Илья Стогоff - Революция сейчас !

Соседка моя лежит на животе, спрятав руки под себя, отвернувшись лицом к заделанной в стену батарее, и вздыхает. Читая газеты, она материт власть имущих за то, что они "нахапали", "пооткрывали счета в швейцарских банках". Она сидит уже третий раз (воровство, торговля наркотиками...) и яростно негодует, если прочитает в газете о насильниках и убийцах. Возмущается, что им мало дают. По ночам ей снится, что она ворует и ест вкусную еду.

Я стараюсь быть к ней снисходительной. Хотя чувствую, что где-то в уголке сознания ждет своего часа месть за то унижение, когда я прошу у нее спички, а она только дает мне прикурить от ее сигареты.

Часами я лежала, до озверения мучимая жаждой курить, и ждала, пока она проснется и сама соизволит закурить. Каждый день пыталась перестать курить, но каждый раз, когда она закуривала, проклиная себя, я тянулась к огоньку... Месть и чувство превосходства, что я не поступила с ней так же, когда ко мне стала приходить тетя и у меня появились сигареты, еда, конверты.

Нам не о чем разговаривать. Мы обсуждаем мои выпадающие волосы, ее страсть к селедке, тараканов, Крокодила, рыжего постового, который подолгу стоит у глазка и раздражает нас своим взглядом...

...Ничего не бойся, - говорила я ему1. А он сидел, сломленный страхом, и боялся посмотреть мне в глаза. Как толстая кукла из папье-маше. Как куча дерьма. А я почему-то смеялась. Говорила, что просто - плохая погода. Противно было смотреть на его опущенную голову.

Я часто думаю, каким же был Иуда? От версий Булгакова, Андреева или Стругацких шибает липой. Иуда был учеником Христа, а это уже определенный тип. Почему он предал? Я думаю, Иуда просто испугался, когда настал час, которого он не ожидал. С ним работали хорошие психологи - искусные садисты. И Иуда дрогнул.

Он был молод. Умирать в одиночестве, безызвестности, ничего после себя не оставив, зная, что горевать о нем никто не станет, он не хотел. Любому стало бы страшно. "Я или Он... - думал Иуда, - но почему? За что я должен умирать сейчас? Я не нарушал законы, не смущал народ. Это несправедливо: я человек, смертен, хочу жить..."

Иуда согласился помочь властям. И дни, часы поплыли, как в тумане. Он с трудом заставлял себя ходить, разговаривать, жить, как обычно. В последний вечер он сидел среди учеников, в поту, сердце как набат, и думал только: "Скорей бы все кончилось... Я уйду куда-нибудь, буду спокойно жить и все забуду, как страшный сон... Сил никаких нет смотреть Ему в глаза..."

...Вчера вечером нас перевели из первой камеры в четвертую. Она уiже, грязнее, на батарее нельзя посушить белье. Я стала мало спать, но целые дни хожу сонная. Стоит встать, кружится голова и темнеет в глазах. Мучаюсь запорами, почти не ем. От недоедания я чувствую себя, как новорожденный котенок. Закрываю глаза, и меня качает на волнах. Но в желудке голода нет.

Вспоминаю наш с Ромкой сквот в Праге. Сквот находился на горе. По воскресеньям, в десять утра, я просыпалась от голосов всех пражских колоколов. Ромка тоже просыпался, мы лежали и смотрели в потолок. Приходили миссионеры - немолодая худая женщина в платье-тунике и молчаливый бородатый парень. Он и Ромка владели только родными языками, а мы с женщиной разговаривали по-английски.

Непомерно радуясь любви к Богу, отчего лицо ее покрывалось лучиками морщинок, женщина рассказывала мне свою жизнь, звала в церковь. Мне было лень что-то объяснять ей, тем более - спорить. Миссионеры приносили булочки и рогалики из черной муки, посыпанные тмином и сезамом, которые так любил Ромка. Он поджаривал их на костре и, конечно же, делал ароматный чай.

Прошлой весной с Ромкой, Вичкой, Ватсоном мы целыми днями пили чай - с сакандалей, смородиной, с лимоном, с абрикосовым вареньем, с черным хлебом. Целыми днями слушали Мамонова и "Rezidents". Ромка читал "Москва Петушки", Вичка - "Мифы южноамериканских индейцев", а я - Кортасара. И все вместе мы читали "Роман с кокаином" Набокова...

...С утра я вытащила-таки соседку гулять. Мы вышли в крохотный дворик. Воздух показался мне необычайно душистым. Таким чувствуешь его, вылезая из пещеры.

