Игорь Христофоров - Бой без правил (Танцы со змеями - 2)
- Ага, - счастливо ответил секретчик, хотя счастлив он был, скорее всего, не от того, что ничего не украли, а от того, что Майгатов все-таки не вошел в комнату.
- А что у тебя в сейфе?
Секретчик вопросительно посмотрел на Анфимова и, удовлетворившись молчанием, отмолотил речитативом:
- Формуляр "Альбатроса", штаты, вахтенный и навигационный журналы, документы по...
- Журналы, - что-то из прошлого кольнуло Майгатова.
- Да. Вахтенный и навигационный.
- А мы их не сдали после похода? - обернулся к Анфимову.
- Понимаешь, Юр, - смутился Анфимов. - Если строго по инструкции, то сдавать их нужно в дивизионную секретку сразу, как они до конца, до последней страницы заполнены. Но никто их по одному не сдает. В конце года сразу все, скопом...
В своей короткой карьере помощника командира Майгатов с подобным ритуалом еще не сталкивался, хотя до этого во многих случаях убеждался, что здравый смысл часто бывает лучше тупого исполнения приказа.
- Посмотри, - попросил он моряка. - Из твоих личных вещей ничего не пропало?
- Я же сказал: нет, - удивился матрос.
Наверное, в его предыдущий ответ о том же по большей части входила как раз забота о личном, а не о корабельном.
Инцидент был исчерпан. Анфимов поспешил на причал, по делам ремонта, который уже, кажется, становился вечным на "Альбатросе", а Майгатов в задумчивости ушел в свою каюту.
К счастью, сосед-химик отсутствовал. Можно хоть немного побыть наедине со своими мыслями.
Он достал платок из кармана, положил на плексиглас стола и, отвернув уголки ткани, открыл взгляду обломок ключа и тампон. Вата ничего интересного из себя не представляла. Так, белый клочок с уже набившимися между ворсинок пылинками. Впрочем, были и белые пылинки. Майгатов подвинул ближе настольную лампу, щелкнул тумблером. Глаза смотрели и не могли поверить в удачу: пудра. На краю тампона белела женская пудра.
Рука сама выключила лампу. То ли резкий свет лампочки-сотки надоел, то ли при обычном освещении легче думалось...
Пудра - корабль - мужики. Откуда на "Альбатросе" дамы? Может, Татьяна заходила?
А ключ? Пальцы опять услужливо щелкнули тумблером. Ключ как ключ. Зубчики обточены аккуратно. Пройтись по пунктам "Металлоремонта"? Но такую работу вполне могли сделать и на любой плавмастерской Севастополя, и в любом цехе металлообработки. Откуда только он взял слепок? И тут Майгатова подбросило.
Вскочил с койки, пробежался к иллюминатору, жадно хватанул пахнущего йодом воздуха. Странные бывают ассоциации. Он подумал "слепок", а в голове повторно, искаженным эхом отозвалось "слеп". И он вдруг понял, что действительно слеп. Как он не мог понять простого: охотятся за вахтенным журналом "Альбатроса". Лишь его одного недоставало в отделении сейфа, с которого была сорвана пломба. Тот, кто его ищет, знал инструкции, но не знал о здравом смысле Анфимова. Значит, этот человек либо вообще не с флота, либо не знал о неисполнительности Анфимова.
Но - слепки? Нет, этот человек - из их экипажа. Чужой не мог сделать слепок.
Он не помнил, как ноги вынесли его на ют.
Разморенный на солнце Перепаденко, вахтенный старшина, при его виде попытался придать лицу бодрый вид, но Майгатов даже не обратил на это внимания. Мир для него сузился до размера пластиковой доски, на которой отмечались плюсиками находящиеся на борту офицеры и мичманы. У тех же, кого не было, резинка отбирала эти плюсы. Находящихся на "Альбатросе" оказалось очень мало. Из офицеров на борту - Кравчук, Клепинин и, конечно, Майгатов. Из мичманов - два новеньких моториста.
- А в течении часа-двух сходил-заходил кто-нибудь на борт? - спросил Перепаденко.
- А як жэ, - с удовольствием ответил тот. - Командыр зийшов...
- Это я знаю. А из офицеров, мичманов?
- З ахвицэрив?.. Ось вы прыйшлы та щэ той... химик туды-сюды разив сто бигав. З якоюсь отвэрткою...
- С чем?! - выпятил глаза Майгатов.
- З отвэрткою...
Оставив на юте Перепаденко, вернулся к своей каюте, постоял у двери в задумчивости и вдруг решительно шагнул влево, к Анфимову. Того в своей каюте не было, но на столе, под плексигласом, лежало то, что Майгатов мог взять и без него. Точнее, не взять, а запомнить: график схода офицеров и мичманов на берег, домой.
Взглядом он нашел четырнадцатое число и быстро скользнул вниз по красным (сход) и белым (несход) квадратикам напротив фамилий офицеров и мичманов. Получалось так, что в ночь ограбления дивизионной секретки на "Альбатросе" остались спать Анфимов, Кравчук, три мичмана... нет, тех двоих, что ковырялись сейчас в трюмах вместе с Клепининым, не было, и приписанный в списке снизу, как новый в экипаже,.. Силин.
