Алёна Белозерская - Любовь с призраком
— Вам нужен траурный букет? — услышала она вопрос, заданный бесцветным голосом.
Оказалось, что рядом с ней стоит мужчина, чья внешность полностью соответствовала его голосу. Не зря, подумалось ей, он обслуживает отдел, где продают цветы для похорон.
— Вам нужна готовая композиция или вы предпочитаете лично выбрать составляющие для букета? — поинтересовался он, но не дал ей возможности ответить. — У нас богатейший набор цветов. Вот, например, такая композиция. Темно-желтые розы в сочетании с гладиолусами, в букете присутствуют также мирт и плющ. Не нравится? Тогда вот этот венок. Потрясающе красив, по-моему. Гиацинты, анемоны…
— Спасибо, — прервала его Ирина. — Я возьму лилии. Только лилии.
— Ленту траурную желаете? — вежливо поинтересовался мужчина и потянулся к корзине с белоснежными лилиями. — У нас в продаже имеются ленты высокого качества. Шелковые. Они долго не теряют цвет, ни в дождь, ни в холод.
Ирина устало прикрыла глаза и пожалела, что зашла в этот магазин. Мужчина понял, что женщина находится в крайне печальном состоянии, и замолчал.
— Приношу свои глубочайшие соболезнования в связи с постигшим вас горем, — сказал он, протягивая ей лилии.
— Благодарю.
Ирина расплатилась за букет и поднесла цветы к лицу, с нежностью ощущая, как лепестки мягко касаются кожи.
На кладбище, как она и предполагала, было много людей. Друзья, коллеги и родные прощались с Азаровым Егором Викторовичем. Ирина остановилась на таком расстоянии, чтобы чувствовать себя частью происходящего, и в то же время, чтобы ни у кого не возникло предположения, будто она пришла проститься с умершим. Она стояла у чьей-то могилы и слушала речи, произносимые над гробом Азарова. Вскоре она поняла, что совершила ошибку, придя на кладбище в момент похорон.
— Я вернусь завтра, когда ты будешь один, — тихо произнесла Ирина и положила цветы у ограды.
И все же уйти у нее не было сил. Она посмотрела на мужчину, которого любила, обнимавшего за плечи рыдавшую жену. Рядом с Дмитрием стояла вдова Азарова. Лицо ее было спокойным, но во взгляде читалась такая боль, что сердце Иры сжималось от жалости. Ирина снова посмотрела на Викторию. Даже в трауре она была прекрасной. Темные волосы выбились из-под вуали так, что невольно хотелось убрать их, чтобы они не трепетали на ветру… Вдруг она, громко застонав, ринулась к гробу, но Дмитрий схватил ее за руку и притянул к себе.
— Ты что здесь делаешь?!
Ирина повернулась к Таисии. Подруга с удивлением и злостью смотрела на нее.
— Решила Каманина утешить? — ядовито прошипела она. — Бедняжка, тестя потерял! Ты ради него прилетела?
— А ты здесь почему? — в тон ей ответила Ирина, но не смогла не подойти к подруге.
— Он — мой двоюродный брат. Родня моя, мать его! — Таисия позволила Ире обнять себя. — Я, между прочим, здесь не по своей воле. Повинность отбываю. А ты совершаешь глупость! Дмитрий не нуждается в твоем утешении, потому что вовсе не расстроен. Зато Вика в яму прыгнуть готова.
— Закрой рот, Тая, — мягко попросила Ирина и улыбнулась.
— Когда ты уезжаешь?
— Еще не знаю, — Ирина пожала плечами.
Таисия сняла огромные очки, делавшие ее похожей на стрекозу-летчицу.
— Это мероприятие, по всей видимости, затянется надолго, потом я займусь своими делами, а вечером приеду к тебе. Ты у профессора остановилась?
Ирина утвердительно кивнула.
— Ладно, деду передавай привет. Ночевать будешь у меня, — сказала Тая тоном, не допускающим возражений. — А теперь уходи. Не хочу, чтобы Каманин тебя увидел.
— До встречи, — Ирина подставила ей щеку для поцелуя. — Я люблю тебя.
— Как же! Это в тебе печаль говорит, но мне приятно слышать такие сопливые нежности, — Таисия подмигнула подруге, нацепила очки на нос и, томно шевеля бедрами, направилась к людям, со скорбными лицами стоявшим у могилы.
Ирина вернулась домой. Уже на пороге она поняла, что в квартире кто-то есть, и это — не Алексей Лазаревич. В гостиной горели свечи, от них исходил едва уловимый запах воска. На столике стояла наполовину опустошенная бутылка вина, вторая, уже пустая, валялась на полу, а в кресле, укрыв ноги пледом, сидела Людмила, мать Ирины, и курила.
— Здравствуй, дочь, — заплетающимся языком произнесла она.
— Мама, ты пьяна?
От неожиданности Ирина впервые за много лет произнесла это слово, обратившись к ней.
— Ради того, чтобы услышать, как ты меня назвала, стоило напиться, — хрипло засмеялась Людмила.
— Почему ты здесь?
— То же самое я хочу спросить у тебя.
