Поэзия убийства - Наталия Николаевна Антонова
– Что же именно, уточните, пожалуйста.
– Разве это важно?
– Весьма, – заверил его Наполеонов.
– Ну, что ж, – пожал плечами Кобылкин, – я хотел сказать, что Стелла Эдуардовна не делает ни черта! Пардон, конечно. У неё на уме одни салоны красоты, тряпки и всякие побрякушки.
– Так уж и побрякушки, – не смог сдержать улыбку Наполеонов, вспомнив о руках Стеллы Эдуардовны. Пальцы женщины были плотно унизаны кольцами, надо думать, не с дешёвыми каменьями.
– Согласен, – кивнул Кобылкин, – цена побрякушек Стеллы соответствует статусу её мужа. Но сути это не меняет.
– Согласен, – в тон ему ответил следователь и спросил: – А ваша жена чем-то занимается? Извините, что перехожу на личности.
– Ничего страшного, – Кобылкин изобразил на лице широкую улыбку и самодовольным тоном заявил: – Моя жена экономист и трудится на нашем предприятии.
– Вам повезло.
– Несомненно.
– Денис Сергеевич! А у вас нет предположений, кто мог убить Фрола Евгеньевича?
– Никаких, – развёл руками Кобылкин.
– А вот у Стеллы Эдуардовны кандидат в убийцы имеется.
– Да что вы говорите? – вполне искренне удивился Кобылкин. – И кого же она подозревает, если это, конечно, пардон, не тайна следствия.
– Не тайна, – краешком рта улыбнулся следователь.
Кобылкин посмотрел на него вопросительно.
– Стелла Эдуардовна считает, что её мужа убил учитель Ярослав Ильич Королёв.
Денис Сергеевич присвистнул.
– Не свистите, – строго сказал ему Наполеонов, – денег не будет.
– Пардон, я в приметы не верю, – усмехнулся Кобылкин.
– И это правильно. А как вы относитесь к словам Стеллы Эдуардовны?
– Блажит баба! – хмыкнул компаньон Тавиденкова. – Пардон, женщина.
– Почему вы так думаете?
– Потому что этот учитель старик!
– Откуда вы знаете? Ваши дети тоже у него учились?
– Нет, бог миловал! Об учителе мне Фрол Евгеньевич рассказывал, царствие ему небесное. Говорил, что у его дочери роман с сыном этого учителя, а Стелка, пардон, Стелла Эдуардовна бесится.
– А сам он как к этому относился?
– Нормально относился, – пожал плечами Кобылкин, – сказал что-то типа того, что сердцу не прикажешь. И почему бы его дочери разок и не сходить замуж за сына учителя.
– Что значит – разок? – удивился Наполеонов.
– А то и значит, что сейчас никто одним браком не ограничивается.
Наполеонов про себя подивился странной философии современных буржуа, но вслух своего мнения высказывать не стал. Только не удержался и спросил:
– А вы, Денис Сергеевич, в который раз женаты?
– В первый, – улыбнулся Кобылкин и хмыкнул, – но ведь ещё не вечер.
– И впрямь, – согласился Наполеонов, на глаз прикидывая возраст собеседника. – Вот ещё о чём я хотел спросить вас, Денис Сергеевич…
– О чём?
– Вас антураж с места убийства ни на какую мысль не наводит?
– Нет. А что, должен?
– Ну, как же, ананасы, рябчики, надпись на стене.
– Ах, вы об этом, – отмахнулся Кобылкин, – ерунда.
– То есть?
– А вы что же думаете, что моего компаньона буржуя пролетариат придушил?
– Откуда вы знаете, что его придушили? Пока известно только то, что его камнем по голове ударили.
– Это я просто образно выразился! И не сбивайте меня с мысли!
– И не думал. Продолжайте.
– Так вот, все эти ананасы, рябчики – чушь несусветная! Вы что же думаете, что какой-то работяга до такой степени начитался Маяковского, что решил поэтическую мысль воплотить в реальность?
– Почему бы и нет?
– Да потому! Нужно быть идиотом, чтобы тратить зарплату на недешёвые ананасы. Это раньше их солили на зиму в бочках!
– Опять же буржуи солили, – усмехнулся Наполеонов.
– Не соглашусь с вами. Этим занимались аристократы. А нам, грешным, куда до них, как из грязи в князи.
«Это он точно подметил», – подумал следователь.
– Да ещё этот рябчик! Где он его взял? Сам подстрелил?
– Мог купить на рынке.
– Да уж, цыплёнком слабо было обойтись.
– Нарушится смысл стиха.
– Чепуха всё это! Ни в жизнь не поверю, что кто-то, даже из числа обиженных или разгневанных на Тавиденкова рабочих, стал бы заморачиваться со всей этой мишурой.
– Может быть, Денис Сергеевич, вы и правы. И всё-таки я хотел бы посетить ваше предприятие и на всё посмотреть собственными глазами.
– Езжайте и посещайте. Я сейчас вам разрешение выпишу, и, как говорится, скатертью дорога. Адрес вы знаете?
– Разумеется.
Кобылкин нажал на вызов селекторной связи и крикнул:
– Зина! Будь добра, бланк пропуска на завод.
– Сию минуту, Денис Сергеевич, – отозвался мягкий девичий голос.
И вскоре подписанный пропуск был уже в кармане следователя.
«Вот как всё просто, – подумал он, – никто даже пробовать не стал чинить мне препятствия».
Не откладывая дело в долгий ящик, следователь отправился на предприятие. Долго ходил по цехам, приглядывался к людям. Рабочий класс смотрел на следователя волком, в лучшем случае равнодушно, как на пустое место.
«Не доверяют люди власти, – с горечью думал следователь, – не считают её родной».
Отвечать на его вопросы, правда, никто не отказывался, но никто и не скрывал, что скорби, даже лёгкой грусти, не испытывает по поводу безвременной смерти хозяина. На многих лицах можно было прочесть – «собаке собачья смерть».
На вопрос, сколько длится рабочий день, отвечали ухмылками на мрачных лицах.
– Всё понятно, – бормотал следователь.
Понятно ему было только одно, что при таком раскладе убить Тавиденкова мог кто угодно. В таком случае и за жизнь Кобылкина Наполеонов не дал бы гроша ломаного. Однако тот уверен в своей неуязвимости. И это, как ни крути, странно…
Зато теперь у следователя после ознакомления с условиями труда на предприятии Тавиденкова и его компаньона подозреваемых тьма тьмущая.
Глава 5
Детективы позавтракали примерно через час после отъезда из их дома Наполеонова. И их завтрак не был таким плотным, как завтрак следователя. Морис решил приготовить овсянку на курином бульоне, тем более что её ел кот. Именно ему первому он и наложил кашу в миску, поставив её перед носом кота на подоконник с традиционными словами: «Овсянка, сэр!»
Кот втянул носом куриный аромат, убедился в том, что каша не горячая, и, не роняя своего кошачьего достоинства, считай, царского, принялся за еду.
Морис улыбнулся краешком рта и поставил на стол тарелки с кашей для Мирославы и для себя.
– Вкусно пахнет, – сказала она и, точно так же как Дон, втянула в себя носом аромат, идущий от тарелки.
– Что мне в вас нравится, так это то, что вы абсолютно неприхотливы в еде.
– Именно за это ты меня и любишь, – лукаво улыбнулась Мирослава.
– Ничего подобного! – возразил Морис.
– Да? – протянула она делано удивлённо.
– Конечно. Любят ни за что-то, а вопреки!
– А я-то думала, – проговорила Мирослава сокрушённо, – что ты оценил мои достоинства.
