Оксана Обухова - Рефлекс убийцы
— Тебе спас жизнь? — неуверенно переспросила баба Надя.
— Да, мне, — очень серьезно подтвердила Генриетта Константиновна. — Когда мы с ним вернулись к столику от иллюзиониста, Арно наморщил нос на мою кофейную чашку. Я ее отставила. Понимаете — не переставила, не поменяла с Мишиной местами, а отставила. Миша уже выпил свой кофе, я просто взяла его пустую чашку, поставила перед собой, и все. Все, понимаете?
Надежда Прохоровна недоверчиво смотрела на собеседницу. И Разольская, не выдерживая этого взгляда, разгорячилась:
— Я не знала, что Миша не помнит — выпил ли он уже кофе, или его чашечка все еще полная стоит! Я — не знала!! Миша вернулся за столик, залпом выпил кофе, и все!
— А почему ты его не остановила?
— Откуда я могла быть уверена, что кофе отравлен?!
— Но пить же его сама не стала!
— Так… — Разольская растерянно запнулась, повторила: — Я же не знала… Не могла быть уверена. А Миша так быстро схватил чашку, выпил… — И снова почти криком зашлась: — Я элементарно не успела его предупредить! Я на представление отвлеклась! На иллюзиониста смотрела!
— Угу, — пробормотала баба Надя. Разольской она поверила сразу и тут же поняла — признания Генриетты запутывают все окончательно.
Просто с ног на голову переворачивают.
В какую из чашек была добавлена отрава — в ту, что Богров прежде выпил (ведь, как говорил Паша, лекарство это не действует мгновенно), или в ту, что не понравилась Арно? (Еще вопрос вопросов: можно ли доверять предчувствию или нюху крошечного бодигарда?)
Кого, теперь получается, хотели убить — Разольскую или Богрова?
Чей кофе был отравлен?
Может быть, выпив из чашки Генриетты, Миша за горло через минуту схватился, потому что время пришло?
Расторопный Палыч, конечно, приказал чашечки для экспертизы запаковать, но поди теперь разберись — на обоих чашках обнаружат отпечатки пальцев Богрова… Генриетта в пер-читках была, испачкать краешек чашки помадой не успела… Паша приказал посуду не трогать, когда официант эти чашки уже на поднос составлял, так что расположение ничего подсказать не может…
Н-да, незадача.
И Генриетта вроде бы не врет. Надежда Прохоровна действительно видела только то, что Разольская предлагала собаке, как оказалось теперь, понюхать кофе. Как она чего-то в чашку добавляла, баба Надя и вправду не заметила…
Н-да, незадача.
Конфуз.
Надежда Прохоровна задумчиво кусала нижнюю губу… Вот к чему торопливость да самомнение приводят — к фиаско сыщика. «Пойдем, Паша, убийцу задерживать. Я все видела, все знаю…»
Тьфу, бестолочь самовлюбленная! Подставила Пашку! Тому теперь, поди, влетит от следователя по первое число. Побежали они, видите ли, с бабушкой «убийцу ловить», та все подозреваемой разболтала, процесс нарушила…
Всыпать бы этой бабушке!.. Чтоб впредь неповадно было в следствие нос совать.
— Чем отравили Мишу? — негромко прозвучал голос Генриетты Константиновны.
Надежда Прохоровна не стала попусту секретничать — все равно узнает скоро — и назвала лекарство.
— Так я и знала, — пробормотала Разольская. — Как все просто, как все хитро… — И замолчала.
— Что хитро? — переспросила баба Надя.
— Задумано убийство. Задумано и могло быть идеально исполнено.
— Идеально? — снова удивилась сыщица Губкина.
— Да. Совершенно безукоризненный, безупречный план. Если бы не Арно…
Плечи Разольской зябко передернулись, она обхватила их ладонями, стиснула крепко…
— Так ведь… — придерживая болтливый язык, не удержалась все же сыщица-пенсионерка Губкина, — я как раз тут слышала — наоборот…
(И почему Паша не приходит, не хватает за этот болтливый язык?! Приехавший вчера на происшествие следователь шибко нудным буквоедом бабе Наде показался! Такой — только случай дай — три шкуры за любой проступок спустит!)
— Что вы слышали? — подняла брови Генриетта.
— Ну… убийство за случайное отравление ни за что не сойдет…
— Это смотря у кого, — усмехнулась Разольская. — В случае со мной — убийство выглядело бы безупречным несчастным случаем. — Дотянулась до тумбочки, взяла с нее аптечку-косметичку и вынула оттуда белую лекарственную баночку. — Я каждый день принимаю эти таблетки. Строго слежу за дозировкой. Если бы я выпила кофе, куда уже добавили повышенную дозу, то, вероятнее всего, спокойно дошла до своего номера, заперла бы дверь с обратной стороны и легла спать, не забыв, кстати, принять такую же обязательную таблетку. Понимаете? Мне стало бы плохо только после того, как я приняла свое лекарство. В этом номере. За закрытой дверью. Вероятно, я умерла бы во сне от остановки сердца.
