Лариса Соболева - Улыбка Горгоны
А пришло… семь человек, семь! Пожилая пара, Лайма с молодым мужчиной по имени Георгий, не представившаяся девушка и двое молодых мужчин – один интеллигентного вида, второй… лучше с ним не встречаться в темном переулке. Вероника дополнительно расстроилась, но что есть, то есть: нелепо Зина жила, нелепо закончила, откуда же взяться длинной процессии на похоронах?
Садясь в машину, Георгий заметил:
– Негусто. При том образе жизни, что вела Зиночка, она вправе была рассчитывать, чтоб ее отпевала по крайней мере четверть города.
– Твоя ирония не к месту, – проворчала Лайма, пристегиваясь. – Каждый из нас может оказаться здесь, это грустно.
– Каждый и окажется, глупые раньше времени, умные в свой срок. А сестричка у Зинки хорошенькая… Она замужем?
– Откуда я знаю! Зина никогда о ней не рассказывала, я вчера сама впервые услышала ее, а сегодня увидела.
– Полагаю, не замужем. Иначе муж сегодня был бы с ней, обнимал за плечи и утешал бы. Нет, серьезно, она ничего… По-моему, Вероника совершенно другая, а какие у нее задорные ямочки на щеках…
Слышать комплименты от мужчины в адрес другой женщины, тем более когда этот мужчина настойчиво тащил в постель (без руки и сердца, не предлагая знакового кольца в подарок), все равно неприятно. Это намек: я сравниваю вас, сравнение не в твою пользу. Лайма про себя отметила гнильцу, которой раньше не замечала, впрочем, обычно в людях видишь желаемое, а не действительное. Она дала себе слово никогда к нему не обращаться с просьбами, но потом, позже, а сегодня другой случай, Лайма готова просить, унижаться, заискивать.
– Гошенька, миленький, ты узнал?
– О чем? – Мельком он взглянул на нее, а на лице – глазищи, как блюдца, с прописанной яркими красками в них надеждой. – А… Про мента и что означают его угрозы?
– И про Сашку. Она не звонит, на мои звонки ни разу не ответила, такое ощущение, будто потеряла трубку. Почему-то мент упомянул ее имя, почему?
– Забыл, прости. – Увидев, что Лайма обидчиво надула губы, заверил, но не очень активно: – Теперь не забуду, сегодня же разведаю. Выходи, ты приехала.
– А ты не пойдешь?
– Не могу. Извинись перед Вероникой, скажи, я обязательно ее навещу… Кстати, выясни, сколько времени она здесь пробудет.
Опять намек, мол, я переключился на новый объект, поинтересней тебя, в сущности, ей глубоко безразлично, кого решил охмурять Георгий, лишь бы не ее. Лайма выскочила из авто, еще раз вскользь напомнив о просьбе, но Вероника с компанией еще не вернулась с кладбища, поэтому она устроилась на детской площадке и позвонила.
– Куда ты пропала? – оглушил повышенным тоном голос в трубке.
– Не кричи, пожалуйста, – пролепетала Лайма, чувствуя себя виноватой. – Я не могла, поверь. Тут столько всего случилось…
– И что же случилось? – не подобрел голос.
– Не по телефону. Завтра приеду, обещаю. Ты не сердишься?
– Сержусь. Я торчу в этой дыре безвылазно…
– Знаю, знаю, – перебила она. – Потерпи немного, я все…
Гудки оборвали ее фразу, но повторно Лайма не нажала на вызов, зная, что сделает хуже. Обхватив плечи руками, она опустила голову и смотрела в песочницу, где песка как такового не было, а росла травка, превратившаяся за лето в высохшие спицы. Придет весна, и сквозь умершую сухость пробьется новая, живая трава, а с человеком так не бывает, он не возрождается, если уж умер, то навсегда. Лайма боялась смерти, это естественно. Страх умереть, присущий большинству, но отдаленный и чисто эмпирический, в ее сознании имел вполне реальное воплощение, возможно, из-за чрезмерной мнительности. Только кто бы точно сказал, где кончается мнительность, а начинается предчувствие? Кто определит границу между этими двумя понятиями? Не одно ли это и то же?
Во время скромных поминок еще один показатель смутил Веронику: мало говорили о Зине, мало было воспоминаний. Как же прожила она свою короткую жизнь, в частности те пять лет, что сестры не общались? Наверное, не этот несвоевременный вопрос должен был беспокоить Веронику, но он настойчиво лез в голову.
Благодарность Клавдии Васильевне и соседке, которая не открыла дверь, когда Вероника впервые пришла сюда, была велика. Растроганные женщины изъявили желание помочь убрать, но Даша (девушка, не представившаяся вначале) их выпроводила, убедив:
– Вы и так намаялись, идите отдыхать, я останусь и помогу.