9
Почему люди едят несколько раз в день? И много-много пьют? Нет, чтоб как у верблюда: набузовался воды на месяц - и никаких проблем.
И почему в первый год службы хочется есть еще чаще, чем обычно? Словно внутри тебя заводится некто, и все клянчит и клянчит еду.
Если бы не этот некто, сосущий желудок вечной пиявкой, он бы никогда не попал в неприятную историю. Он бы перетерпел, не поддался на искус.
- Дневальный?!
И вот еще: почему сильнее всего хочется есть ночью? Может, этот некто ведет ночной образ жизни?
- Дневальный?!
Кричат, что ли? Не услышал сквозь туман в башке, не услышал, но что-то ответить надо. Голос-то - офицерский.
- Так точно!
- Что: так точно? Я спрашиваю: ты - дневальный по кубрику?
- Я, - выставил из тени на свет бок со штык-ножом.
- А фамилия твоя?
- Матрос Голодный, - ответил нехотя, понимая, что ничего хорошего на флоте после выяснения фамилий не бывает.
- Все правильно. Тебя в секретку дивизиона вызывают.
Голодный еще чуть-чуть подался к свету и, наконец-то, увидел, что над люком в кубрик стоит лейтенант - дежурный по дивизиону "Альбатросов".
- Но я же - дневальный, - вяло посопротивлялся.
- Это - приказ. Буди сменщика. Пусть он заступит.
- Он только что сменился...
- Ничего. Еще постоит, чтоб служба раем не казалась...
Лейтенант был неумолим. Он не меньше матроса-первогодка боялся всего вокруг, но умел прятать свой страх за излишне уверенный вид и десяток флотских фраз, звучащих в его устах как-то смешно. Сейчас он боялся, что на него наорут за затяжку с выполнением приказа, и готов был сам бежать наверх к секретке вместо матроса, лишь бы никто потом не наказал.
- Ну, быстрее... Чего ты возишься?
- Все, уже отдаю штык-нож, - сунул его вместе с повязкой сонному, ничего не понимающему сменщику.
- Давай-давай. А то я тебя уже десять минут ищу...
Наверное, на плаху Голодный шел бы быстрее. Ноги стали тряпошными, вялыми. На какое-то время он успокоил себя тем, что вызывают его, может, и не за тем, о чем он думал, и ноги ожили, потвердели, но слишком короткой была радость. Вспомнились холодные глаза того капитан-лейтенанта, что вызывал его еще утром.
- Пил ночью? - зло спросил он, зачем-то показывая ему бумажку с треугольной печатью.
- Пил, - ответил за него испуг. И тот же испуг заставил отказаться от предыдущего ответа. - Нет, не пил... В смысле, водки или вина...
- Сам знаю, - безразлично ответил капитан-лейтенант. - Я еще и не это знаю... Тебя чертежник напоил?
- Как-кой? - кажется, испугался он еще сильнее, хотя сильнее уже вроде и некуда было.
- Длинный. Старшина.
- Я не помню. Меня по голове...
- А чего ж тогда повязку снял?
- Врач... это... сказал, что и без этого заживет...
- Ты знаешь, где находишься?
- Никак нет, - сухими губами еле ответил он, посмотрев почему-то лишь на телевизор. Может, потому, что на их корабле телевизор уже полгода не работал, и тот человек, у которого был работающий телевизор в кабинете, казался Голодному начальником невероятного масштаба.
- В особом отделе.
Капитан-лейтенант холодно помолчал, как бы ожидая той минуты, когда испуг пронизает наконец матроса от корней волос до пяток, но он не знал, что тот испуг, который поселился в душе матроса с первого дня службы, уже нельзя было сделать сильнее.
- У меня на тебя есть неплохое досье. Ведь это ты крал из провизионки сахар?
- Я... не я... я три куска... и не в провиз... провиз-зионке, а за утренним чаем... я...
- А в самоволку сбежать пытался?
- Да я...
- А в письме, помнишь, что ты о своем старшине писал?
Капитан-лейтенант не говорил, а гвозди вбивал. И все это как-то тихо, болезненно, точно вот сейчас договорит и упадет без сознания.
- Да я...
- Иди подумай. Вечером вызову. Расскажешь все как на духу. Чистосердечное признание, сам знаешь, что дает...
После такого разговора он считал за счастье стоять дневальным. В этом бесцельном, по его прежним понятиям, стоянии было теперь нечто сладостное, упоительное. И чем дольше он стоял, тем сильнее верил, что капитан-лейтенант забудет о нем, что никто его никуда не вызовет, и, обрадовавшись этим мыслям, он готов был стоять целую вечность.
Не забыл - вызвал.
Вот уже и секретка. Желтый домик под серым шифером, густо усеянным медными листиками акации. Зеленые рамы маленьких окон. Зеленый занавес над входом. Красные, как кровь полы. Распахнутая стальная дверь в секретку. Капитан-лейтенант, сидящий ко входу спиной.
