Владимир Константинов - Право на месть (Страх - 2)
По телефону Сергей Иванович рассказал, что бандиты, захваченные на квартире у нашего прокурора, признались в совершении убийств моего соседа с женой, заместителя прокурора Татьяничевой, жены прокурора. Но мою жену и сына они не убивали. Скорее всего, их убили люди подполковника ФСБ из Москвы Петрова.
После этого я понял, какую сложную, почти немыслимую задачу перед собой поставил. Но и отказаться от задуманного я уже не мог, нет. Это то, единственное, что имело сейчас смысл, что хоть как-то поддерживало мое существование. Все остальное смысла не имело. А задумал я немного-немало, как отомстить за смерть жены и сына тому, кто за всем этим стоит, - самому олигарху Сосновскому, на которого, как выяснилось, работает уже и федеральная служба безопасности. И все же, не смотря ни на что, я обязан попытаться это сделать. Иначе... Нет и не может быть никакого иначе. Кто-то скажет, что он все равно не уйдет от Высшего суда. Я не знаю - есть он или нет, этот Суд, но только за все Сосновский должен ответить здесь, на Земле. Вот это я знаю точно.
Глава восьмая. Иванов. Допрос.
Передо мной сидел внешний управляющий Электродного завода Самохвалов Петр Осипович, довольно упитанный представительный господин сорока шести лет от роду. События последнего времени не прошли для него бесследно. Его благополучное, некогда самодовольное лицо потеряло былую упругость, уголки губ обвисли, а под глазами обозначились мешочки - первые вестники приближающейся старости. Карие навыкате глаза смотрели на мир затравленно и обреченно. Сейчас он походил на незаслужено обиженного хозяином сенбернара. Кому и чем он не угодил? Вроде бы новые хозяева страны должны быть им довольны - за сравнительно короткий срок Самохвалов умудрился полностью развалить некогда процветающее единственное в своем роде предприятие и оно вот-вот будет куплено за бесценок современными российскими ротшильдами и рокфелерами. Так в чем же дело? Почему люди Сосновского так упорно и настойчиво стремились его подставить, навесить ему организацию убийства воровского авторитета Степаненко со смешной кличкой Бублик? Вот это мне сейчас и предстоит выяснить.
Лет двенадцать назад я бы с великим удовольствием привлек этого сукиного сына за хищение в особо крупных размерах. Но те времена, увы, канули в лету. Кто бы и как к ним не относился, к тем временам, но подобные господа тогда чувствовали себя весьма и весьма неуютно и если и приворовывали, то так, по мелочи, с большой оглядкой, вздрагивая по ночами от любого стука в дверь - не за ним ли пришли? Но перестройка и последовавшая за ней криминальная революция предоставили им полный картбланш в тотальном ограблении страны и собственного народа. И что прежде именовалось хищением путем злоупотребления служебным положением стало называться предпреимчивостью, деловой хваткой и тэдэ, и тэпэ. Бывшие партийные и комсомольские вожди, амнистировав прежних хапуг и ворюг и объединившись с ними, стали скупать на корню и за бесценок все, что прежде именовали народным достоянием, действуя по принципу: грабь тут, на том свете не дадут. На том точно не дадут. И, если верить Андрюше Говорову, то там с них за все спросится. Но это мало утешает. Хотелось бы чтобы они ответили за все уже на этом свете. Это может случиться лишь в том случае, если нам удастся переломить ситуацию. Но надежды на это с каждым годом тают, как Бальзаковская шагреневая кожа. Да и события последнего времени не вселяют оптимизма. Нет, не вселяют. Мой оптимизм, которым я всегда гордился, на пределе, трещит по всем швам. Даже юмор не спасает. Да и какой тут юмор, когда что ни день, то "мордой об забор". Заколебали! Ага.
Однако, пора приступать к допросу. Давно пора. Затянувшаяся пауза начинает все больше нервировать Самохвалова. Стал все чаще оглядываться на дверь, словно надеялся, что именно оттуда придет к нему спасение. Долго шарил по карманам и, обнаружив там пачку сигарет, спросил:
- Вы разрешите закурить?
- Бога ради.
Самохвалов достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Руки его ходили ходуном, будто кур воровал. Странно, чего же он так боится? Объективных причин к этому нет. Во всяком случае, мне о них пока ничего неизвестно. И вместе с тем трясется, как последний сукин сын. Странно.
Достаю бланк протокола допроса, заполняю титульный лист данными Самохвалова, предупреждаю об отвественности за дачу заведомо ложных показаний. Все формальности соблюдены, пора приступать к самому допросу. Давно пора.
- Петр Осипович, вы будете допрошены в качестве свидетеля, а потому я должен вас предупредить, что обязаны говорить правду и ничего кроме правды.
- Это я понимаю, - кивнул он, вильнув взглядом на дверь. - Но только, Сергей Иванович, я не совсем... Не совсем понимаю причин, так сказать. Это по поводу убийств работников нашего завода?
