Борис Яроцкий - Прогнозист
Беседу пришлось прервать, мужчин позвали в столовую, разговор уже принимал весьма интересный для Фиделя Михайловича оборот. И не хотелось его прерывать. Для него, как он понял, это были азы большой политики. Профессор излагал ему азы самого нечистоплотного в человеческой деятельности ремесла. Невольно закрадывалось подозрение, что профессор обладает этим искусством и в любой момент может применить его на практике.
Может... Но вызывало удивление, тогда почему этот довольно молодой ещё профессор довольствуется скромной ролью семейного врача?
И Фидель Михайлович задал ему лобовой вопрос:
- А что мешает вам, Аркадий Семенович, с вашим талантом психиатра и психолога, самому взобраться на верхотуру власти? Вы настаиваете, чтоб это совершил я...
Аркадий Семенович не стал выслушивать дальше. Следующая фраза уже к заданному вопросу но относилась.
На лобовой вопрос был лобовой ответ:
- Ты - русский, я - еврей. Россия не Америка и не Франция. На русской верхотуре еврей долго не держится: взберется, схватит кусок пожирнее и - в кусты, чтоб потом не разыскали, как в Мексике одного товарища...
- Но были же случаи... Взбирались на самую-самую...
- Да, были. Три первых президента страны Советов. Их тогда называли председателями. За три года три сменилось... Еврей, если и держится, то около верхотуры, с наветренной стороны. Когда буря очередного правителя сдувает, еврей тихонько спускается чуть пониже, находит расщелину поуютней и там отсиживается - ждет, пока буря утихнет. Такова наша судьба - ждать, выжидать, пользоваться моментом, оставаться особым народом среди народов. А чтоб нам было везде уютно, мы для других народов - не для себя - написали Библию. Дали им человека-легенду - молитесь на него, но знайте, он иудейской крови.
- Кто же тогда был, скажем, Моисей - психолог?
- Психиатр! Как и я. Мы, евреи, пастыри...
- Но вы же по паспорту русский!
Фиделю Михайловичу было неприятно слышать, что его друг заговорил с ним, подчеркивая свое семитское происхождение.
Отец, когда помогал ему поступить в медицинский институт, не брал во внимание то, что его ученик нерусской крови. Да будь он якут или осетин, он все равно помог бы ему. Да и как было не помочь самому способному ученику школы? Отец верил, что из Аркаши Герчика получится не только толковый врач, но и толковый ученый - уже в шестом классе у него проявились задатки исследователя. И может, и в институт не было бы препятствий, не окажись его родитель на скамье подсудимых.
Аркадий Семенович, услышав, что он по паспорту русский, весело улыбнулся. В глазах черных, непроницаемых, как у Клары, блеснула хитринка.
- По этому поводу у нас в России говорят: бьют не по паспорту...
- Слышал... Анекдот старый, как ваша Библия. Не потому ли большинство реформаторов паспорта поменяли?
- Может, и потому... - ответил Аркадий Семенович. - Но, вероятнее всего, русскому легче в Думу пройти, и вообще на верхотурные должности. Опять се ля ви... Хватит о деле. Будем ужинать. Клара заждалась.
Клара, уже в синем свитере, причалила коляску к торцу стола. На столе, кроме обычной снеди, на этот раз стояла бутылка молдавского "Негру дэ Пуркар" ~ нынче редкого в Москве напитка.
- Папа, - обратилась девочка к отцу. - Надеюсь, ты Фиделя Михайловича убедил, чем ему стоит заняться? По лицу вижу, убедил. Так отметим это событие, - и глазами показала на бутылку.
9
Деньги - четырехмиллионную наличку - перевозили тем же поездом, которым следовал в купейном вагоне Ефим Львович Башин, досрочно освобожденный из "Крестов".
При нем находился груз - два огромных кожаных чемодана. На любопытствующий вопрос проводника: "Что там?" Устало отвечал "Книги. Сын получил квартиру, надо чем-то наполнять. А мне, старику, зачем эта классика? Буковок уже не вижу ".
Когда ещё Ефима Львовича готовили в дорогу, Александр Гордеевич прикинул на вес:
- Ну как - на четыре миллиона потянут?
- Потянут, - подтвердил Ефим Львович, шевельнув жесткими серебристыми бровями. - А если учесть, что я везу полное собрание сочинений всех советских партийных классиков, включая "Записки президента", то, пожалуй, и на десять миллионов потянут. Как-никак, интеллектуальная собственность.
Ефим Львович робко хихикнул. Александр Гордеевич заржал во все горло: шутка Башина здорово ему понравилась. Если на бывшего главбуха, а недавнего зэка, будет нападение, - унесут собрание сочинений, а не четыре миллиона. Это была элементарная "кукла", только большого размера.
