Марина Серова - Клан бешеных
– Висит? В каком смысле?
– Я имею в виду его портрет.
– Да? – снова удивилась я. – Никогда не обращала внимания на эту Доску. Надо будет как-нибудь посмотреть… А ты в курсе, что он лупил всех своих жен, отчего три из них уже сбежали от него? Сейчас он живет с четвертой, молодой девушкой, почти ровесницей его сына.
– Здорово! – восхитился Ярцев. – Откуда все-таки сведения?
– Я свои источники не сдаю.
– Понятно. Это тоже хорошая новость, я имею в виду для того дела, которое мы затеяли. Я вчера порасспрашивал соседей Зайцевых, они подтвердили, что этот придурок Виссарион измывался над Полиной. Люди видели синяки на ее лице. Девушка призналась одной соседке, что очень боится его. Я уже начал писать статью…
– Антон, я вот что хотела у тебя спросить: ты случайно не в курсе, кто была погибшая – блондинка, брюнетка или шатенка?
– Случайно в курсе. Блондинка, как и ее младшая сестра Ольга.
– Откуда сведения?
– Я видел фотографию у нее дома, в той комнате, где мы сидели.
– А почему я ее не видела?
– Ты сидела к ней спиной, а я лицом. Она стояла на комоде, такая… довольно большая, в рамке. Там обе сестры сняты вместе, и обе они – довольно симпатичные блондинки.
– Ну, блондинки так блондинки. Хорошо, что ты эту фотографию заприметил. Антон, у меня к тебе будет просьба: как только нашего бедолагу освободят (я имею в виду Буйковского), организуй мне с ним, пожалуйста, встречу.
– Да не вопрос! У меня есть номера его телефонов. На какое время договариваться и где пройдет тайное рандеву?
– На любое время, а встретиться лучше всего на нейтральной территории. Я имею в виду кафе.
– Понял. Сделаю.
– Пока!
Я положила трубку и продолжила свое полезное в плане наведения чистоты и порядка занятие.
Ариша заявился домой, когда уборка была практически закончена. Я поставила ведро и швабру в кладовку и вымыла руки. Дед заглянул ко мне в ванную:
– Как твои дела, Полетт?
– Готовлюсь сообразить какой-нибудь обед. А где ты у меня пропадал со вчерашнего вечера?
– У своих приятелей. Мы всю ночь играли в покер, а под утро мсье Версальский предложил поехать в круглосуточный бар, тот, что на улице Сухово-Кобылина. Мы там куролесили до одиннадцати утра. Мсье Версальский «зажигал»…
– А ты, естественно, поддерживал пламя! Дедуль, а не пора ли тебе остепениться? Как-никак тебе уже семьдесят, а ты у меня все еще по барам «зажигаешь», костровой! И смотри: время уже обеденное! Скоро ты совсем переберешься жить к своему Версальскому…
– Полетт, не ворчи, тебе не идет.
– Буду ворчать! Почему ты не возвращался так долго?
– Понимаешь, на обратном пути из бара мы… как бы это сказать? Немного нарушили правила дорожного движения. Водитель Версальского проскочил на желтый свет, и нас тормознули гибэдэдэшники.
– И? – Я вытерла руки полотенцем и теперь стояла, уперев их в бока и вперив в Аришу свой строгий взгляд.
– Водилу хотели оштрафовать и даже грозили отобрать документы, а Версальский вышел из машины, поговорил с гибэдэдэшником, и нас отпустили безо всяких.
– Да? И какое же волшебное слово сказал твой приятель инспектору?
– Полетт, я слышал, как он назвал фамилию Кинделия.
Вот оно как! Значит, фамилия и впрямь волшебная, если открывает все ходы и выходы и избавляет от уплаты штрафа.
– Дед, пойдем обедать.
Мы сидели с Аришей на кухне. В микроволновке разогревались котлеты, которые Алина не сподобилась умять вчера. Я рассказала деду то, что удалось накопать на этого самого Кинделию и его сынулю. Ариша качал головой, слушая эту жуткую историю.
– Полетт, а может, ты не будешь связываться с этими самодурами? Что-то мне все это не нравится.
– Мне тоже не нравится, что такие уроды убивают девчонок и издеваются над простыми гражданами, отравляя им жизнь. И еще не нравится, что полиция бездействует. Как это понимать: «Нет оснований для заведения дела»?! А то, что человек терроризирует целую семью?! А то, что семнадцатилетняя девчонка ходит с синяками на лице? Во всяком случае, они могли вызвать его в участок, побеседовать, предупредить… Это же не просто хулиганство, это нанесение телесных повреждений, хотя и легких. До двух лет лишения свободы, минимум – год условно.
Ариша покачал головой:
– Скорее всего, в полиции тоже хорошо знают фамилию Кинделия.
