Анатолий Отян - Редкая монета
Женщина, наверное, директор магазина, сразу вышла, а коротышка подошёл к Петру и поднёс к его лицу какое-то удостоверение, подняв его над своей головой. Алисов не успел прочитать, что там написано, но маленький человечек представился:
— Старший лейтенант Синица.
«Больше похож на воробья с повёрнутым клювом», — подумалось Петру и рассмешило. Смех он сдержал, но мгновенно успокоился и в обыкновенной своей манере, вытягивая шею и наклонив голову, спросил:
— Зачем я понадобился старшему лейтенанту?
— Дайте Ваш паспорт, — был ответ, — и присаживайтесь.
Синица по своему обыкновению продолжал стоять.
— Гражданин Алисов, Вы на прошлой неделе сдали в скупку платиновую и очень ценную монету. Так?
— Да, так.
— Расскажите, пожалуйста, где вы её взяли и когда?
— В тот же день на автобусной остановке. Я думал, что это пятачок, поднял, смотрю, а там написано, что чистая платина.
— Кто видел, что Вы подняли монету?
— Я один пришёл на остановку.
— А теперь скажите нам правду! Где Вы в самом деле взяли монету, может Вам кто-то её дал?
— Гражданин старший лейтенант, не морочьте себе голову. Я её нашёл, — делал удивлённые глаза Петро.
Он уже понял, что этот пацан слабак в области допросов, и Алисов стал ломать комедию. Синица увидел в нём клоуна вроде Тольки и Кольки и разозлился.
— Мы сейчас поедем к Вам домой и посмотрим, есть ли у Вас ещё такие же монеты и драгоценности.
— Подумаешь, драгоценность за шестьдесят рублей. А домой я Вас не приглашал.
— Во первых, цена этой монеты такая, что Вам и не снилась, — но тут же спохватился, — я так думаю. А во вторых, мы произведём у Вас официальный обыск.
— Для этого нужно иметь санкцию прокурора, — ехидно Заметил Алисов.
— Пожалуйста, — сказал Синица, полез в портфель, стоящий на полу, достал оттуда бланки, один заполнил и показал Петру, — теперь есть?
— Есть.
У Петра было такое выражение лица, как будто ему показали замысловатый фокус.
На улице их ожидал ещё один милиционер и один гражданский. Ехали в двух милицейских «козликах». По приезду пригласили двоих понятых из соседей. Одной оказалась Федькина мать, а другим понятым — сосед, старик пенсионер за семьдесят. Частный дом Алисова строился ещё его тестем после войны, имел три небольших комнаты и кухню. Обыск начали производить с гостиной. Синица стоял посреди комнаты, в обыск не вмешивался. Непосредственно искал гражданский, поднаторевший, видимо, в таких делах. Понятые стояли у двери. Просматривали всё очень тщательно, даже пролистывали книги, стоявшие на этажерке.
Около часа обрабатывали гостиную и перешли в спальню. Гражданский снял простыни, одеяла и подушки, прощупав каждую вещь, и только поднял матрац, как раздался возмущённый голос Петровой жены Катерины:
— А что здесь происходит?! Кто вам позволил лезть грязными лапами в мою постель?!
Милиционер хотел ей что-то сказать, но она оттолкнула его и подскочила к гражданскому.
— Убирайся отсюда вон! — кричала она, сверкая глазами.
Синица побаивался языкатых женщин даже в спокойном состоянии, но сейчас его возмутило её поведение, и он решил проявить свой властный характер.
— Послушайте, гражданка Алисова!
Но гражданка не желала слушать. Она повернулась к Синице.
— И ты убирайся двухносый!
Этого уже Синица стерпеть не смог. Он заорал своим несолидным голосом:
— Не смейте меня оскорблять! Я при исполнении служебных обязанностей!
Он тыкнул ей под нос сначала удостоверение, а затем потрясал бумагой.
— Вот санкция прокурора на обыск. Если вы будете себя так вести, то мы подвергнем Вас аресту.
Катерина чуть успокоилась, и с удивлением смотрела на этого похожего на мышонка мужичка, и сразу вспомнила мультик, который смотрела их дочка и подумала: «А я, наверное, на кошку похожа». Это её рассмешило, он села на стул и собралась с мыслями. Вспомнила о своём депутатстве, показала на значок, приколотый к кофточке.
— А Вы не имеете права меня арестовывать: я депутат горсовета.
Синица растерянно посмотрел на гражданского, как бы спрашивая у него совета.
— Товарищ Алисова, Вас никто не собирается арестовывать. А обыск мы делаем на законном основании. Если мы нарушили закон, вы сможете обжаловать наши действия в установленном порядке, — разъяснял гражданский.
Петро с гордостью смотрел на жену. Его радовало, как она обрила этих легавых.
— А в чём, дело? — спросила Катерина.
