Адриан Дойл - Подвиги Шерлока Холмса

— Я бы хотел привлечь ваше внимание к этим золотым часам с крышкой. Вчера вечером в десять я завел их. Сейчас, как вы видите, двадцать минут шестого.

— И что с того? — громко спросила мисс Дейл.

— Именно в это время, если вы вспомните, священник заводил эти же самые часы в то утро, когда вы нашли вашего дядюшку мертвым. Хотя то, что я буду делать, возможно, вам не понравится, прошу вас все же послушать.

Холмс принялся медленно заводить часы, и раздался резкий скрежещущий звук. Он продолжал вращать головку, и снова повторялся тот же звук.

— Погодите-ка! — сказал доктор Гриффин. — Тут что-то не то!

— Вы снова правы! И что же не то?

— Черт возьми, священник только два раза повернул головку, и часы были заведены до конца. Вы повернули головку семь или восемь раз, но они еще не заведены!

— Именно так, — произнес Холмс, — но я не имею в виду только эти часы. Любые часы, заведенные в десять вечера, никак не могут быть снова до конца заведены на следующее утро путем двукратного вращения головки.

— Боже милостивый! — пробормотал доктор, пристально глядя на Холмса.

— Следовательно, покойный мистер Трелони не ложился спать в десять часов. Принимая во внимание его расстроенные нервы и продолжавшуюся грозу, вероятнее всего, он сидел до позднего времени и читал Библию, что, по словам священника, он иногда делал. Заведя свои часы как обычно, спать он не ложился до трех часов. Убийца застал его уже глубоко спавшим.

— И что же из этого следует? — почти закричала Долориз.

— Из этого следует, что если кто-то утверждает, будто видел Трелони спавшим в половине одиннадцатого, в полночь и в час, то этот человек сказал нам доказуемую и влекущую за собой осуждение неправду.

— Холмс, — вскричал я, — наконец-то я понял, на кого все это указывает! Преступником является…

Джеффри Эйнзворт кинулся к двери.

— Ах вот как! — крикнул Лестрейд. Он бросился к молодому человеку, и слышно было, как щелкнули наручники.

Мисс Долориз Дейл с рыданиями устремилась вперед. Но не к Эйнзворту. Она устремилась в распростертые объятия доктора Пола Гриффина.

— Видите ли, Уотсон, — заключил мистер Шерлок Холмс, когда тем же вечером мы снова сидели на Бейкер-стрит, восстанавливая силы с помощью виски с содовой, — на возможную вину юного Эйнзворта, который страстно желал жениться на молодой леди ради ее денег, указывают и другие обстоятельства помимо часов.

— Какие же? — спросил я.

— Мой дорогой друг, вспомните о завещании Трелони.

— Значит, Трелони все-таки не писал это несправедливое завещание?

— Писал. Он не скрывал от окружающих, что таковым было его намерение, и он это намерение осуществил. Но только одно лицо знало о конечном результате, а именно о том, что завещание не было подписано.

— Вы имеете в виду самого Трелони?

— Я имею в виду Эйнзворта, адвоката, который составил завещание. В этом он уже признался.

Холмс откинулся в кресле и соединил кончики пальцев.

— Хлороформ легко доступен, как об этом стало известно англичанам после дела Бартлет. В таком узком кругу друг семьи, каким является Эйнзворт, получает свободный доступ к сочинениям на медицинские темы в библиотеке священника. На досуге он разработал весьма искусный план. Размышляя об этом прошлой ночью, я бы не пришел к столь твердой уверенности, если бы изучение лица покойника с помощью лупы не предоставило убедительные свидетельства в виде мелких ожогов и следов вазелина в порах.

— Но мисс Дейл и доктор Гриффин…

— Их поведение озадачивает вас?

— Странные натуры — женщины.

— Мой дорогой Уотсон, когда я слышу о молодой женщине, пылкой и темпераментной, которая оказалась в обществе мужчины точно таких же качеств — прямой противоположности невозмутимому адвокату, внимательно за ней наблюдающему, — мои подозрения возрастают, особенно когда она обнаруживает на людях ничем не вызванную неприязнь.

— Тогда почему же она не взяла и не разорвала помолвку?

— Вы упускаете из виду то обстоятельство, что дядюшка всегда бранил ее за легкомысленность. Если бы она объявила о разрыве, она бы утратила уважение к самой себе. Но чему это, Уотсон, вы улыбаетесь?

— Меня забавляет одна несуразность. Я вспомнил о необыкновенном названии этой деревушки в Сомерсете.

— Камберуэлл? — улыбаясь, произнес Холмс. — Да, это далеко не наш лондонский район Камберуэлл. Вы должны будете дать рассказу другое название, Уотсон, чтобы читатели не сомневались насчет истинного места действия камберуэллского убийства.