Антон позвонил после обеда, когда мы с Аришей доели последние котлеты и пельмени и теперь не торопясь чаевничали, правда, без всяких добавок к чаю: Алина вчера съела всю пачку печенья. Я подняла трубку аппарата, который стоял в кухне:
– Алло?
– Поль, это Антон. Я договорился с Буйковским о встрече. Через час, кафе «Вирджиния». Знаешь, где это?
– А почему именно там?
– Потому что там есть отдельные маленькие кабинки. Гриня чего-то боится. Он сказал, что беседовать с кем бы то ни было будет только в этом кафе.
– Скажите, пожалуйста! Тоже мне конспиратор! Впрочем, мне все равно, в «Вирджинии» так в «Вирджинии». Ждите.
Я положила трубку.
– Ты сейчас уедешь? – спросил дедуля.
– Да, через час у меня встреча в кафе с Антоном и тем парнем, которого задержали по подозрению в убийстве, а теперь вот неожиданно отпустили.
– Тот самый поэт?
– Тот самый. Хотя… Странно все это, дедуль!
Я быстро убралась на кухне и пошла собираться на встречу.
Мы с Антоном сидели в кафе и ждали нашего поэта. Он опаздывал. Ярцев посматривал на часы. Мне все это не нравилось. Я вообще терпеть не могу необязательных людей, тем более что мы собирались помочь этому самому Грине оправдаться от обвинений в убийстве. В конце концов, кому из нас эта встреча нужна больше?
Буйковский появился с получасовым опозданием. Странно, но на этот раз одет он был не так крикливо и безвкусно, как на вечере встречи с почитателями своего неординарного таланта. Гриша подошел к нашему столику, поздоровался и вопросительно уставился на Ярцева. Тот сразу все понял и подозвал официанта. Вскоре нас проводили в отдельную маленькую комнатку. Здесь стоял стол с удобными диванчиками с двух сторон, в одном углу красовалось искусственное дерево, имитирующее фикус, в другом висела большая клетка с попугаем. Играла тихая музыка, впрочем, такая же, как и в общем зале. Буйковский тут же рухнул на диван, Антон сел рядом с ним, а я – напротив них. Ярцев откашлялся и представил нас друг другу.
– Полина, познакомься: это Гриша Буйковский. Гриша, это – Полина, юрист и мой друг.
Поэт привстал и поклонился мне. Потом сел на свое место и уставился на меня своими голубыми глазами. Я тоже, не стесняясь, рассматривала его. Вблизи он не казался таким смешным и нелепым, как на сцене. Правда, рыжие волосы его были так же всклокочены и торчали во все стороны, веснушчатое лицо казалось каким-то детским, а вообще он был похож на актера Александра Лойе, игравшего в фильме «Next» сына криминального авторитета. Но, по крайней мере, сейчас Гриня не кривлялся. Он даже выглядел каким-то напуганным.
– Почему ты опоздал? – спросил его Антон.
– Я проверял, нет ли за мной хвоста.
Мы с Ярцевым переглянулись.
– Хвоста? – переспросил Антон, наверное, не веря своим ушам.
– Да, – подтвердил поэт наши худшие опасения, – я плутал по улицам, время от времени оглядываясь и проверяя, не следует ли кто за мной.
Да кому ты нужен! Тоже мне – Штирлиц! – чуть не сказала я, но вовремя спохватилась. Надо выяснить, говорит ли Гриня это по глупости или поэту действительно что-то угрожает?
– А почему кто-то должен за тобой следовать? – спросила я.
– Потому что меня грозили убить.
Не иначе как за его дурацкие стихи, мелькнуло у меня. Достал кого-то своими виршами окончательно. «Вплетена из жалости ленточка в косе…»
– Уточни, – попросил Антон.
Гриня вздохнул:
– Мне дали понять, что уберут меня, если я не сознаюсь.
– Не сознаешься в чем?
«Похоже, мы так и будем тянуть из него все клещами», – подумала я.
– В убийстве.
В это время к нам заглянул официант:
– Вы готовы сделать заказ?
Мы быстренько заказали ему легкие салаты, сок и кофе с пирожными, и молодой человек удалился.
– Вы видели, как он посмотрел на меня? – испуганно спросил Гриня.
– Как?
– Подозрительно. Может, это их человек…
– Слушай, Буйковский, кончай темнить. Давай рассказывай все по порядку.
– И лучше – правду! – добавила я.
Поэт вздохнул.
– Она вам не понравится.
– Кто?
– Правда.
– Слушай, Буйковский, пусть она нам не понравится, все равно рассказывай, кончай резину тянуть! – рявкнул Ярцев.
– Хорошо. – Гриня сделал трагическое лицо.
Артист! Трагик. Хотя иногда может играть и комедии, точнее, ломать.