- Отчасти. Но не только. - Смотрю на него в упор и напрямую спрашиваю: - Петр Осипович, скажите - кого и чего вы боитесь?
Самохвалов вновь оглядывается на дверь, пожимает плечамии, в замешательстве говорит:
- Странно все как-то... Сама постановка вопроса и все такое... С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?
- Это видно и невооруженным взлядом. Вы в курсе, что вас хотели подставить?
Самохвалов энергично втягивает воздух, пытаясь раскурить потухшую сигарету. Не добившись желаемого результата, кладет сигарету в пепельницу, спрашивает:
- В каком смысле?
- В самом прямом. На вас хотели повесить убийство воровского авторитета.
- Это действительно так?
- Обижаете, Петр Осипович. Чем же я заслужил подобное недоверие?
- Извините, Сергей Иванович! - смутился Самохвалов. - Но сейчас трудно порой понять - кому можно доверять. Извините!
- Я не могу ничего сказать про других, но мне доверять можно. Вот с этого и попробуем построить наши отношения. Но вы не ответили на вопрос.
- Нет не знал, но предполагал что-нибудь в этом роде. - Самохвалов в который уже раз оглядывается на дверь и, понизив голос до шопота, доверительно говорит: - Они способны на все.
- Кто - они?
Самохвалов с ответом не спешит. Вновь закуривает. Долго смотрит в дальний угол. Затем переводит взляд на меня и просяще и заискивающе, будто хочет одолжить у меня денег до получки, говорит:
- Сергей Иванович, скажите откровенно - вы меня по их заданию, да?
- Нет, я сам по себе. А что, у вас есть веские основания так думать?
- Иначе бы я не спрашивал. Недвано ко мне уже приходил один товарищ из ФСБ.
- Случайно не полковник Петров из Москвы?
- Нет. Он представился майором Карпинским из местного ФСБ.
- Вы видели его служебное удостоверение?
- Да, конечно.
- И что же ему было от вас нужно?
- Он меня предупредил, что если я в ближайшее время не подам в оставку, то меня ждут большие неприятности.
- Он говорил что-то конкретно?
- Нет. Но сказал, что был бы человек, а дело всегда найдется. Это он так своеобразно пошутил.
- Ну, ну... И все же, Петр Осипович, кто они такие и чем вы им не угодили?
- Это долгий разговор, - тяжело вздохнул Самохвалов.
- Я не спешу.
- Даже не знаю с чего начать, - в задучивости проговорил управляющий.
- В таком случае, начните с самого начала.
Самохвалов вновь надолго задумался. Затем пожал неопределено плечами.
- Начну, пожалуй, с предыстории всего этого... К концу семидесятых началу восьмидесятых годов экономика Советского Союза стала явно пробуксовывать, прирост национального дохода с восьми - десяти снизился до двух и восьми десятых процента, да и то обеспечивался исключительно экспортом нефти и газа. Машиностроение и приборостроение, которые бы обеспечивали в дальнейшем прорыв в промышленности, были в полнейшем загоне. Исключение из плановых показателей предприятий снижение себестоимости продукции привело к резкому сокращению производства и дефициту большинства товаров. Многие понимали, что нужно срочно что-то предпринимать. Тогда-то и появилась группа видных ученых экономистов и промышленников, выдвинувшая концепцию перехода экономики страны на рыночные отношения. Среди них был и Петр Эдуардович Потаев.
- Нынешний олигарх?
- Да. Концепция эта вовсе не отменяла плановость экономики, потому как рыночные отношения и планирование производства не исключают, а дополняют друг друга. В странах с развитой экономикой об этом знает каждый мало-мальски грамотный человек. По данной концепции коренным образом менялся лишь сам подход к оценке деятельности любого предприятия и организации. Предлагалось оценивать их деятельность по конечному результату. То-есть, сдал объект, продал продукцию - получай денежки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь прибыль. Чем ниже будет себестоимость продукции, тем больше будет эта прибыль. Это бы побуждало предприятия к здоровой конкуренции, а их руководжителей - искать пути повышения качества продукции и снижения её себестоимости. Все это неизбежно привело бы к созданию современных технологических линий, сверхточных станков и оборудования. Однако данная концепция вопреки логике и здравому смыслу у тогдашнего руководства страны не нашла поддержки. Оказывается уже тогда в партии и правительстве созрело мощное лобби, для которого чем хуже обстояли дела в экономике страны, тем было лучше. Именно они в конце шестидесятых убедили Косыгина оказаться от такого основополагающего показателя деятельности преприятий, как снижение плановой себестоимости продукции. Что привело в дельнейшем к непоправимым последствиям. Они стремились довести ситуацию до абсурда, вызвать недовольство людей, чтобы однажды прибрать все к своим рукам. С приходом к власти Горбачева и его команды они поняли, что их час настал. Ельцин же стал иструментом в их руках. Эконмика страны рухнула и тотальное разграбление страны и ограбление народа началось, причем в невиданных доселе масштабах...
