Наталья Андреева - Я садовником родился

- Леха? Ты?

- Я же тебе звонил.

- Да. Помню. Проходи в мою комнату. Я тебе что-то покажу.

       «Господи, боже мой!» – с ужасом подумал Леонидов. – «А вдруг он и, правда, того? Нестандартной ориентации? Надо было Барышева к нему послать! Барышев, по крайней мере, краси-ивый!»

      Показал же ему Лейкин в своей комнате какой-то глиняный горшок, в котором торчали две кривые ветки:

- Вот.

- Что это?

- Икебана. Творю. Ты же интересовался. Я, знаешь, увлекаюсь иногда. Ну и как тебе?

       Алексей глянул на это безобразие, стараясь не кривиться. Вообще-то, он не чужд был искусству. И даже к авангардизму относился с пониманием: надо, так надо. Но Лейкинский шедевр не понял. И осторожно сказал:

- Нормально.

- Ты не понимаешь. Тут главное – это правильная расстановка. Чтобы во всей силе проявилась Великая Мать Природа, которая отражена в каждом изгибе этого маленького шедевра.

       Наманикюренным ногтем Лейкин любовно коснулся нароста на одной из веток, напомнившего Алексею лишай. Потом взял линейку, и приложил к ней ветку с красными ягодами:

- Ты понимаешь: основу композиции составляют три ветви, три элемента. Самая длинная «син» символизирует небо, средняя «соэ» – человека, и маленькая «хикаэ» – землю. «Син» в таком букете должна в полтора раза превышать размер вазы, «соэ» равняться трем четвертям «син», а «хикаэ» - трем четвертям «соэ». И еще угол наклона. Основная ветвь должна быть наклонена вправо под углом 45°, вторая влево под углом 15°, третья так же вправо под углом 75°, и все три ветви наклонены вперед.

       Он бормотал непонятные Алексею слова и при этом возился с линейкой, транспортиром, распорками и своими корявыми ветками. Леонидов уже пожалел о том, что пришел. Он почти начал терять терпение, когда Лейкин закрепил последнюю ветку в вазе и отошел назад, оглядывая композицию:

- Красота, а? Что скажешь?

- А мне? Можно?

- Что можно?

- Чуть-чуть поправить?

- Ну, давай, - слегка ошалел Лейкин.

        «Ну, не убьет же он меня?» - подумал Леонидов и решительно начал обламывать у одной из веток сучки. С особенным наслаждением тот самый, покрытый лишаем. Ему показалось, что Колька застонал. Алексей между тем отщипнул с пяток красных ягод, и несколькими движениями порушил все правильные Колькины углы. Раскидал на глазок ветки в вазе и, довольно улыбнувшись, отошел:

- Ну, как? Что скажешь?

       Колькино лицо Алексею не понравилось.  «За лишайник обиделся», - подумал он. И вдруг услышал:

- Почему опять не я? Ладно, хватит, пойдем чай пить.

       Столик был накрыт посреди каменного грота. Алексей долго вертелся в кресле, прежде чем понял, чего здесь не хватает. Ведь денег в ремонт и интерьер вбухано много. И все коряги расставлены, без сомнения, с помощью той же линейки и транспортира. С соблюдением пропорций и углов. Души нет. Холодно, неуютно, и, вроде как, даже сыро. Все сделано, словно, чтобы кому-то что-то доказать. А творчество – это не утверждение собственного «я», это его вечный поиск.

- Вы по-прежнему вдвоем живете, с мамой? – спросил Алексей, размешивая сахарный песок в чае серебряной ложечкой. Анна Валентиновна возилась за тонкой перегородкой, на кухне. Леонидов не исключал, что она подслушивает.

- Да, вдвоем, - кивнул Лейкин.

- Развелся, или закоренелый холостяк?

         Тот поморщился, но от прямого ответа уклонился:

- Сложный случай.

- Слушай, а у нас ведь в доме двух женщин убили. И обеих буквально за последнюю неделю.

- Да. Я знаю, - Лейкин слегка побледнел. У него была такая манера волноваться.

- Жена сказала, что одна из них в цветочном магазине работала. Не у тебя часом? – упорно старался добить его Алексей. И Лейкин не выдержал:

- Слушай, Леха, у тебя в милиции никого знакомых не осталось?

- Знакомые? А что случилось?

- Оставили бы они меня в покое! – отчаянно сказал бывший одноклассник. – Ты не знаешь, кому надо дать?

- Что дать?

- Денег, чего ж еще! Я знаю: все берут. А у меня денег много.

- Я не понял: ты чего боишься-то?

- Чего боюсь, чего боюсь. Да себя я боюсь. Не выдержу, сломаюсь…

- Ты успокойся. Может, пойти и все рассказать?

- Рассказать? Не-ет. Слишком уж это легко. Рассказать. У меня не жизнь – дерьмо. Почему мы это с собой делаем, Леха?

- Постой. Ты где был в тот вечер-то? Когда Лилию убили?

- Так ты что, знаешь, как ее зовут? А ты не врал мне часом? Ты все так же в ментовке работаешь?