Собственно, уборка предстояла небольшая, народу-то пришло… Веронике было стыдно вспоминать… но все закончилось, только внутри остался мутный осадок. Даша, сдвинув рукава тонкой водолазки к локтям, с энтузиазмом мыла посуду, а подвыпившая Вероника носила на кухню тарелки, складывала в вымытый холодильник остатки еды, потом сидела, подперев скулы ладонями и наблюдая за девушкой. Ей всегда нравились энергичные, способные взять инициативу в свои руки люди.
– Ты давно знакома с Зиной? – поинтересовалась Вероника.
– Не сказала бы, – ответила Даша, продолжая мыть посуду. – Год мы изредка встречались в компаниях, но как такового взаимного интереса друг к другу не проявляли. А месяца три назад столкнулись в кафешке, я зашла туда перекусить, там была Зина. Мы разговорились, оказалось, у нас на многие вещи одинаковый взгляд.
– Жаль, – вздохнула Вероника.
– Почему?
– Потому что мы с сестрой не ладили из-за разности взглядов, значит, не поладим и с тобой, а ты мне нравишься.
– Ну… – усмехнулась приятельница Зины. – Одинаковое мироощущение – это не значит, что и люди идентичны. Вот смотри, мы все прекрасно распознаем, где добро, а где зло, так? Даже когда сами идем на подлый поступок, знаем, что это плохо. Но далеко не все решаются переступить порог и сделать кому-то плохо, я имею в виду проступок, а не мелкую пакость, хотя… начинается все с мелочей. Тем не менее надо иметь склонность к плохому.
– Ты меня запутала, из твоей латыни я ничего не поняла.
Да и не могла понять. От Вероники ускользали мысли Даши, как и свои собственные, потому что находилась она под грузом усталости, да и переживания ее доконали, к тому же выпила вина больше положенного. Она и опьянение – нонсенс, но докатилась.
– Я говорила о том, – подсаживаясь к ней за узкий кухонный стол, сказала Даша, – что при общности наших взглядов мы с Зиной абсолютно разные люди. То, что сделала б она, не сделала бы я, и наоборот, поняла?
– Кажется, д-да.
Вероника отвела взгляд в сторону окна, за которым притаилась темнота. Черная дыра и отражение на стекле – все, что она видела, эти же картины видят каждый вечер миллионы людей, но не всем они кажутся фатальными. Потому и собственное прозрачное отображение мерещилось ей картинкой из будущего, то есть то время, когда ее, Вероники, не будет, как нет Зины…
– Ты, кажется, собираешься замуж, где же твой жених? – наливая чай в чашки, поинтересовалась Даша. – Почему он не приехал?
– Откуда ты знаешь про моего жениха?
– Хм… ты сегодня сама обмолвилась… Не помнишь?
– Не помню, – пожимала плечами Вероника, копаясь в собственной памяти и признав, что в ней имеются пробелы, а до маразма вроде бы далеко.
– Ну и неважно. Где же он?
– Наверное, на Мальте. Отдыхает. Ой, не смотри на меня, как на больную. Знаю, с его стороны бросать меня в таком положении и ехать отдыхать… э-э… м-м… ну, да, некрасиво, но… Но! – Вероника подняла указательный палец, этот предупредительный жест больше относился к ней и только отчасти к Даше. – Я не хочу задумываться, насколько мне неприятен его поступок. А он неприятен!
– И мне было бы неприятно, – поддержала ее Даша.
– Все, все, все, не хочу говорить на эту тему, – замахала Вероника руками, однако сама же вернулась к Стасу, – вероятно, после Зины это была главная больная мозоль:
– Мой Стасик умница, очень интересный… внешне и вообще… как личность…
– Ты пьяна, – констатировала Даша.
– Ну и что? Подумаешь!.. Я про что говорила?
– Про Стасика. Какой он умница.
Вдруг Вероника, потеряв интерес к теме, обхватила голову руками и захлюпала носом, жалуясь новой знакомой:
– У меня сплошной завал. Этот урод – Ларичев, есть такой следователь, из железа сделанный, заманил меня сюда и выдрал подписку о невыезде, я у него запасной вариант. Он прекрасно понимает, что к смерти сестры я не имею отношения, но не выпускает меня из города. Что я здесь должна делать, на какие шиши жить?
– Хочешь, узнаю, что этот Ларичев думает на твой счет?
– А ты можешь?
– Ничего не обещаю, но у меня есть знакомая в милиции, правда, она рядовой сотрудник…
– Узнай, а? – Вероника даже слегка протрезвела. – Хоть примерно.
– Попытаюсь. А теперь давай я тебя уложу…
Даша взяла ее за плечи, помогая встать, и Вероника покорно пошла с ней в спальню, сонно бормоча:
– Не уходи. Переночуй здесь. Мне так не по себе… Знаешь, откуда-то берется ощущение, будто я в этой квартире не одна. Нет-нет, в ахинею типа призраков я не верю, но мне тут неспокойно… очень тревожно.
