Дик Фрэнсис - НЕРВ
Я лениво размышлял, кто бы мог быть другой гость и знаю ли я его. На пороге появилась почтительная спина Кемп-Лоура, который держал дверь, чтобы гость вошел первым. Вперед выдвинулся живот и очки, мистер Джон Боллертон позволил ввести себя в комнату.
Кемп-Лоур представил ему всех своих помощников, и «Роб Финн, которого вы, наверное, знаете?» – добавил он.
Боллертон холодно кивнул в мою сторону, стараясь не встретиться со мной глазами. Очевидно, ему было неприятно, что я видел, как его рвало возле тела Арта, и, по-видимому, он знал, что я не скрыл этого от других жокеев.
– Думаю, пора идти в студию, – сказал Кемп-Лоур, вопросительно глядя на Гордона. Тот кивнул.
Проходя мимо стола, я заметил, что на блюдах с бутербродами ничего не осталось, кроме крошек и мятых листьев салата.
В маленькой студии стояло небольшое, покрытое ковром возвышение и на нем три низких кресла и чайный столик.
Кемп-Лоур подвел Боллертона и меня к возвышению.
– Нам надо выглядеть как можно естественнее, – ласково объяснял он. – Будто мы только что вместе пообедали и теперь беседуем за кофе, бренди и сигарами.
Он попросил Боллертона сесть в левое кресло, меня -. в правое, и сам занял место посередине. Впереди, чуть сбоку, стоял монитор с темным экраном, и полукругом выстроилась батарея камер с направленными в нашу сторону пугающими черными объективами.
Гордон и его помощники проверили свет, несколько минут падавший на нас с ослепляющей интенсивностью, затем звук. Когда Гордон удостоверился, что все в порядке, он обратился к нам:
– Вам всем нужен грим. Морис, вы, как всегда, справитесь сами? Мистер Боллертон и мистер Финн, я покажу вам, где гримерная, прошу за мной.
Он повел нас в маленькую комнату в другом конце студии, где нас встретили ослепительными улыбками две девушки в ярко-розовых комбинезонах.
– Это не займет много времени, – заверили они, втирая темный крем. – Чуть затенить под глазами… вот так. Теперь припудрить… – Они окунули ватные тампоны в пудру, осторожно стряхнули лишнюю. – Вот и все.
Я посмотрел в зеркало. Грим смягчил и сгладил линии лица и неровности кожи. Меня это совсем не заботило.
– Грим нужен для того, чтобы выглядеть естественнее и здоровее, – убеждали нас девушки.
Боллертон нахмурился и пожаловался, что одна из них припудрила ему залысины. Девушка деликатно настаивала:
– Иначе они бы чересчур блестели, понимаете? – И она слегка похлопала его по голове ватным тампоном.
Он поймал мой насмешливый взгляд и от ярости побагровел под гримом цвета загара. Нет сомнения, он не разделяет сочувственные шутки в свой адрес, о чем мне следовало бы знать. Я вздохнул. Два раза я видел его, и оба раза он представал передо мной в невыгодном свете, и, хотя мне вовсе не хотелось вызывать его раздражение, казалось, будто я специализируюсь в этом.
Мы вернулись в студию, и Кемп-Лоур жестом показал, чтобы мы заняли свои места в креслах на возвышении.
– Я расскажу вам о порядке передачи. После музыкальной заставки я буду говорить с вами, Джон, о том, что мы обсудили. Потом Роб расскажет, какой образ жизни приходится вести жокею. У нас есть несколько кадров, показывающих вас на скачках, мы их используем как иллюстрацию, и как раз тут я планирую начать наше интервью. Вы все увидите на этом экране. – Он показал на монитор. – В последние несколько минут, Джон, у вас есть возможность прокомментировать то, что скажет Роб, и потом вы оба добавите несколько слов в заключение. Увидим, как все пойдет. Итак, самое главное – говорить естественно. Я всегда утверждаю, что слишком много репетиций портят спонтанность программы, но это значит, что в следующие четверть часа большая доля успеха зависит от вас. Я уверен, что вы оба будете великолепны.
Он закончил свою речь ободряющей улыбкой, и я действительно чувствовал, как переливается в меня его уверенность.
Голос прокричал:
– Две минуты.
Ослепительно вспыхнули прожекторы. На мгновение монитор показал крупным планом кофейные чашки на столе, затем следующий кадр – мультипликационная картинка, рекламирующая нефть. Зазвучала музыка, мы были в прямом эфире.
Я посмотрел на монитор. На нем без слов шла реклама мыльных хлопьев. В студии царило гробовое молчание. Все ждали. Кемп-Лоур подготовил свою знаменитую улыбку и глядел прямо в темный объектив. На десять секунд улыбка застыла на лице без движения. На мониторе сверхкрупным планом галопировали лошади. Гордон резко бросил руку вниз. На камере перед Кемп-Лоуром зажегся красный глазок, и его приятный, задушевный голос зазвучал в миллионах гостиных.