- Да я же тебе сказал: два года, как ушел.

- А откуда ты такие подробности про это дело знаешь?

- Да какие подробности? Что ее Лилией звали? Да она же в соседнем подъезде жила!

        Леонидов услышал, как за стенкой, на кухне раздался грохот. Лейкин мигом рванулся туда. Должно быть, Анна Валентиновна нечаянно уронила какие-то кастрюли с полки. Или  нарочно? Во всяком случае, когда Лейкин вернулся из кухни, разговор о смерти Лилии он поддерживать не захотел.

- А как мать? – сдавшись, спросил Алексей. – Все там же работает? В Научно-экспериментальном хозяйстве? Цветы выращивает?

- Нет. Не работает. Уже давно на пенсии.

- Давно? На пенсии? – Алексей слегка удивился, потому что Анна Валентиновна не показалась ему очень старой.

- Да какая разница? Я что, мало имею? За каким чертом мне ее работа? А?

- Слушай, а ты не знал случайно Викторию Воробьеву? – попробовал еще раз Алексей.

- Случайно знал, - нехотя сказал Лейкин. И горько заметил: – А ты еще говоришь, что не связан с милицией! Они еще в четверг с утра пристали: «Где был в среду вечером, не был ли знаком с Викторией Сергеевной Воробьевой?». Обманул ты меня, Леха. Я когда визитку тебе давал, думал, что помочь надо. По-хорошему хотел. А ты обманул. Так вот, ты им скажи: я до последнего буду молчать. А с Викой меня Лиля познакомила. Что ж тут криминального? Они же были подружки! Странная такая дружба. Никогда не понимал. Одной двадцать с небольшим, другой почти сорок, одна наивная девушка, а другая откровенная …

       Леонидов испугался, что на кухне снова обрушатся кастрюли. Но Лейкин замолчал сам. Тему Виктории Воробьевой он тоже не собирался развивать. Алексей подумал, не сделал ли он хуже своим вмешательством Барышеву и следствию? Ведь все равно ни черта не понял. Ни  матери его, ни икебаны, ни «соэ» этого. Ишь ты, человек. Вверху, значит, небо, а внизу земля.

- Слушай, Коля, а почему ты продавщиц на работу берешь с именами цветков?

- Так ты и справки обо мне успел навести? А? Друг детства?

- Да не преувеличивай, не были мы никогда друзьями. И справок я никаких не наводил. Просто думаю, что раз была Лилия, значит, есть и Роза?

      Тут уж Лейкин сам опрокинул на пол поднос с серебряными вазочками. В одной печенье, в другой шоколадные конфеты в ярких фантиках. Нагнулся, собирая их с ковра. Из-под стола глухо сказал:

- Не были никогда друзьями, говоришь? А что ж ты тогда в душу лезешь? Хочешь узнать о том, в чем себе-то не всегда хочется признаться?

        Леонидов тоже нагнулся туда, под стол:

- А что здесь такого личного? В Лилии и Розе?

- А твою жену как зовут?

        Алексей распрямился, Лейкин вдруг тоже вынырнул из-под стола, зажимая в руке печенье. Глядя, как его сильные, гибкие пальцы с маникюром и серебряными кольцами крошат сдобное тесто, Леонидов поспешно сказал:

- Мою жену зовут Александра. Саша. Понятно? И желтых пакетов у нее нет.

- Каких пакетов? – прошептал Лейкин.

- Тех самых. С подсолнухами.

- Ты икебану-то свою возьмешь? – Лейкин сделал вид, что про подсолнухи не услышал.

- Нет. Она твоя. И, если хочешь, я тут еще пару коряг могу передвинуть.

- А что тебе в корягах-то не нравится?

- А черт его знает! Не нравится – и все. Убого ты, Коля, мыслишь!

        Алексей понимал, что вот теперь он Лейкина обидел. Сильно обидел. Но, в самом деле, чего это человек художником себя вообразил? Творцом? Деньги, значит, большие ему мало делать, надо еще и матерью-природой прикрываться. Он, мол, единственный понимает ее красоту. А вот, дудки! Не понимает.

- Я пришел за книжкой, - сказал Алексей, поднимаясь. - Дай моей жене про икебану почитать.

- Значит, это был не предлог? Не милицейские штучки?

- Последний раз повторяю: в милиции больше не работаю. Я коммерческий директор фирмы «Алексер». Возьми мою визитку и успокойся. Можешь завтра на работу позвонить. Проверить.

- А то вы не можете сделать так, чтобы мне там все, что положено сказали, - усмехнулся Лейкин.

       Закрывая за Леонидовым дверь, он сказал:

- Привет жене.

       И Алексею эта фраза почему-то очень не понравилась.

Это не мое. Забыть и успокоиться. Ну, что особенного случилось? Ничего. Ровным счетом, ничего. Пришел бывший одноклассник, обломил на ветках в вазе пару сучков. Ненужных, как оказалось. Но почему я-то не увидел, что они не нужные? Почему?!