Виктор Смирнов - Ночной мотоциклист
- На пушку берете? - Весь квартал был отключен, на электростанции устраняли аварию. Вспомните, где вы находились той ночью? Он выплевывает, намокшую сигарету. - Хорошо: я не был дома. Но отвечать не собираюсь. Если считаете, что я виноват в чем-то, докажите. Я не обязан обосновывать собственную невиновность. Правильно я понимаю закон? - Вы правильно понимаете закон. Жаль только, что не хотите помочь нам. Не знаю, как это расценить! - Как хотите. Вам я не отвечу. Жарков с ударением произносит "вам". К нему возвращается самоуверенность. Во мне медленно колючим клубком растет раздражение. Провожу кончиком языка по нёбу. Говорят, успокаивает. - Очень жаль, - повторяю я. ...Пожалуй, не стоит продолжать. Пусть Жарков успокоится, а мы посмотрим, как он будет вести себя дальше. Звонит телефон. - Павел Иванович? Комаровский беспокоит. Я из ГАИ. Приходите. Обнаружили кое-что любопытное. В сумрачной комнатушке, увешанной схемами, Комаровский вместе с начальником ГАИ, угрюмым молодым человеком, колдует над картой, словно над шахматной доской. - Посмотрите, какая получается картина! Красные кружочки лежат на карте, как конфетти. - Нам пришлось поднять человек тридцать дружинников, ну, и все ГАИ, разумеется. Опросили жителей этого участка, - капитан обводит ладонью добрую половину города. - Некоторые действительно слышали ночью шум мотоциклетного мотора. Я отметил места. Кружочки расположены на карте довольно беспорядочно, но все-таки проследить путь ночного гонщика можно. Правда, возле дома Осеева, в радиусе полукилометра, кружочков нет: очевидно, владелец мотоцикла, если это был преступник, обладал достаточной осмотрительностью и оставил машину подальше от дома. К нему он пробирался скрытно. - Видите, кружочки выводят нас на Ямщицкую улицу. А Ямщицкая переходит в Полунинский тракт, - замечает Комаровский. - Помните рассказ Сащенко? - Но "наш" ли мотоциклист выезжал на тракт? - "Наш"! Один человек даже видел этого "гонщика". Дворник, проживающий в доме сорок шесть по Ямщицкой, заметил мотоциклиста, мчавшегося к тракту. - А когда это было? - Тут нам повезло. Дворник говорит: "Сразу же после того, как на стройке раздался взрыв. Еще земля не успела успокоиться". Я звонил взрывникам на стройку, узнал время: ноль часов тридцать минут. Через двадцать минут после убийства. Как видите, совпадает... Скорость мотоциклиста, заявляет дворник, была очень большой. Кепка с козырьком, прикрывавшим лицо, темный плащ, перчатки. Показания Сащенко подтверждаются! - Дружинники и наши сотрудники опросили всех владельцев мотоциклов, продолжает Комаровский. - В городе и районе. Никто из них не проезжал в первом часу ночи по Ямщицкой к Полунинскому тракту. - Однако показания дворника и Сащенко совпадают. Ну... а если это был сам Сащенко? . - Подтверждено, что Сащенко ранее никогда не приезжал в Колодин. Он не может знать города. Об этом человеке у нас есть самые лучшие отзывы. Что ж, Сащенко можно исключить из "пятерки"? Остается один Жарков. Мы не знаем, где он был в ту ночь, куда выезжал на своем ИЖе. - Борис Михайлович, что вы можете рассказать о Жаркове? - Он у нас заметная фигура, местная знаменитость, - говорит капитан. Человек легковесный, любит успех, деньги, ресторанную жизнь. Все это, конечно, не повод для серьезных подозрений, а связей с уголовным миром у него нет. Откровенно говоря, мне жаль Лену Самарину. Ее считают невестой Маркова. Она девушка открытая, ясная, с чистым сердцем... А он не очень порядочно ведет себя по отношению к ней. Обманывает, обижает, но в трудную минуту всегда ищет у нее помощи. Не знаю, как быстро покатился бы он по наклонной, если бы не Лена. Вот какая петрушка... Я ведь Лену давно знаю, да и вы, Павел Иванович, тоже. Капитан, вздохнув, испытующе смотрит на меня. Очевидно, наша встреча с Ленкой в ресторане и ночное путешествие не прошли незамеченными для Колодина... Интересно, действительно ли боязнь потерять Лену удерживает чемпиона в Колодине? - А вчера Жаркова видели вместе с дочерью Осеева, - как бы вскользь бросает Комаровский. Вот как, чемпион, вы успеваете всюду! - Очевидно, они не вчера познакомились, - говорит капитан. - Но об этом мне ничего не известно. Дочь инженера Осеева заметно осунулась с тех пор, как я видел ее. Глаза тусклые, обращенные внутрь. Чуть приметная гримаса раздражения на лице. Завтра похороны. Будет долгий путь на Мольку, где в защищенном от ветров распадке приютилось кладбище. Старушки в платочках будут бросать с машин еловые ветви, угощать "панафидкой". Для них, старушек, хоть горький, но привычный ритуал, а для Осеевых - ни с чем не сравнимая боль. Я только вношу лишнее беспокойство в эти суетные черные дни, дни прощания. Сверстники - физики, летчики, геологи, здоровые, веселые хлопцы, - знаете ли вы подлинную тяжесть грубого милицейского дела? - Скажите, вы давно знакомы с Жарковым? Она отвечает бесстрастным глухим