Самид Агаев - Ночь Волка

— Есть.

— И много членов?

— Пока я один, хотите, вас запишу? — предложил Костин.

Все единодушно отказались.

— Декамерон — не потому что там все тово, — неприязненно сказал Марат, — а потому, что они все время рассказывают. До того, как вы здесь появились, я рассказывал историю о том, как христианин ради девушки принял ислам.

— Да ты что, ради бабы стал чучмеком?

— Именно, — подтвердил Шилов, — но насчет чучмеков, я бы предостерег. Марат может вспылить, потому что он по прадедушке, — даже страшно сказать, чеченец, да и во мне есть изрядная толика татарской крови. Да и вообще, Россия течет через Кызыл-Орду. В каждом есть мусульманин.

— Во мне нету ничего мусульманского, — категорично заявил Костин.

— А если в русском нет мусульманина, то значит, в нем дремлет чухонец, что еще хуже.

— А что такого ты в себе чувствуешь мусульманского? — хитро спросил Костин.

— Как, что? — возмутился Шилов, — а гарем, какой русский не любит гарем? Кто от него откажется?

— Прежде чем получить гарем, ты должен будешь сделать обрезание, — заявил Костин.

— Ну и что, евреев тоже обрезают, посмотри, они весь мир заполонили, а потом, там не все обрезают, а только часть. Кстати анекдот в масть: женщина переспала с евреем, а утром говорит: "Я, конечно, слышала, что их обрезают, но чтобы настолько!!!"

Пунцовая Галя поднялась, пошла на кухню, и оттуда через некоторое время крикнула.

— Кажется готово, будите Веронику.

Шилов посмотрел на Марата, тот пожал плечами. Шилов сказал:

— Может, не будем будить Веронику, пусть спит девственница, а то зайчонок маленький, на всех не хватит.

Марат сказал:

— Александр, это уже лишнее.

Шилов сделал умиротворяющий жест, но в этот момент занавеска, отделяющая спальню, где спала девушка, колыхнулась, и, из — за нее выступила Вероника.

— А вот и королева — девственница, — рискуя получить по шее, произнес Шилов.

— Здравствуйте, — сказала Вероника.

— Познакомься Вероника, у нас гость, ночной, правда, — сказал Марат.

Костин поднялся, кивнул и сказал:

— Костин. Ночной гость.

— Очень приятно, надеюсь, что словосочетание "ночной гость" окажется лучше слов — ночной горшок.

Марат удивленно посмотрел на девушку, подобная дерзость была ей несвойственна. Но Костин видимо совсем не обиделся, закатившись смехом (правда, не очень искренним). Он сказал: "Конечно, окажется лучше".

Шилов сказал:

— Я, конечно, рискую получить по шее, но всякий раз, когда вижу Веронику, входящую в комнату, у меня захватывает дыхание, словно вижу Афродиту, выходящую из морской пены. Марат попытался нахмуриться, но не выдержал и засмеялся, потому что все было точно так, как фантазировал Шилов; он поднялся с лежака, чтобы окунуться в море. В этот момент он увидел Веронику, идущую по пирсу, на котором он загорал. Ощущение было такое, словно во временной колоде вдруг рассыпались карты, и древняя богиня, настолько древняя, что о ней не осталось даже красивого мифа, вдруг выдвинулась и пошла на Марата, который стоял, словно превратившись в соляной столб, не в силах оторвать взгляда от ее красивого лица, а в следующий миг от ее совершенно возмутительного бюста, вызывающе покачивающегося перед глазами Марата. Девушка подошла к краю пирса и бросилась в воду. День был солнечным и ветреным, море было неспокойно; выждав несколько минут, Марат последовал за ней, но, сколько не пытался, так и не смог разглядеть среди волн ее русоволосую, коротко остриженную голову. Поплавав немного, он вернулся на свое место. Прошло полчаса, девушка все не возвращалась. Обеспокоенный Марат направился к месту, где загорала девушка, там лежала ее подруга. Марат проговаривал в уме фразу, когда увидел богиню, возвращавшуюся с противоположной стороны пирса. Марат вернулся к своей лежанке и углубился в книгу. Через несколько времени, он услышал слова, обращенные к нему: "Вы рискуете сгореть". Подняв глаза, Марат вновь увидел проходящую мимо богиню, чей лиф вот- вот готов был разорваться от давления мраморной плоти. Марат быстро поднялся и пошел рядом, с досадой отмечая, что красавица на несколько миллиметров выше его. "Вы прекрасно плаваете, я пытался следить за вами, но ничего не вышло, я потерял вас из виду, вас так долго не было, что я забеспокоился и даже пошел к вашей подруге; право не знаю, что бы я ей сказал. Я хорошо плаваю, но все равно спасибо, приятно, когда незнакомый человек проявляет заботу о тебе, а кремом все-таки мажьтесь чаще, у вас незагорелая кожа".