— Ваш муж сдал в скупку драгоценную монету, и у органов возникло сомнение в правильности его показаний.
— Какую ещё монету? — обратилась к Петру Катерина.
— Нашёл я, Катя, — кротко, и, как бы извиняясь, ответил Пётр.
— А я почему не знаю?
— Я хотел тебе сделать сюрприз, вот и деньги я принёс.
— Хорош сюрприз ты мне сделал. А что вы ищите?
— Драгоценности.
— Так бы и сказали.
Катерина сняла с ушей две серёжки с маленькими рубиновыми камешками.
— Вот наши все драгоценности, — она протянула левую руку, с обручальным кольцом, — его можно снять с пальцем. Я его уже лет пять не снимала, попробуйте вы.
— Можете искать где хотите, мне надо на кухню.
— Пользуйтесь только газовой плитой, мы скоро перейдём на кухню.
Обыск продолжался ещё более двух часов. Простукивались стены, заглядывали во все углы и щели, осмотрели двор с миноискателем, привезенным с собой, но ничего не нашли. Понятых на время отпустили и позвали их через полчаса подписать протокол. С тем и уехали.
Катерина учинила разнос мужу, но деньги у него забрала. Алисов теперь не знал, как и когда он расплатится с Дзюбой и Федькой.
Придётся им всё рассказать, тем более, что Федькина мать видела всё и деньги тоже. После ухода милиции Катерина убрала в доме и подала на стол ужин. Петро с удовольствием уплетал жаркое, и Катерина, прекратив есть, тихо, глядя в сторону, сказала.
— Знаешь, Петя, я готова терпеть ежедневно обыск, лишь бы ты был трезвый. Ну сколько я могу терпеть? За что мне такое наказание?
Приходишь или приползаешь в дом и начинаешь варнягать, а то и хуже — руки распускаешь. Дочка тебя боится. Отдаю её бабушке и спокойна за неё. Брось Петя пить или уходи от нас. Я и на алименты подавать не буду. А ты в тюрьму попадёшь со своей водкой и со своим бригадиром.
Петро молча доел последнюю картошку, выпил компот, встал из-за стола и пошёл в их небольшой сад. Уже начало темнеть, и воздух, за день нагретый солнцем, был такой густой, что казалось его можно брать рукой. Петро сел под яблоню и задумался:
«А ведь Катя права. Надо завязывать. Ну не тряпка же я. Завтра скажу бугру — нет и всё. А смогу ли? Смогу!» — решил Петро и пошёл в дом.
Катерина стелила постель, заменив простыни, потому что ей казалось, что она об них измажется после чужих прикосновений. Петро уже больше месяца спал на кушетке — Катерина его к себе в постель не пускала.
Петро долго не мог уснуть, крутился.
— Кать, а, Кать!
— Чего тебе?
— Плохо мне здесь спать, бока болят.
Катерина хихикнула и милостиво сказала:
— Ну иди сюда мой дурачок…
Петро встал и нырнул в горячие объятия жены.
Дзюба пришёл на работу с глубокого похмелья сразу на очередной объект, где работала бригада. Вчера в его доме собрался шалман.
«Девушка» Людка принесла трёхлитровый бутыль бормотухи собственного приготовления и демонстрировала его крепость тем, что налила её в блюдце, подожгла и над блюдцем поднялся почти невидимое голубоватое пламя. Запахло спиртом и сивухой.
— Молодец, Люська! — белобрысый красивый парень, на лице которого ещё не обозначились следы алкоголизма, обнял Людку за плечи.
Она движением плеча, как бы стряхнула его руку, а Дзюба глянул из-подо лба на парня:
— Цыган, не лезь поперед батька в пекло.
— Да я так просто.
— Да, Микола, у Любки там точно пекло. Я прошлый раз чуть не сгорел, — подметил парень по прозвищу Мандалина или сокращённо Манда.
— Чего ты брешешь, — заявила Людка, — с твоими дровами не только пекло не нагреешь, картошку не сваришь.
За столом захохотали. Полная Варька, видимо, раньше красивая девушка, со щеками с синюшным оттенком, и без кисти на правой руке, отрубленной прессом на кирпичном заводе, добавила:
— Конечно, одной палкой не сваришь, а больше у него и не получается.
— Идём сейчас покажу, — возмутился Манда.
— Кончай базарить! Наливай, Фрина, — скомандовал Дзюба.
Фрина, маленький, блатноватый, с большим орлиным носом пацан лет семнадцати по имени Тарас получил своё прозвище ещё в детстве.
Подражая взрослым, ругался матом, но букву Х не выговаривал и у него получалось выражение «не френа», которое его дружки трансформировали в Фрину… Разливающим по стаканам водку, сделал его Дзюба по той причине, что Фрина мало пил, водку разливал всем одинаково, а главное, никогда не проливал.