Восковые игроки

Моему другу Шерлоку Холмсу явно не повезло. Ради спортивного интереса он согласился встретиться на ринге второразрядного клуба с Задирой Рэшером, хорошо известным профессиональным боксером среднего веса. К удивлению зрителей, Холмс нокаутировал Задиру, прежде чем тот сумел навязать ему затяжной бой. Выходя из клуба после этой победы, мой друг споткнулся на скверно освещенной, шаткой лестнице и вывихнул ногу.

Весть об этом происшествии застала меня во время завтрака. Прочитав телеграмму, посланную миссис Хадсон, я не мог удержаться от сочувственного восклицания и передал телеграмму жене.

— Ты должен немедленно пойти к мистеру Холмсу и побыть у него день-два, — сказала она. — Твоими пациентами здесь всегда может заняться Анстрадер.

В то время я жил в районе Паддингтон, и доехать до Бейкер-стрит было делом нескольких минут. Холмс, как я и думал, сидел в темно-красном халате на кушетке, откинувшись к стене, а его забинтованная правая нога покоилась на груде подушек. Слева от него на небольшом столике стоял микроскоп, а справа на кушетке лежал ворох прочитанных газет.

Я попросил его рассказать подробнее, что произошло, Холмс объяснил:

— Я слишком возгордился, Уотсон, и забыл посмотреть под ноги. Глупец!

— Но, безусловно, в какой-то мере вашу гордость можно понять. Задира не из слабых противников.

— Вовсе нет, его хвалят совершенно незаслуженно, к тому же он вышел на ринг в нетрезвом виде. Впрочем, Уотсон, я вижу, что вас беспокоит и ваше собственное здоровье.

— Боже мой, Холмс! Честно говоря, я подозреваю, что простудился. Но ведь никаких явных признаков простуды нет. Удивительно, как узнали об этом вы?

— Удивительно? Да это элементарно! Вы щупали свой пульс. И при этом запачкали ляписом, который и сейчас виден на указательном пальце вашей правой руки, весьма характерное место на вашей левой кисти. Постойте, что вы делаете?

Не обращая внимания на протесты Холмса, я осмотрел и перебинтовал его ногу.

— А знаете, мой дорогой, — продолжал я, пытаясь его подбодрить, — в известном смысле мне доставляет удовольствие видеть вас в таком беспомощном состоянии.

Холмс пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Да, да, — сказал я. — Вам придется обуздать свое нетерпение, раз уж вы прикованы к кушетке недели на две, а может быть, и больше. Только не поймите меня превратно: когда прошлым летом я имел честь познакомиться с вашим братом Майкрофтом, вы говорили, что он превосходит вас в умении наблюдать и рассуждать.

— Это правда. Если бы искусство расследования начиналось и заканчивалось размышлением в кресле, мой брат был бы величайшим сыщиком на свете.

— Позволю себе усомниться. Так вот, вы временно обречены на сидячий образ жизни. Мне доставит удовольствие увидеть, как вы продемонстрируете свои исключительные качества, когда столкнетесь с каким-нибудь случаем, требующим расследования.

— Мне нечего расследовать.

— Не унывайте. Случай не заставит себя ждать.

— Отдел происшествий в «Таймс», — сказал он, кивнув в сторону вороха газет, — абсолютно невыразителен. И даже радости изучения новой болезнетворной бактерии не бесконечны. А что касается утешителей, Уотсон, то я предпочел бы вам Иова.

Появление миссис Хадсон с письмом, которое доставил посыльный, заставило его умолкнуть. Хотя я, честно говоря, не ожидал, что мое пророчество сбудется так скоро, но не удержался от замечания о том, что послание написано на гербовой бумаге, которая, должно быть, стоит не меньше, чем полкроны за пачку. Однако я был обречен на разочарование. Нетерпеливо вскрыв письмо, Холмс раздраженно фыркнул.

— Вы неважный предсказатель, — сказал он, черкнув несколько слов ответа для передачи посыльному. — Это всего-навсего неграмотная записка от сэра Джерваса Дарлингтона. Он просит принять его завтра в одиннадцать часов утра и передать ответ с нарочным в клуб «Геркулес».

— Дарлингтон! По-моему, вы упоминали это имя и раньше, — заметил я.

— Да. Но тогда я имел в виду Дарлингтона-антиквара, который, заменив подлинную картину Леонардо да Винчи подделкой, вызвал такой скандал в Гровнер-Гэллериз. А сэр Джервас — это другой, более знатный Дарлингтон. Это смелый негодяй. Он увлекается боксом и распутными женщинами. Впрочем, теперь ему приходится быть настороже.