Девушка остановилась у края пирса, присела на своих длинных ногах, отвела руки назад и вопросительно посмотрела на Марата.

— Вы заговорили со мной по-русски, как вы догадались, что я из России?

— Ваш пакет, — сказала Вероника и бросилась в зеленую воду.

Марат вернулся к лежаку и разочарованно посмотрел на полиэтиленовый сумку-пакет, в котором он таскал на пляж полотенце и прочие купальные принадлежности, — на пакете было написано "MOSKOV DUTU FFU".

Появилась Галя, она шла, бережно держа в руках обернутый тряпкой чугунок.

— Саша, подставку, — крикнула она. Шилов вскочил и пододвинул к краю стола алюминиевую подставку. Галя водрузила на нее кастрюлю и сняла крышку; мясной бульон все еще продолжал кипеть, распространяя аппетитный запах.

Шилов подставил свою тарелку, но Галя сначала положила Костину, а затем всем остальным.

Ели, нахваливая дичь, затем выпили за охотника.

— А я зайчатину не люблю, — сказал Костин, — стрелять — люблю.

Шилов не упустил момента:

— Гиви, ты зайцев любишь? Кушать люблю, а так нет.

Взрыв смеха прервал волчий вой, сначала одиночный, затем к нему присоединились еще две волчих глотки. Наступившее молчание нарушил Марат, сказав, обращаясь к охотнику:

Негодуют, что вы ускользнули от них.

А Шилов добавил:

— Сожалеют бедолаги, что голодные остались, что не скушали тебя.

— Меня трудно скушать, — улыбнулся Костин, — я сам кого хочешь, скушаю.

В этих словах Марату почудилась угроза, он посмотрел на Костина, но тот добродушно улыбался, — жиденькие белобрысые усы на круглом лице делали его похожим на кота.

— Так на чем мы остановились, — спросил Марат, — в смысле Декамерона, кто следующий?

— Я, — вызвался Шилов, — моя очередь, прошу освежить стопарики.

Марат выполнил просьбу, чокнулись, выпили и приготовились слушать.

Рассказ Шилова

Моля о милости, исполнены печали,

На исфаханский лад слова певца звучали.

Только человек, в отличье от животных.

Уйти, способен от того, что любит.

(чтоб только отличиться от животных)

Но, как слюна собачья, выдают

Его животную природу — слезы.

Предыстория моей басни такова. Галя, держи себя в руках, мы еще не были знакомы; повздорил я как-то с женой, да так сильно, что хлопнул сгоряча дверью и ушел из дома. Пригрела меня одна женщина, за городом. Между прочим, я вообще заметил давно одну особенность, — чем дальше от Москвы, тем добрее люди. Я как-то заехал в Ярославскую область, в гости, в деревню. Иду, понимаешь, смотрю речушка, берег зеленый, картина — загляденье, пастораль. Иду и думаю: "эх, дурак, удочку не взял: рыба здесь, наверное, непуганая, как в тайге". Перешел мостик, смотрю, — мужик местный, — в руке ведерко с рыбой, на плече два удилища, увидел меня, кричит, — здравствуйте, — я удивился, даже оглянулся, никого, — здравствуйте, кричит, я отвечаю — здрасте. Он спрашивает, — рыбачить будете? — я говорю, — хотелось бы. Он предлагает — возьмите у меня удочку, уезжать будете, вернете. Я еще больше удивился, удочку, правда, взял.

— Поймал много? — спросил Костин.

— Одного окунька, мелкопузого, да и то случайно, в сапог он мне натек вместе с водой. Рыба там зажравшаяся, не клюет.

— А из-за чего с женой повздорил? — с любопытством спросила Вероника.

Шилов замялся, но потом все же ответил:

— Она назвала меня чужим именем…ночью.

— И чем объяснила?

Шилов пожал плечами, — не помню, мне ее объяснения тогда еще показались чепухой, помнить можно что-то существенное. Но вы не даете мне рассказать. На чем я остановился?

— На том, что тебя пригрела какая-то женщина, — зловеще сказала Галя.

— А, ну да, — Шилов задумался, и некоторое время молчал; по его лицу было видно, что он пытается, то ли справиться с нахлынувшими воспоминаниями, то ли отобрать из них необходимые, для рассказа. В эти минуты лицо его приобрело выражение человека ранимого и беззащитного, качества, каковые Шилов очень удачно скрывал в повседневной жизни. Я прожил с ней несколько месяцев, — сказал он, — потом вернулся в семью. Не то, чтобы я понял и простил жену, не то, чтобы я простил, потому что любил. Нет! У нас было двое детей, которые тоже принимали участие в этой драме, страдали. Я подумал, что мои чувства не имеют значения, что я должен принести их на алтарь ячейки общества. Что я и сделал.