Потом меня вызвал анархический ФСБшник. Этот разговор, как и всякий с ними, меня расстроил, высосал из меня всю уверенность. Особенно противны были его размышления насчет "вы можете сделать карьеру", "каждый устраивает свою судьбу", "нормальному человеку свойственно себя выгораживать", "подумайте о будущем". Комья блевотины. Сейчас я только мечтаю, чтоб меня отвели к доктору и он выписал мне слабительное.

Получила письмо от отца. Первый раз за эти три месяца плакала. Так сладко мне стало. Так легко...

...Сегодня среда, день рождения Семки. Ко мне пришла тетя, принесла самоучитель по немецкому, майку "Dr. Cunabis"1, сигареты с фильтром. Завалила меня вкусной едой: сыр, масло, соленые капуста, помидоры, зеленый лук, чеснок, фрукты, мед, булочки, пряники, изюм, курага...

Я смакую Имена Еды после долгой диеты: каша да хлеб с солью... Но все это нисколько не помогает. Впрочем, как еда может помочь? На воле можно месяцами есть кашу и хлеб с солью и радоваться жизни - ее тысяче скрытых ощущений, воздуху, которым теперь не могу надышаться на прогулках...

Мария Рандина отсидела пять месяцев под следствием (ИВС, СИЗО ФСБ) по обвинению по ст. 222 УК РФ. В конце апреля она была отпущена под залог и вскоре переведена в разряд свидетелей.

Тем временем следствие накапливало новый материал по делу анархистов-бомбометателей. Первые месяцы дело расследовалось в атмосфере строжайшей секретности. Утечки информации в прессу пресекались.

Для расследования дела № 112-17 была сформирована объединенная следственная бригада из сотрудников сразу трех ведомств: прокуратуры Краснодарского края, МВД и ФСБ.

Какое-то время единственным доказательством того, что бомба предназначалась именно батьке Кондрату, были показания арестованного Непшикуева. Этого было недостаточно. Начиная с февраля 1999 года по стране прокатилась волна обысков и допросов среди отечественных анархистов.

В феврале 1999 года следователь по особо важным делам при прокуратуре Краснодарского края Степанов выписал целый ряд ордеров на обыски в квартирах активистов анарходвижения. Одновременно обыски и конфискации документов начались в Краснодаре, Анапе, Новороссийске, Твери и Москве.

Следователи конфисковывали архивы, записные книжки. У двух журналистов, писавших в разное время об анархистах России, конфисковали компьютеры. Несколько десятков человек были допрошены. Круг подозреваемых по делу краснодарских бомбометателей расширился до ста человек.

Трудно сказать, по какому принципу следователи вычисляли подозреваемых. Очевидно, ФСБ имело свои каналы получения информации о том, что происходит в анархическом движении. Высказывалось мнение, что и арест Непшикуева не был случайностью.

Вот что писал один из петербургских леваков:

За последние полгода ФСБ предприняло минимум четыре попытки проникновения в питерские анархические группы.

Например, под предлогом возвращения взятой почитать книги сотрудник ФСБ Алексей Титов встретился с активистом Лиги Анархистов Николаем С. и в ходе многочасовой беседы угрожал, что если тот откажется быть осведомителем, то его уволят с работы и перекроют каналы получения Николаем наркотиков. Это свидетельствует о том, что спецслужбы контролируют как минимум часть сети распространения наркотиков.

На XI Съезде Ассоциации движений анархистов была принята резолюция "О тактике в отношении органов госбезопасности", в которой сотрудничество со спецслужбами обозначено как недопустимое. Съезд рекомендовал участникам движений воздерживаться от каких бы то ни было "бесед"...

2 февраля 1999 года обыски и допросы были проведены сотрудниками Федеральной службы безопасности в Москве. Обыск на квартире ответственного секретаря Конфедерации анархо-синдикалистов Владлена Тупикина продолжался более семи часов. Понятыми выступали курсанты школы милиции, которые входили и выходили из квартиры с объемными сумками.

Тупикин сделал в протоколе обыска запись о том, что у него есть основания полагать, что некоторые вещи и бумаги были подброшены. У него были изъяты компьютер и принтер, вся личная переписка и фотографии, все найденные записные книжки и ежедневники, около 90 дискет для компьютера, а также "завернутое в бумагу белого цвета вещество".

Затем Тупикин был доставлен в следственное управление ФСБ в "Лефортово" для допроса. Тупикину были заданы вопросы о том, что ему известно об оценке анархистами национальной политики губернатора Краснодарского края Николая Кондратенко и возможных планах противодействия этой политике? Что известно о факте передачи Непшикуеву взрывного устройства в октябре 1998-го?

Один из вошедших заявил: