Галина Полонская - Девушка нелегкого поведения

Через некоторое время сыщице-самоучке все же удалось сосредоточиться на предмете наблюдения — окнах напротив. А за ними явно разгорался скандал. Укоряюще-интеллигентные восклицания («Господи, ну сколько можно лгать?» — женский голос) перешли в отчетливо доносившийся до ушей Лосовской ор («Скотина!! Бабник!!!» — тот же голос).

До драки дело, к счастью, не дошло. За апогеем женских криков последовала напряженная, монументальная тишина. Но смысл подслушанной и подсмотренной сцены был уже и так ясен Лосовской: в семейной жизни наступил полнейший облом. Правда, разглядеть новоявленной сыщице удалось не так уж много, все-таки она сидела на сосне несколько ниже, чем требовалось, и перед окулярами бинокля в основном маячили лишь ярко-рыжие кудри, украшавшие чью-то мужскую голову.

Взволнованная Ника уже приготовилась покинуть свое зрительское место, но в этот момент исполнительница главной женской роли подошла к окну, еще шире распахнула форточку и, закурив, нервно стряхнула пепел чуть ли не на голову скрючившейся в развилке сосновых веток шпионки.

Ника замерла. В своей желтой курточке и красных джинсах, с ярким зонтом в оборочку и белым биноклем прославленной Александринки она была близка к провалу. Мало того, что свет из окон падал прямо на нее. Вдобавок к этому, ее эффектно выделяла на фоне вечерней мглы удачная подсветка снизу — от ближайшего фонаря.

Лосовской показалось, что молодая женщина за окном смотрит прямо на нее. Сыщица остолбенела от ужаса, а потом, судорожно вздохнув, снова подняла бинокль к глазам и уставилась на свою старую знакомую Любу Левкасову — драматическая женская роль исполнялась именно ею. Ника отчаянно надеялась, что лицо за биноклем все же не так узнаваемо, как «голое» лицо. Приятельницы внимательно и отнюдь не дружелюбно созерцали друг друга в упор. В Никиной голове вертелась строчка из советской лирической песни Валерия Ободзинского «Эти глаза напротив…».

Докурив сигарету, Люба метнула ее в дерево, громко хлопнула форточкой и рывком задернула плотную штору.

Окурок попал в аккурат на мокрую ткань Никиного зонта и гневно зашипел. Ника чуть было не полетела кубарем со своего наблюдательного пункта. Вцепившись в сосновую ветку, она встряхнула пострадавший зонтик и собралась слезать на землю, но руки после пережитого стресса предательски тряслись. Узнала ее Люба или нет?

Она решила подождать еще немного, чтобы успокоиться. Направила бинокль на незашторенное окно, соседнее с тем, у которого только что стояла Люба. За окном была кухня. На кухне за обеденным столом сидела, подперев рукой голову, пожилая женщина. Форточка кухонного окна была открыта, и до Ники донесся хорошо поставленный мужской голос:

— Вот, к примеру, тельняшка. Наши исследования показали, что ее поперечные полосы излучают сильную положительную энергию, которая одновременно подпитывает владельца тельняшки и распространяется на всех, кто находится рядом. Именно этим можно объяснить теплое отношение большинства людей к морякам…

Окончательно обалдевшая Лосовская не сразу догадалась, что источником мужского голоса служит стоящий перед женщиной радиоприемник.

— Это надо же! — Женщина за столом покачала головой. — А что же я-то его все время пилю? — И, обращаясь к кому-то, пока еще невидимому, громко спросила: — Ты не знаешь, куда подевалась Славкина тельняшка? Ни на нем, ни в корзине с грязным бельем не вижу ее уже который день…

— Не знаю, мама, — раздраженно ответила Люба Левкасова, появляясь в окулярах бинокля. — Наверное, в своей холостяцкой берлоге оставил, когда ночевал там последний раз.

— Не нравятся мне эти его ночевки! — тоже начала закипать Любина мама. — И чтиво его не нравится. Ну, что это такое — «Exquisite Corpse»[3]?!

Продемонстрировав отличное английское произношение, она взяла с холодильника яркий журнал и гневно потрясла им перед дочерью:

— Ты хоть понимаешь, как это переводится? «Изысканный труп», прости, Господи! Что за некрофильское название! Лучше бы твой охламон Библию почитал, а то ведь только для форсу крестится.

Диалог матери с дочерью был также самым внимательным образом прослушан Никой, после чего она убрала бинокль, сложила зонтик и стала, наконец, сползать с сосны. Эта процедура заняла у нее едва ли не час — спуски всегда давались Лосовской тяжелее, чем восхождения.