В соседнем вагоне следовала уже не "кукла", а действительная наличка. Помещалась она в картонных запечатанных коробках с этикетками "Nеusiеdler" А-4 210 х 297" - якобы писчая бумага.
Коробки сопровождали три омоновца - они заняли все четырехместное купе. Четыре коробки были уложены под сиденья, четыре, не поместившиеся внизу, покоились на антресолях.
В сыром вечернем тумане остались позади безбрежные огни Питера. Поезд огибал мгинские болота.
Когда было роздано белье, купе открыла миловидная женщина в белой курточке с жетоном на лацкане "Вагон-ресторан МПС". В руке - корзина-лоток.
- Водочка, пиво, коньяк. Что мальчики желают?
Один, сидевший у двери, взял было из корзины бутылку водки.
- Ух ты! "Кристалл". Настоящий. Московский. - И к товарищам: Раздавим?
- Положь. - Глухой голос от столика. - Мы же договорились: в командировке водку не пить.
Взяли по две бутылки пива - на сон грядущий. Расплатились с миловидной улыбчивой разносчицей и закрыли купе на замок и стопор.
Проснулись уже в полдень, когда поезд подходил к Вологде. И то проснулись не сами, а разбудил их проводник, стучавший ключом в дверь:
- Туалет закрывается. Стоянка пятнадцать минут.
И постучал дальше.
Первым пришел в себя омоновец с глухим голосом, приказавший вернуть на место бутылку водки. Ему как старшему хозяин приказал: "В дороге - ни грамма спиртного. Напьетесь потом, когда доставите груз".
Груза - коробок с писчей бумагой - не было ни на антресолях, ни под сиденьями.
У всех троих болели головы - и это от пива!
- Какая лярва предложила пиво?
Предложила - на выбор - ресторанная продавщица с миловидным улыбчивым лицом, но виновником был один из троих, взявший из лотка шесть бутылок пива.
Впрочем, за исчезнувший груз - восемь коробок с писчей бумагой - все трое не очень печалились. Ну, опоили их снотворным. Ну, заснули они мертвецки, что не слышали, как их беспокоили, вынимая коробки. Найдут склад, где есть такая бумага. Купят.
Старший ворвался в купе проводника. - Где выносили коробки? На какой станции?
Его свирепый вид не предвещал ничего хорошего. Но проводник, дюжий, щекастый, был не из робкого десятка.
- В Череповце. А что?
- А то, что унесли финскую бумагу. А бумага для канцелярии главы администрации.
- Зачем такая волна? Разве это были не вы? - удивился проводник. На всякий случай он поднялся - чтоб не получить зуботычину от разгневанного пассажира.
- Сколько их было? - продолжал допытываться старший груза.
- Трое.
- Какие они собой?
- Такие же, как и вы. Амбального вида, с бритыми затылками. И такая же у них серая пятнистая униформа. Да и все вы на одно лицо - кровь с коньяком. Думал, что вы в Череповце...
- Я тебе, гад, подумаю! Кто поздно вечером впустил продавщицу? Разве не ты?
- Какую продавщицу?
- Из вагона-ресторана.
- Ресторан закрывается в восемь.
- Тогда откуда же эта баба в белой тужурке с бляхой? - Ты не шуми, у них в бригаде ни одной бабы...
Но как бы там ни было, груз исчез.
- Какая же паскуда на бумагу позарилась? - спрашивали друг друга, опоенные снотворным пивом.
Незадачливым сопровождающим ничего не оставалось, как с полдороги вернуться в Питер.
В Архангельск на аукцион приехал Ефим Львович Башин. Он удивился, что на вокзале его никто но встретил. Пришлось оба тяжелых, как набитых свинцом чемодана сдавать в камеру хранения и пешочком с саквояжем в руке направиться в гостиницу "Север", некогда украшавшую проспект Павлина Виноградова.
Он шел и по-старчески хитро улыбался: ему был обещан гонорар. Конечно, Александр Гордеевич обещал заплатить скромненько - он уже заплатил за досрочное освобождение. А вот Алексей Алексеевич Стариков, бывший директор Поморского деревообрабатывающего, якобы пострадавший за "художества" своего главбуха / его только сняли с директорства, но оставили на комбинате инженером по технике безопасности/, - вот бывший директор неожиданно появился в Питере, перед самой отправкой Ефима Львовича в Архангельск. Он вручил бывшему главбуху тысячу долларов лишь за то, что тот скажет, кто и где перевозит главный груз.
Ефим Львович, зная могущество директора, доложил ему, как докладывал много лет подряд, правдиво и точно.
В гостинице на Ефима Львовича была бронь. Номер кто-то уже оплатил. Он подал администратору новенький, ещё липкий от типографской краски синий паспорт, на обложке которого красовалась глядевшая налево и направо хищная птица. Паспорт ему выдали два дня назад в тот же день, как он сфотографировался.
