Рокот - Анна Кондакова
Ольга чуть не выронила стакан из рук.
Женщина вытаращилась на Стаса и набрала воздуху в грудь с явным намерением начать скандал, но Стас не дал ей высказаться. Он отвернулся и бросил, уже не глядя на нее:
– Не утруждайтесь. Я здесь больше не работаю. И да, я не глухой.
Под гробовое молчание он осушил стакан с водой и отправился в гардероб.
Глава 3
Столкновение
На сиденье дворовой скамьи, где Стас прозябал вот уже два часа, вращалась монета.
В мельтешении латуни чеканка совсем не различалась, но если бы монета замерла, то предстала бы обычной десятирублевкой. Она сливалась в желто-розовый шар, мерцала, лоснилась в вечерних солнечных лучах, и, как только падала набок, Стас снова ее раскручивал.
«Уезжай отсюда. Уезжай, – думал он. – Ты ведь не слушал ту кассету, ты не знаешь, что на ней, а значит, все еще обратимо. Прошли почти сутки – и все в порядке, сам же убедился. Ну и что, что в бардачке твоей машины лежит тот паршивый магнитофон? Да плевать. Просто уезжай домой, не сиди вот так. Ты же не любишь ждать у моря погоды, ты всегда поступаешь так, как тебе нужно. Вали отсюда. Зачем ты к ней пришел? Беги, пока есть возможность. Ну».
Стас прихлопнул десятку ладонью и спрятал в карман пиджака.
Хотел бы он сейчас убежать, да только бегство его не спасет и не избавит от фантомов и галлюцинаций, а потому он не двигался с места – будто прилип к скамье у восьмого дома по улице Пролетариата. Зорко наблюдал за окнами семьдесят второй квартиры и изучал лица всех, кто выходил из подъезда или заходил в него.
Стас отлично знал, кто живет по адресу: Пролетариата, 8/72, и последние пять лет сознательно и бессознательно отказывался появляться даже в ближайших дворах. А вот теперь сидел и намеренно ждал встречи с хозяевами злополучной квартиры.
Дьявольская ирония.
Неожиданно он ощутил себя несчастным, хотя понимал: жалеть себя – как спасаться валидолом, когда патологоанатом уже вынул сердце, – бесполезное занятие.
Стас глянул на часы: без четверти шесть. До одиннадцати вечера оставалось чуть больше пяти часов.
С небывалой остротой он почувствовал, как двор охватила кладбищенская безмятежность и воздух отяжелел от жары, плавившей Леногорск первую декаду сентября, как люди словно замедлились, уставшие от непривычного для осени зноя.
«Эй, все не так уж плохо», – мысленно уговаривал себя Стас, но все, конечно, было плохо. В семьдесят второй квартире восьмого дома по улице Пролетариата проживала Марьяна Михайлова.
Одиннадцать школьных лет Стас просидел за партой позади нее, и все бы ничего, если бы из-за Марьяны он не убил человека. А может, не из-за нее, а из-за самого себя – сейчас и не разберешь.
Голову словно наполнил горючий газ. Стас ждал нового столкновения и невольно вспоминал о прошлом, которое так давно мечтал определить в отходы и не сожалеть о нем никогда. Никто ведь не плачет возле мусорного ведра – вот и он не будет. Но прошлое снова вернулось, восстало, чтобы отравлять ему жизнь. Оно пролезло в голову и вздулось, впитывая все его соки, как хлебный мякиш.
Стас вспоминал Марьяну Михайлову.
* * *
Поначалу их не связывало ничего, кроме того, что они родились в один год, были прописаны в одном районе города и ходили в один класс сорок второй общеобразовательной средней школы города Леногорска Тверской области.
Но потом, лет в четырнадцать, Стас впервые посмотрел на Марьяну как на желанную девушку. Он и сам не понял, как это случилось, словно кто-то щелкнул пальцами, вызвав в его организме вихрь чувств.
Затылок Марьяны, что маячил перед ним на каждом уроке, перестал быть просто затылком впереди сидящего человека. Теперь Стас любовался и плавной линией ее скул, и беспорядочной пышностью темно-русых кудрей, и белизной кожи, и тембром голоса.
Марьяна не обладала сногсшибательной внешностью и в школе ничем не выделялась, кроме как любовью к театральным постановкам и школьной газете, а от этого Стас был далек на сотню световых лет.
Она нравилась ему другим: твердостью характера, чувством справедливости, готовностью идти до конца. Она привлекала его и физически, все чаще он ловил себя на мысли, что ему хочется касаться ее. Это желание смущало, но от того не становилось менее острым.
Стас давил в себе влечение к Марьяне, компенсировал душевное нытье другими девушками, более доступными в его понимании, хотя не был тем, кто томится в очереди за желаемым (иди и возьми – его тогдашнее кредо). Только в случае с Марьяной его выдержка лишь крепла. Он не проявлял к девушке открытого интереса, да и в классе о нем ходила дурная слава.
Марьяна была о ней наслышана.
Учился Стас плохо, покуривал за школой, водил сомнительные знакомства, дрался, даже попадал в поле зрения полиции за умышленную порчу чужого имущества, и все об этом знали. Хорошим парнем его считали только приятели со двора, а их было не так уж и много.
Влюбиться во флегматичную интеллектуалку с совсем другими интересами, нежели у него, оказалось серьезным испытанием. Терзания Стаса длились больше года, пока он не сдался и не предложил Марьяне встречаться.
Им было тогда по пятнадцать.
Он ждал категоричного отказа и хихиканья ее подружек за спиной, но Марьяна взяла и согласилась, чем перевернула его сознание, понимание реалий и человеческих поступков.
И, если быть честным, получив согласие, Стас встревожился. Впервые в жизни он ощутил груз возможного разочарования: вот он сидел позади Марьяны и любовался ею, как недоступной феей, а вот фея позволяет обнимать себя за талию, и один черт знает, какой финт от нее ожидать.
Марьяна финтов не выкидывала, но все же промывала ему мозги рассказами о вреде курения, говорила о том, что хорошо бы поучаствовать в художественной самодеятельности, подготовиться к сочинению или прочесть наконец «Капитанскую дочку».
Она состояла в школьной редколлегии и лезла в каждую общественную дыру, зато даже целоваться не умела. При всей своей продвинутой жизненной позиции Марьяна ничего не знала о жизни настоящей. И ближе, чем позволено целомудрием, она Стаса Платова к себе не подпускала. В губы он поцеловал ее всего два раза, и второй поцелуй стал для них роковым.
Они встречались недолго, с марта по июнь, и все это время Стасу казалось, что Марьяна, памятуя о его социальной неправильности, ждет от него
