Евгений Сухов - Валютная могила
– Из моего, – подтвердил Клим.
– Значит, ты за него в ответе, и спрос с тебя.
– За что спрос-то? За то, что ему черная масть легла?[4]
– Ма-асть… На дурняк-то меня не бери[5]. Гнилой базар разводишь[6], Клим, – недовольно буркнул Король.
– Это кто? – шепнул я стоящему около меня Паше.
– Кто? – переспросил Паша.
– Кто это, с кем наш Клим разговаривает?
– Это Король, – уважительно произнес Паша. – Главный среди всех бомжей. Пахан, по-нашему…
– С тебя, Клим, пять косарей[7], – медленно и четко произнес Король.
– За что? – помрачнел Клим.
– За то, что накосячил[8]. Своих надо в узде держать, чтобы не рыпались, куда не велено.
Разговор на этом был закончен. Король со своей свитой отбыли в только им известном направлении, бомжи потихоньку разошлись, тихо переговариваясь, а мы остались возле Космоса, лежащего на земле, раскинув руки. Он был весь в крови, и вытекло ее столько, что промокла вся куртка, которую он не снимал даже на ночь.
– Любку из Краснодара вот точно так же зарезали, – негромко объявил Паша, ни к кому не обращаясь. Клим сердито посмотрел на него, но ничего не сказал. – Слышь, Клим, Кобзарь, что с Гришкой-пройдохой кучкуется, сказал, что, когда Космоса нашли, у него во рту сто евро торчало. Как бы в назидание другим…
– Наверное, он опять к тому вагону сунулся, – мрачно проговорил Клим. – А ведь я его предупреждал…
– А что это за вагон такой, Клим? – спросил я. – Который раз уже слышу про какой-то вагон, к которому и подходить нельзя.
Старшой смурно посмотрел на меня и ничего не ответил. Потом перевел взгляд на Космоса и сказал:
– Ладно, взяли его.
Мы зашли с четырех сторон и подняли Космоса. Он оказался не таким уж тяжелым. Направлял наше движение Клим. Похоже, он знал, куда идти. А нам просто оставалось следовать за ним…
Мы пришли в совершенно пустынное место. Дальше шла глухая кирпичная стена непонятного назначения, но, скорее всего, несла она функцию забора. Подход к ней почти полностью зарос репейником и непроходимыми кустами. Недалеко от стены и этих зарослей, на площадке пустыря, заросшей травой, виднелись небольшие холмики, размытые дождем. Некоторые были с воткнутыми в них колышками и прибитыми к ним табличками. На одной из них было написано:
Федор Климчук Седой
195?-2012
На другой табличке, венчающей совсем свежую могилку, я прочитал:
Любка из Краснодара
1982—8 мая 2013
Боже мой, это же кладбище! Кладбище бомжей. Здесь, на территории одного из терминалов станции Москва-Пассажирская-Смоленская!
Недалеко от зарослей кустов и репейника находилось некое строение, похожее на сколоченную на скорую руку сторожку или даже сарай. Правда, у него имелась дверь, обитая дерматином, из-под которого выглядывала грязная вата, и крохотное оконце с форточкой, в которую была выставлена проржавевшая труба. Из нее шел дымок. Скорее, это все же была сторожка.
Мы остановились возле холмиков и опустили тело Космоса на землю. Клим открыл дверь в сторожку, вошел и через минуту вышел с киркой, лопатой и большим куском толстой целлофановой пленки. Кирку он вручил мне, а лопату передал Паше.
– Копать будете здесь, – сказал он, указав на место, недалеко от холмика, под которым лежала Любка из Краснодара.
Мы с Пашей принялись за работу. Управляться с киркой мне еще не приходилось. Правда, в фильмах про зэков Гулага я видел, как люди работают киркой. Это, честно признаться, было нелегко. К тому же земля была каменистая, с галькой, так что рыли мы могилу часа полтора. Иногда меня сменял сам Клим, а Пашу – Бабай. Но Бабай быстро выдыхался, и лопата переходила снова к Паше. А кирка – ко мне. Пока мы рыли могилу Космосу, Клим и Бабай аккуратно завернули тело парня в пленку и обвязали его шпагатом.
Один раз вышел глянуть на нашу работу «смотритель» кладбища бомжей. Это был пожилой жилистый мужчина в тельняшке и брезентовых штанах, скорее, похожий на шкипера, нежели на бомжа. Он был почти коричневый, как и подобает морскому волку. И бомжу с большим стажем. Надо полагать, бомжевал он не первый и не второй год, и все время жил в своей сторожке с буржуйкой (отсюда и труба в форточке), в которой по зимам, конечно, все равно было холодновато.