Ирина с раздражением посмотрела на нее. Не худая, а сухая — от постоянных перекусов и беспрерывного курения, — с огромными грустными глазами, с тонкими руками-веточками, которые не умели обнимать, с широким ртом и узким подбородком, Людмила была и красива, и ужасна одновременно. Дело было не в ее худобе и не в преувеличенно крупных чертах лица, а в холодном блеске глаз и явном безразличии ко всему, происходящему вокруг нее.
— Зачем вернулась? — жестко спросила Людмила и потянулась за бокалом.
Ирина выхватила его, не дав матери взять бокал в руки.
— Я позвоню Артуру, скажу, чтобы приехал за тобой, или вызову такси. Выбирай.
— Бурмистров уже звонил. Он скоро будет здесь. Отдай, — потребовала Людмила.
— Пожалуйста, пей. Мне все равно, — Ирина с грохотом поставила бокал на стол. — Я иду к себе.
— Останься, — жалостливо попросила Людмила. — Неужели ты меня никогда не простишь?
Ирина непонимающе посмотрела на нее.
— Ты ни в чем передо мной не провинилась, — сказала она наконец, присев рядом с матерью.
Людмила склонила голову ей на плечо:
— Я лучше знаю, где ошиблась.
— Мне не нужна твоя исповедь. Оставь ее при себе.
Ирина поднялась и отошла в сторону.
— Поэтому ты здесь? Дома Артур не позволил бы тебе напиться?
Ирина с сожалением посмотрела на мать. В ее душе появилось ощущение, будто она извиняется перед самой собой за поведение Людмилы. Весьма гадкое чувство, учитывая, что она ни в чем не была виновата.
— Кремируй меня после смерти, — внезапно сказала Людмила.
— Что?! — разозлилась Ирина. — Какая смерть?! Да у тебя здоровье железное! Пьешь, куришь, неизвестно когда и что ешь, не спишь, но при этом никогда не болеешь. Я даже не помню, чтобы у тебя когда-нибудь хоть насморк был! И ты умирать собралась?! Да ты любого переживешь! Все! Хватит с меня смертей! Ненавижу смерть и разговоры о ней! — выкрикивала она, не обращая внимания на пристальный взгляд матери, и успокоилась, лишь когда раздался звонок в дверь.
— Забирай ее, — вместо приветствия сказала Ирина приехавшему за пьяной матерью отчиму.
— Здравствуй, дорогая.
Бурмистров решил быть вежливым и протянул ей руку. Ирина мгновенно смягчилась, услышав теплые нотки в его голосе.
— Здравствуй, Артур, — она слегка коснулась пальцами его теплой кожи и тут же убрала руку. — Увези ее, пожалуйста. Не хочу видеть ее в таком состоянии. Думала, что она изменилась за то время, что мы не виделись. Ошиблась.
— Люда тоже предполагала, что ты оттаешь, — усмехнулся он.
— Не заставляй меня говорить грубости.
— Не оттаяла ты, наоборот, еще большей коркой льда покрылась, — сказал Бурмистров и оскалился. — Ты изменилась. Но, поверь мне, изменения не пошли тебе на пользу.
Шатаясь, Людмила вышла в коридор, где уже явно намечалась ссора между отчимом и падчерицей.
— Как же вы меня бесите, — сказала она. — Оба. И ваша ненависть друг к другу — убивает.
— Когда ты успела так налакаться? — Бурмистров повел жену к выходу, приговаривая на ходу: — Но ничего. Я тебя приведу в порядок. Сварю кофе…
Людмила повернулась к Ирине и выкрикнула:
— Ты ведь к нему приезжала?! К нему?!
Ирина со злостью захлопнула за ними дверь. Прошла в гостиную и взяла в руки недопитую бутылку вина.
— К нему, — ответила она уже ушедшей матери и глотнула прямо из горлышка. — К кому же еще? Или ты думаешь, что к тебе?!
Глава 7
Дмитрий Каманин с нетерпением ожидал, когда Георгий закончит разговор с нотариусом и начнется действо, ради которого, собственно, и собрались родственники и самые близкие друзья умершего. Марта Степановна и Виктория сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу. Карулин стоял недалеко от них и с тем же любопытством, что и Дмитрий, поглядывал на тихо беседующих в стороне мужчин. Как ни пытался Дмитрий подслушать их разговор, ничего не выходило: до него долетали лишь обрывки фраз, но они не давали ему возможности вникнуть в суть их рассуждений. И тем не менее разговор был серьезным, потому что Заимис сперва заметно побледнел, а потом кожа его местами приобрела синюшный оттенок. Такое случалось с ним очень редко, только в те моменты, когда он был чрезвычайно зол или обеспокоен чем-то. Дмитрий осторожно подсматривал за ним. Щупленький, с большим крючковатым носом и длинными волосами, собранными в тонкий хвост, Георгий за все годы их знакомства не изменился ни на йоту. Всегда он носил короткую, аккуратно подстриженную бородку, такую же белую, как и его волосы, и серый костюм. Шею укутывал шарфом. И если цвет его костюмов оставался постоянным, менялись лишь оттенки серого, то в выборе шарфов Георгий проявлял завидную фантазию: эта деталь его гардероба многих поражала буйством и богатством красок. Сейчас, учитывая трагичность момента, на нем был простенький черный шарфик, с небрежной элегантностью спускавшийся на грудь.