— А смерть бы списали на несчастный случай, на невнимательность.
— Да. Милиционеры решили бы, что я по оплошности приняла лекарство повторно или… просто решила свести счеты с жизнью.
— Дверь закрыта. Никто в номер не входил.
— Конечно. И лекарство — мое. Его присутствие в организме ни у кого не вызвало бы подозрений, если бы не увеличенная дозировка. Миша умер потому, что за ужином пил коньяк. Это лекарство категорически не совместимо с алкоголем. Смертельно опасно даже в небольшой дозе.
В дверь постучали, Разольская буркнула: «А вот и наш дружок со второй чашкой» — и крикнула официанту:
— Войдите.
Вместо прилизанного чинного паренька в номер зашел нервный, встрепанный охранный шеф. Оглядел невозмутимых собеседниц, прошел до накрытого столика, поставил на него круглый подносик с чайным прибором. Но вон не вышел. Замялся.
Генриетта Константиновна понятливо покрутила головой, искоса глянула на бабу Надю:
— Ну? Теперь, как я понимаю, все в сборе? Введите, уважаемая Надежда Прохоровна, коллегу в курс дела, а я, с вашего позволения, перекушу чем Бог послал… Мои таблетки не выносят пустого желудка.
Аппетитно двигая пухлыми ручками, Разольская намазала маслом тост, приглядывая за странно молчаливыми «коллегами», откусила кусочек…
Надежда Прохоровна не знала, как себя вести. Ей было почему-то неловко признаться перед хозяйкой апартаментов, что разговор их был услышан и, скорее всего, записан, что пришла она сюда подготовленной по всем правилам современного сыска — с микрофоном на воротнике.
Неудобно стало. Стыдно как-то.
Архипов гоже вел себя не типично. Смотрел на бабу Надю, многозначительно выпучивая глаза, бровями ерзал, знаки делал.
— Э-э-э, Паша-а-а… — протянула наконец «коллега» Губкина, — ты ведь все слышал, да?
— Нет, Надежда Прохоровна, — ернически, но облегченно фыркнул шеф, — я ничего не слышал.
— А-а-а, — понятливо чавкнула Разольская, — вот в чем дело… Из этого номера, Надежда Прохоровна, ничего невозможно услышать. — Мотнула головой в сторону письменного стола: — Вон видите черную коробочку с огоньком на крышке? Это, уважаемые коллеги, так называемая «глушилка». Радиус «поражения» пятнадцать метров. Ферштейн?
— Ферштейн, — ухмыльнулся Павел Павлович и объяснил ничего не понимающей бабушке Губкиной: — Как только вы вошли в этот номер, передатчик прекратил работать. — Смущенно поскреб скулу, видимо припомнив, каким орангутангом за дверью перед официантом прыгал и знаки подавал. — Прибор на столе подавляет все радиоимпульсы электронных приборов, в частности микрофонов и сотовых телефонов. Так, Генриетта Константиновна?
Разольская важно кивнула:
— Так, так, любезный. Чайку изволите?
— Спасибо, сыт. И попрошу вас, Генриетга Константиновна, на время выключить прибор, я жду звонка.
Разольская выполнила просьбу и пригласила гостя сесть:
— Усаживайтесь рядом с Надеждой Прохоровной, Павел Павлович, она вам все новости за пять минут расскажет. Начинайте, Надежда Прохоровна. — Генриетта уже уверенно командовала горе-сыщиками, скоренько наполняла не выносящий пустоты отравленный таблетками желудок; «коллега» Губкина негромко вываливала на Пал Палыча всю добытую информацию.
Краснела.
Через минуту заполыхал ушами и Архипов.
Крякнул. Растянул ставший вдруг тесным узел галстука.
На Разольскую старался не смотреть, спросил Надежду Прохоровну:
— Вы не заметили вчера, Надежда Прохоровна, пока Генриетта Константиновна и прочие отсутствовали за столом, кто-нибудь приближался к чашкам? Мог подсыпать лекарство в кофе?
— Не подсыпать, а, скорее всего, подлить, — не слишком отвлекаясь от бутерброда, поправила Разольская. — Лекарство выпускается также и в ампулах, предположу, что разумнее было бы использовать жидкую форму.
— Никого я не видела, Паша, — стыдливо буркнула сыщица Губкина. — Я за фокусником больше смотрела. А что народ по комнате ходил… Да, помню. Подходили к буфету, кто за чем. Богров покурить выходил. Но чаще всех бродил фокусник.