голосом: - Мы познакомились, когда я первый раз приезжала в Колодин. Она не спрашивает, почему меня интересует Жарков. Ей все равно. - Он подошел ко мне как-то... в магазине. Сказал, что знает отца. Помог донести домой покупки. Даже сейчас, с лицом, серым от бессонницы и волнений, она очень красива. Словно монашенка с картины Нестерова. Отрешенная, почти бестелесная красота. - Жарков бывал у вас дома? - Нет. Он провожал меня, случалось. - Как вы открывали дверь? Ключом? - Я стучала в окно. Отец знал мой стук. - Условный? - Да, пожалуй. Он ведь был радистом в армии. Ну, а я телеграфистка. Морзянке он меня выучил еще в детстве. - Что же вы выстукивали? - Да так, глупость... Три точки, три тире, три точки. Сигнал "508"! Наверно, еще девчонкой она придумала это. Возвращалась со школьного вечера и постучала в окно: три точки, три тире, три точки. Было морозно, она зябла в легких туфельках и подала сигнал о помощи. С тех пор отец всегда ждал, когда раздастся знакомый стук. Ждал и в самые последние дни... - Жарков, наверно, шутил по поводу этого сигнала "505"? - Да, я объяснила, что значит мой стук, и он рассмеялся: "Остроумно придумано". "Объяснила"... Вряд ли чемпион нуждался в этом. В его биографии записано черным по белому: в армии был радистом второго класса. Как и убитый инженер Осеев. - Жарков знал, что вы должны были снова приехать к отцу? - Да. Я писала ему, просила достать машину, чтобы помочь отцу перевезти мебель. До Осеевой так и не доходит смысл вопросов. Мы с ней существуем сейчас в разных измерениях времени.
11
Облачный день стремительно несется над Колодином. Он выплывает из-за Мольки белыми, светящимися на солнце клочками пара и уходит в тайгу, словно падает где-то там, за лесным морем, в хранилище времени. Скоро сумерки. Мне хочется, чтобы облака неслись помедленнее и не так спешили стрелки часов... Так мало сделано! Просмотренные мною дела об украденных мотоциклах ничего не дали. В конце июля с окраины Колодина исчез БМВ. Спустя два дня БМВ нашли близ тропы, ведущей к Черемшанке. По этой тропе мы с Ленкой возвращались из Лихого. Места там глухие, можно надежно припрятать мотоцикл. Однако поломка машины помешала вору, и он просто бросил ее. Второго августа точно так же неизвестным лицом был уведен ИЖ. На этот раз мотоцикл найти не удалось. Возможно, между кражей машин и убийством Осеева есть связь, но приходится заняться главным вопросом - откуда мог взяться таинственный ночной мотоциклист, кто он? Стандартный перечень вопросов... Как он выглядел? Неизвестно. Как был одет? Кепка, серый плащ... Вся мужская половина Колодина носит кепки (дань моде) и плащи благородного мышиного цвета (постарались снабженцы). Откуда он держал путь? Неизвестно. Хорошо ли ездил на мотоцикле? Неизвестно. Стоп. Это можно определить. Дом сорок шесть на Ямщицкой, где дворник в половине первого заметил мотоциклиста, стоит на окраине. Отсюда до Выселок, места встречи "гонщика" с Сащенко, девять километров. Сверенные с нашими часы Сащенко показывали сорок две минуты первого. Итак, "гонщик" мчался со средней скоростью около пятидесяти километров в час. Ночью, по плохой дороге! Наверняка такой стремительный бросок под силу только опытному мотоциклисту, асу. Это предположение надо проверить. Следственный эксперимент - вот как будет называться мой следующий шаг... Маленькая милицейская комнатушка с грубыми деревянными столами и стульями уже в полумраке. - Лена, мне опять понадобится твоя "Ява". - Бедная милиция, безлошадные! - У нас тяжелые мотоциклы. А мне нужны "средние кубики". - Ну что же, я начинаю привыкать к твоим звонкам, - отвечает Ленка. На Ямщицкой, у дома 46, я останавливаюсь, чтобы засечь время. Еще горит вечерняя заря, ставни не закрыты. Восходит луна, огромная, алая и такая близкая, что рукой можно достать... Резко поворачиваю рукоятку газа и едва не вылетаю из седла. Рывок. Шестнадцать лошадиных сил ревут в цилиндрах. Держитесь, амортизаторы! Колеса упруго прыгают через выбоины. Я едва успеваю вертеть рулем, выбирая безопасный путь. Луч света мечется, свистит ветер, тело коченеет от ночной, летящей в меня сырости. Мотоцикл, подпрыгнув, повисает на миг в воздухе, и мне кажется, что я лечу над дорогой, словно ведьма на шабаш. Врываюсь в лес, рассеченный трактом. Шумно. Бегает эхо. Корни деревьев бьют в шины. Сосновые стволы раскалены закатом. Близость их обжигает лицо. Раз! Проскакиваю между двумя сосенками. Чувствую, как заднее колесо вертится, не находя опоры. Доля секунды - и оно рвануло дорогу, метнуло ее за спину. Лужи бросаются под мотоцикл - склизкие, округлые, как черные медузы. Грязь брызжет в лицо. Вот уже светятся Выселки. Фонарь у автобусной остановки - как вторая луна. У столба с фонарем я торможу. Сразу на оба тормоза. "Ява" приседает, словно готовясь поползти по земле. Восемнадцать минут. А мне казалось, что я мчался как рекордсмен. Я проигрываю "ему" по меньшей мере минут пять.
