список я тебе дам… – начал было Оболенцев, но замолчал.
Рядом с ними собственной персоной появился капитан Цвях.
– Надо было продиктовать этим девчонкам телефон в номер… – мгновенно сориентировался Ярыгин. – Позвонили бы, как пить дать, позвонили!
– Она ясно сказала, что их уже сняли на весь сезон! – поняв игру друга, подхватил Оболенцев.
– Ничего ты в женщинах не понимаешь! Женщинам в этом возрасте работать на несколько фронтов одно удовольствие. Разнообразие, масса впечатлений.
Капитан Цвях, сохраняя каменное лицо, сполз с места в воду и поплыл к буйкам.
– Противника надо знать в лицо! – довольно заметил Оболенцев.
– Давай не будем держать их за фраеров!
– Конечно, – съехидничал Оболенцев, – ты же слежку чуешь за версту…
– Перестань, – оборвал его Ярыгин, – здесь рельеф местности какой? Из гостиницы можно следить в бинокль. А бинокль учуять невозможно.
– Давай смоемся, пока не приплыл этот подонок!
Ярыгин молча согласился, и друзья, обсыхая на ходу и захватив свои вещи, брошенные у самой воды, покинули пляж…
Цвях заметил отсутствие гостей из Москвы лишь у буйков. Как быстро он ни плыл обратно, но их уже и след простыл…
Знакомства в «райском» саду
Небольшой добротный домик, спрятавшийся в густой зелени сада, был почти не виден с улицы. Лишь крыша из кровельного железа выдавала его местонахождение.
Сад поражал своей ухоженностью. Что в нем только ни росло: черешня и инжир, абрикосовые деревья и грушевые, кусты фейхоа и черной смородины, малины и клубники, а на пригорке, что занимал добрую четверть сада, расположились лозы винограда сорта «мускат».
Беленные известью стены в сочетании с синими наличниками создавали праздничное настроение. Непременную на юге беседку для вечернего чаепития увивал виноград «изабелла». Под беседкой находился вместительный погреб для бочек с вином и разных солений-варений.
Хозяином этого маленького царства являлся бывший шеф-повар ресторана при гостинице «Москва» Павел Тарасович Скорина.
Женское окончание его фамилии всегда было предметом нескончаемых шуток. А именитые посетители ресторана, пожелавшие лицезреть шеф-повара, всегда поражались, увидев перед собой не толстяка, а крепкого, среднего роста, довольно симпатичного мужчину.
Уже несколько лет, как Павел Тарасович пребывал на пенсии. И не по своей воле. Сам он добровольно никогда не покинул бы ресторан, с которым была связана большая часть его жизни.
«И лучшая!» – как он любил всегда говорить.
На пенсии Павел Тарасович не скучал, дел хватало, сад тоже требовал много сил и времени, но нет-нет, а подкатывала к горлу тоска, когда дед, как его теперь называли, вспоминал свой ресторан…
В этот день Павел Тарасович решил заняться розами, посаженными вдоль аллеи от калитки до крыльца: прополоть, сухие ветки обрезать.
Надев старые выцветшие джинсы и белую майку, дед запасся большими садовыми ножницами и принялся за работу.
Оболенцева он заметил не сразу. Только когда незнакомец, сверяя адрес, запечатленный в памяти, остановился подле калитки, Павел Тарасович направился к нему.
– Вы к кому, молодой человек? – спросил он строго. Мысль о том, что он может понадобиться кому-то в том мире, который старался позабыть, не могла прийти ему в голову.
– Мне нужен Скорина Павел Тарасович! – ответил Оболенцев, уже догадавшись, кто перед ним стоит.
Павлу Тарасовичу сразу же пришелся по душе этот человек, особенно ему понравилось, что Оболенцев правильно сделал ударение на «и», произнося его фамилию.
– Павел Тарасович – это я! – представился он Оболенцеву и распахнул калитку. – Милости прошу! Заходите!
Оболенцев вошел в маленькое царство торжества природы в содружестве с человеком и был почти торжественно препровожден в беседку.
– Садись, устраивайся! – неожиданно перешел на «ты» дед. – Гостем будешь!
Павел Тарасович оставил гостя и ушел в дом, откуда скоро вернулся, неся довольно объемистую оплетенную бутыль и две пивные кружки.
Он налил вино из бутыли в пивные кружки и поставил одну из них перед Оболенцевым.
– Угощайся! – ласково сказал он. – Свое. Семьдесят седьмого года урожай. Настоящий «мускат». Такого в магазинах не продают. Одно время даже на «Белую дачу» поставлял. – Дед тяжело и виновато вздохнул. – Да что греха таить, и сейчас берут.
Оболенцев поразился объему посудины, из какой ему еще не доводилось пить вино, но, попробовав, сразу оценил и букет, и вкус напитка