– Добрый вечер… сегодня я собираюсь представить вам двух человек, они оба тесно связаны с национальными скачками, но видят их и говорят о них с противоположных полюсов. Один – мистер Джон Боллертон… – Кемп-Лоур в превосходной степени аттестовал Боллертона, хотя явно перестарался. В Национальном охотничьем комитете сорок девять других членов, • включая отца Кемп-Лоура, и все они по крайней мере так же активны и так же преданы конному спорту, как толстый человек, который сейчас наслаждался лестной оценкой, даваемой ему комментатором.
Искусно ведомый Кемп-Лоуром, он рассказывал о своих обязанностях распорядителя скачек.
Я наблюдал за ним в монитор и вынужден был признать, что на экране он выглядит солидным, рассудительным, ответственным человеком, чувствующим свою правоту. Агрессивная роговая оправа придавала ему на экране авторитетность определенного сорта, и его обычно мрачное выражение казалось скорее открытым и добродушным. Никто из тех, кто смотрит спектакль Кемп-Лоура, умеющего, разговорить человека, не заподозрит, что Боллертон – надутый тупица, каким мы его знаем на скачках. И тут я вдруг понял, как телепередачи помогли ему собрать голоса на выборах в Национальный охотничий комитет.
Раньше, чем я ожидал, Кемп-Лоур повернулся ко мне. Я конвульсивно сглотнул. Он улыбался в камеру.
– А теперь, – начал он с видом человека, который готовит другому подарок, – я представляю вам Роба Финна, молодого жокея стипль-чеза, который Пока на старте своей спортивной карьеры. Он никогда не побеждал на крупных скачках и не работал ни с одной знаменитой лошадью, вот поэтому я и пригласил его сегодня на встречу с вами, чтобы он помог нам чуть-чуть понять, как выглядят попытки проложить себе дорогу в спорте с таким высоким духом соревновательности.
Красный глазок зажегся на камере, направленной на меня. Я слабо улыбнулся. Язык прилип к нёбу.
– Сначала, – продолжал он, – мы посмотрим кадры, показывающие Финна в действии. Он в белой шапке, четвертый от конца.
Мы все уставились на монитор. Меня легко было заметить. Кадры показывали одну из первых моих скачек, и они жестоко раскрывали мою неопытность. В течение нескольких секунд, что продолжался фильм, белая шапка отодвинулась на два места назад, лучшую иллюстрацию к теме жокея-неудачника трудно было бы подобрать.
Кадры исчезли с экрана, и Кемп-Лоур, улыбаясь, заговорил:
– Теперь расскажите нам, как вы начинали и как вы решили стать жокеем.
– Я знал трех фермеров, которые сами тренировали собственных лошадей, и я попросил их дать мне шанс испытать себя на скачках.
– И они согласились?
– В конце концов да. – Я мог бы добавить, что пообещал им отдать гонорар и не просить никакого возмещения расходов, но метод, который я использовал для убеждения фермеров, владельцев лошадей, был прямым нарушением правил.
– Обычно, – прокомментировал Кемп-Лоур, поворачиваясь к камере, и красный глазок моментально зажегся на ней, – жокей на скачках начинает или как любитель в стипль-чезе, или как ученик на беговых дорожках без препятствий. Но, как я понимаю, вы, Роб, не воспользовались ни одним из подобных путей?
– Нет, не воспользовался, – ответил я. – Я начинал слишком старым, чтобы быть учеником, и я не мог быть любителем, потому что, объезжая лошадей, я зарабатывал на жизнь.
– Как конюх? – Слова прозвучали в форме вопроса, но интонация ясно показывала: он ждет, что я скажу «да». Кроме всего, это означало бы простонародное происхождение жокея, что в королевстве скачек считалось унизительным.
– Нет, – возразил я.
Он ждал, пока я продолжу, брови у него поднялись треугольником и выражали удивление, он выглядел так, будто у него зародилось опасение. Ну, подумал я, вы не стали слушать меня, когда я сказал, что едва ли можно меня представить как типичный случай, и, если я отвечаю не так, как вы ожидали, это полностью ваша вина.
– Видите ли, я уезжал на несколько лет из Англии, бродил по свету. Главным образом в Австралии и Южной Америке. Чаще всего я нанимался пастухом. Но год я провел в Новом Южном Уэльсе, работая помощником в труппе странствующего родео. Десять секунд на брыкающемся мустанге – это что-нибудь, да значит, – усмехнулся я.,
– О! – Брови поднялись еще на долю сантиметра, и наступила заметная пауза, прежде чем он сказал: – Как интересно. – Слова прозвучали так, будто именно это он и предполагал. Он продолжал: -Я хотел бы, чтобы у нас было больше времени послушать о ваших приключениях, но я собирался представить зрителям финансовую сторону жизни жокея в вашем положении… Жокея, пытающегося заработать на одной или двух скачках в неделю. Ваш гонорар десять гиней за один раз, не так ли?