Вернувшись домой и сбросив промокшую одежду, Ника по телефону обрадовала студента «Кулька» и улеглась в постель, дабы при уютном свете настенной лампы проверить реферат об Айвазовском на предмет наличия или отсутствия грамматических и прочих ошибок.

Повествование о жизни художника, обожавшего воду, пробудило в девушке ностальгическую грусть. Черное море… Белый пароход…

Погасив свет, она долго наблюдала свою любимицу Луну в обрамлении полуциркульного оконного проема и представляла себе лунные дорожки на морской глади, которые так замечательно изображал Айвазовский. Вспоминала крымские ночные прогулки с друзьями, шелест подлунного моря и свое желание подольше не возвращаться в промозглые северные края… А какие дивные морские панорамы Барселоны, Лиссабона, Стамбула есть у Айвазовского. Увидеть бы всё это воочию, а не только на картинах!

На пороге сна сами собой всплыли хрестоматийные строчки:

Серебром холодной зариОзаряется небосвод,Меж Стамбулом и СкутариПробирается пароход…

Засыпая, Ника блаженно улыбалась:

И плывем мы древним путемПерелетных веселых птиц,Наяву, не во сне плывемК золотой стране небылиц…

12

Я странствую по городу родному,по улицам таинственно-широким…

Телефонный номер, который раз за разом набирал следователь Семен Мармеладов, отзывался неизменными короткими гудками. Семен звонил в коммунальную квартиру, где был прописан Петр Петрович Карасиков — а именно так звали электрика, в последнюю ночь своей жизни любовавшегося пейзажами Айвазовского. Фамилию бывшего сотрудника припомнила та же «кадровичка», которая ранее опознала его по фотографии. После этого узнать адрес Карасикова было минутным делом.

«Наведаюсь-ка туда сам — это ведь совсем близко», — вздохнул Семен.

Уже через пять минут он шагал в требуемом направлении, пытаясь воротником куртки защитить уши от злющего северного ветра и чертыхаясь про себя: «И чего я, дурак протокольный, официальной зимы дожидаюсь, чтобы шапку надеть?»

Активно рефлексируя по поводу собственной косности, Семен добрался до угла улицы Восстания и Невского проспекта. Там, на ремонтируемом доме напротив станции метро, уже целый год красовалась гигантская реклама в виде красной кружки свежезаваренного, с восхитительной пенкой кофе. «Вот бы отхлебнуть сейчас! Но не растворимого, а настоящего, смолотого в домашней кофемолке», — размечтался Мармеладов.

Свернув на Восстания, он отметил, как изменился начальный отрезок этой улицы. Появились новые дорогие магазины, и на их фоне обветшалые здания поблизости стали казаться прямо-таки неприличными трущобами.

Миновав салон «Интим», Мармеладов подумал, что по природной скромности ни разу не осмелился зайти в подобное заведение. Может быть, посетить салон под прикрытием служебного расследования? Снять, например, с продавцов свидетельские показания по какому-нибудь мифическому инциденту…

Искомый подъезд сиял, в отличие от своих ближайших соседей, лакированным бизнес-понтом. Так, понятно: судя по вывеске, сюда вселилась одна из новоиспеченных риэлтерских фирм.

Поднявшись на лифте до четвертого этажа и найдя там нужную квартиру, Семен озадачился. Еще один сюрприз! Вход в заурядную коммуналку защищал пуленепробиваемый металл. Причем не ширпотребовского «гаражного» образца, а выкованный явно по спецзаказу — с многочисленными фигурными филенками и замысловатым рельефным узором.

Над роскошной дверью висела камера видеонаблюдения. «Ни фига себе! — изумился следователь. — Да здесь, похоже, не рядовые граждане с рядовыми алкоголиками тусуются, а коммуна юных бизнесменов-неформалов обустроилась…»

Он нажал кнопку звонка и насладился электронным исполнением фрагмента сороковой симфонии Моцарта. Нажал еще раз — звонок выдал «Осень» из «Времен года» Вивальди. «Интересно, а летом эта шарманка наигрывает «Лето» из тех же «Времен года» или осенняя тематика у нее круглогодична?» — задумался обалдевший Семен.

Наконец, безо всяких «кто там?», дверь распахнулась. Яркая милашка с серебристо-пепельной прической — вероятно, ровесница Мармеладова — встретила его какой-то блуждающей улыбкой. Она сразу же сообщила Семену, что квартиру эту ее муж купил около года назад, а имя Петра Петровича Карасикова она слышит впервые в жизни.