Причудливо тасуется колода… - Анастасия Сидорчук
***
Спать не хотелось. Поэтому, Антон вышел на улицу и сел за широкий деревянный стол на заднем дворе.
– Не спится?
Рядом, на обычной березовой чурке с гитарой в руках сидел пожилой мужчина.
– Нет, – ответил Антон. – Мы уезжаем завтра. Так, вышел подышать напоследок… А вы же поваром здесь работаете?
Мужчина кивнул, продолжая наигрывать на гитаре мелодию.
Галя тоже вышла на улицу. И – в нерешительности встала чуть в стороне.
– Галь, садись! – Антон подвинулся и жестом пригласил ее за стол.
– А я уезжаю завтра…– грустно сказала Галя, садясь рядом с ним.
Повар, не обращая на них никакого внимания, продолжал играть на гитаре.
– Мы тоже. Как впечатления от отдыха?
" Хорошая. И – одинокая. Уже много лет…".
– Разные. Нас четыре дня учили соблазнять мужчин…. А я так и не смогла вас соблазнить…
Антон почувствовал себя полнейшей скотиной. Мог бы и соблазниться… Жалко ему, что ли? Чтобы хоть как-то ее поддержать, он сказал:
– Галь, ты по этому поводу точно не расстраивайся! Меня любить – тяжелый крест…
Галина улыбнулась ему, готовая при этом расплакаться.
– Галь, что мне сделать, чтобы тебя развеселить? Хочешь – сыграю? – Он повернулся к повару и попросил: – Дадите поиграть?
Повар молча протянул ему гитару. Антон, взяв ее в руки, запел:
Много лет назад, думая о ней,
В один из пасмурных осенних дней,
Ветер я просил с ворохом листвы
Мои молитвы в небо унести.
Снились часто мне желанные твои
Губы. Помнишь – в лужах отражались фонари?
Крыльями в ответ, не спавшим до зари,
С неба нам махали журавли.
Я в пятнадцать любовался небом матовым,
И с библиотеки нес стихи Гамзатова.
Засыпая, я мечтал – ночью длинной
Улететь бы мне с клином журавлиным.
Глажу нежно я фото мятое.
Для чего жить без тебя – непонятно мне.
В мире – десять на пятнадцать – матовом
В белом ты стоишь, как журавли Гамзатова.
Мир тот – десять на пятнадцать – длинный
Улетел, наверно, с клином журавлиным.
Стало сердце черствым – болью смятое.
Весь в пыли на полке том Гамзатова.
Но во сне я жду, что там – вдали,
Твое имя крикнут журавли.
И опять, пьянея от любви,
Мы гулять с тобою будем до зари.
Ты в пятнадцать любовалась небом матовым,
И несла с библиотеки том Гамзатова.
Засыпая, ты мечтала – ночью длинной
Улететь бы тебе с клином журавлиным.
Двор весь замело снегами зимними.
Позови меня с собой, любимая.
Позови – ведь все мои мечты,
В одно слово уместились – ты.
И мы будем, как в пятнадцать, матовым
Небом любоваться под стихи Гамзатова.
И привет от наших Ангелов вдали
Вновь передадут нам журавли.
Мы в пятнадцать любовались небом матовым,
И несли с библиотеки том Гамзатова.
Засыпая, мы мечтали – ночью длинной
Улететь бы нам с клином журавлиным.
Повар слушал песню с интересом, но думал при этом о чем – то своем.
Сергей Васильевич, лежа в своем номере в обнимку с Лизой, нежно гладил ее по животу, радуясь, что все в его жизни, наконец-то, начало потихоньку налаживаться.
Маша, сидя на подоконнике, удивлялась, насколько точно мелодия, придуманная Антоном, подходит к ее стихам. Да, связь… Насколько же сильна эта связь между их мыслями…
Макс, отвернувшись к стене, вспоминал свою умершую жену Элю. Которая, стоя в свадебном платье на матовом снимке десять на пятнадцать, наблюдала с небес за его жизнью. Как Маша одним стихотворением смогла так точно описать его жизнь? И – ведь написала она его еще до знакомства с ним…
Галя же смотрела на Антона грустными, очень грустными глазами…
Как в пятнадцать, я любуюсь небом матовым,
И несу с библиотеки том Гамзатова.
И привет от тебя, Ангел мой, вдали
Вновь передают мне журавли.
Часть 2. Юля.
13 лет назад.
(Максу – 17 лет, Эле – 12 лет, Сергею Васильевичу – 37 лет).
Вечер. Октябрь. Детдом
Макс зашел в дверь детского дома, где его тут же окликнула Ольга Петровна.
– Максим, ну где ты опять был? Поздно уже. Мне влетело за тебя!
Она взволнованно оглядела его с ног до головы, словно проверяя – все ли с ним в порядке.
Макс, ничего не ответив, зашагал по коридору.
– Максим! Ну, поговори со мной! Я же знаю, что – то случилось! Где ты постоянно пропадаешь?
Макс остановился и резко повернулся к ней.
– Хватит ко мне лезть! Вы ничего не понимаете!
Он зашел в комнату. Ольга Петровна продолжала расстроено смотреть на захлопнутую перед ней дверь.
В комнате он снял куртку, и лег на свою кровать, отвернувшись к стене. На отдых ему оставалось часа три. А потом – снова идти. Еще надо придумать, как смыться незаметно. На Злыдню Евгеньевну ему было наплевать – той уже в половине шестого нет на работе. А вот Ольга Петровна могла задержаться. К слову – она уже задерживалась. И помешать она могла. До всего ей есть дело! Делает вид, что волнуется, а сама….
Впрочем, за свои мысли Максу тут же стало стыдно. Поскольку, возможно только ей (ну, и Эле, разумеется) как раз на него было не наплевать!
Иногда он даже думал, что она – его мать, спохватившаяся, и решившая жить рядом с ним любыми доступными способами, пусть даже работая воспитательницей в их детдоме. Потом, конечно, он узнал, что это не так.
Чуть позже, тихо прокравшись в его комнату, Эля зашла и легла на его кровать, прижавшись к его спине. Макс тут же повернулся к ней.
– Где ты был? – спросила его Эля.
– Неважно, – раздраженно ответил он. – Какая тебе разница?
Эля осторожно погладила