Когда яма была выкопана до достаточной глубины, Бабай руками вычистил ее от гальки и комков земли, и мы вчетвером опустили Космоса на дно. Постояли над ним какое-то время молча… Да и о чем было говорить? О девятнадцати прожитых годах? В которых горя и лишений было намного больше, чем радости? Разве смерть в таком случае не благо? Не избавление от мук? Впрочем, мечта Космоса в какой-то мере сбылась: он и правда отправился в дальний путь, в котором все было неизведанно и в диковинку. Правда, в путь безвозвратный. Так, может, это как раз и к лучшему? Ибо хуже, чем здесь, быть уже не может…
– Слушай, Паша, а когда у него день рождения? – спросил Клим.
– Кажись, пятнадцатого июля, – ответил Паша.
– Шиснацатова, – поправил Пашу Бабай.
– Точно шестнадцатого июля? – переспросил Бабая Клим.
– Тущнэ, – твердо сказал тот.
Мы соорудили над холмиком нечто вроде креста из кольев, прибив посередь поперечин табличку, на которой (писать краской поручили мне) я аккуратно вывел:
Космос
16 июля 1993—15 мая 2013
После похорон мы не работали. Клим дал мне денег и послал за водкой и закуской.
– Космоса поминать будем, – вздохнул он.
Я купил три бутылки водки, два двухлитровых баллона пива, две банки консервов в томатном соусе, палку колбасы и буханку бородинского хлеба. И весь вечер мы пили, запивая водку пивом. Пили молча, сосредоточенно, изредка перекидываясь короткими фразами. Говорить, как и над могилой Космоса, было, собственно, не о чем…
Глава 4. Разговор с шефом, или Таинственный вагон
На следующий день мы поднялись поздно. И хоть водки вчера вечером было выпито не так уж и много – меньше, чем по бутылке на брата, – но то, что мы мешали ее с пивом, сегодня давало о себе знать. Головы трещали у всех четверых, и, чтобы день не вылетел впустую, надлежало похмелиться. Клим выделил мне денег, чтобы я затарился пивом, а Бабай покуда стал готовить завтрак из вчерашних остатков. Когда я вернулся с пивом, самым крепким и дешевым, стол был уже накрыт: против каждого из нас лежали бутерброд с колбасой и еще кусок хлеба, который мы поочередно макали в консервные банки с остатками томатной приправы.
Позавтракав и «поправившись», Клим произнес небольшую речь. Поскольку на нас, сказал он, Король повесил пять штук, а у него в заначке только три тысячи, то надо работать производительнее, а не ходить, как сонные мухи, беря пример с «китайцев», еле передвигающих ноги. И добавил, что отныне на каждом из нас лежит норма – 300 рублей в день. Сумма была, в общем, небольшая, но делать ее ежедневно отнюдь не легко, ибо раз на раз, как известно, не приходится…
– Давай, я попробую раздобыть две штуки, – предложил я Климу. – Сам же сказал, что меня, как начинающего бомжа, можно «пустить» по знакомым денежку собирать, пока давать будут. Я еще никого из них шибко не «достал», глядишь, проникшись моим плачевным состоянием, они и отвалят мне в общей сложности пару тысчонок.
– Две триста, – раздумчиво произнес Клим. – Триста рублей – обязательная норма теперь.
– Ну, попробую две триста, – пообещал я.
Когда все разошлись, я направился в сторону метро, доехал до станции «Сухаревская», а потом пешочком дошел до нашей телестудии. Располагалась телекомпания «Авокадо» в двухэтажном особняке бывшего дворянского имения, находящемся в Черноградском переулке близ Садового кольца. Принадлежало имение лет сто назад славному ротмистру лейб-гвардии кирасирского Его Величества государя императора полка Степану Яковлевичу Черноградскому, а до него – его отцу и деду – тайному советнику Акиму Афанасьевичу Черноградскому. Вообще, это было родовое имение столбовых дворян Черноградских, выходцев из Волынской земли и родственников князей Волынских. Став служить московскому государю, Черноградские получили землю в окрестностях Москвы на месте бывших слободских огородов. Имение было не очень большим, но лучшим в возникшем переулке, посему и сам переулок, как это часто случалось, получил название «Черноградский». Каким образом особняк и земля вокруг него достались нашему шефу, я не знал, но, похоже, без связей и взяток тут не обошлось. Что ж, такова страна Россия: и хорошее дело часто начинается с дел не очень чистых и хороших…
Шеф встретил меня радушно и немного удивленно. Я и правда весьма походил на человека, потерявшего жизненные ориентиры, еще не опустившегося на самое дно, но неукоснительно следующего по этому пути.
