Чингиз Абдуллаев - Жребий Рубикона
– Калестинас работает с вами давно?
– Почти восемь лет. И поэтому вся драма разворачивалась у меня на глазах.
– И его супруга решила сделать свой выбор в пользу Николая Тихоновича?
– Да, к сожалению, да. Я с самого начала видел подобную опасность. Дело в том, что Долгоносов был на самом деле хорошим ученым, но слабым администратором и ветреным человеком. После развода с первой женой, которая просто не выдержала его многочисленных похождений, он пустился во все тяжкие. О его многочисленных романах знал весь институт. Одна из его секретарей даже вынуждена была уволиться после того, как муж устроил ей скандал. Он просто не захотел терпеть подобного позора. Хотя был обычным рабочим человеком.
– Людмила Дичарова?
– Я не хотел бы называть имена. Поймите, что я не сплетничаю. Но мне никогда не нравились эти амурные похождения Долгоносова. В конце концов, он был довольно известным человеком, членом-корреспондентом Академии наук, директором института. Николай Тихонович мог себе позволить такой образ жизни, считая себя холостым человеком после развода с первой женой, но когда у них начался роман с Далвидой Моркунас, я был категорически против, о чем дважды говорил самому Долгоносову. Наши многолетние отношения позволяли мне такую степень близости. Но он не хотел даже меня слушать. Конечно, Далвида очень эффектная женщина, и было понятно, что Николай увлекся ею серьезно. А Калестинас, занятый своими разработками, не уделял должного внимания своей супруге. И произошло то, что происходит в подобных случаях. От мужа, слишком занятого своими проблемами и наукой, она ушла к мужчине, для которого была самой желанной и единственной и который мог удовлетворить все ее потребности, что, очевидно, тоже немаловажно.
– Не уверен, – возразил Дронго, – они поженились примерно два года назад, когда он еще встречался с Дичаровой. А потом появилась нынешняя секретарь. Значит, для Долгоносова она тоже не была «единственной».
– Да. И в этом был весь Николай. Он действительно полюбил Далвиду, в чем я не сомневаюсь. Я помню, как он несколько лет назад, после неудачного романа с одной известной актрисой, клялся всем, что никогда в жизни не женится. Но на Далвиде он женился и даже усыновил ее сына. Однако одной женщины, даже самой совершенной, даже такой любимой, как Далвида, для него было мало. Это какой-то биологический сбой, когда мужчина просто не может совладать с собой. Ему постоянно нужны новые ощущения, новые встречи.
– Может, это не совсем сбой, а некая норма, – возразил Дронго, – ведь задача самцов оплодотворить как можно больше самок, тогда как самка должна выбрать самого лучшего. Может, наша разница между полами лежит в самой биологической структуре мужчины и женщины.
– Понятно, – усмехнулся Соколовский, – так же примерно рассуждал и Николай. Вы оправдываете мужчин, считая, что их распутство связано с их биологической потребностью продолжения рода. А я, например, так не считаю. Я женился более сорока лет назад и с тех пор сохраняю верность своей супруге. И уверен, что она тоже никогда не смотрела на сторону. Разве это плохо? По-моему, подобный устойчивый союз и есть нормальные отношения мужчины и женщины.
– Боюсь, что не все мужчины так моногамны, как вы, – возразил Дронго.
– Вы женаты? – спросил профессор.
– Мне кажется, вы знаете ответ на этот вопрос.
– И даже догадываюсь, что вы не моногамны, – заметил Соколовский, – неужели действительно невозможно удержаться?
– Хотите откровенно? – спросил Дронго. – Нельзя переделать самого себя. Каждая встреча с незнакомой женщиной – это постижение чего-то неизведанного, невозможного, невероятного. Подобное испытывали мореплаватели, которые в Средние века уходили на утлых суденышках в неведомый океан. Они не знали, что ждет их впереди, но они бросали вызов собственной судьбе. Какая-то внутренняя сила толкала их в эти путешествия, полные опасностей. Это не значит, что они не любили своих жен или детей. Но они уходили с полным осознанием того, что на возвращение гораздо меньше шансов, чем на возможность навсегда сгинуть в водах неизвестных морей. Это невозможно объяснить. Без этого мужского начала не было бы авантюристов и романтиков.
– Гимн безнравственности, – покачал головой Григорий Антонович, – и вы еще хотите расследовать смерть Долгоносова? Хотя, может, именно такому человеку, как вы, будет легче понять его вечное стремление к идеалу. Хотя согласитесь, что, имея такую жену, как Далвида, брать еще и такого секретаря, как Офелия, было неправильно.
– Кажется, мы говорим на разных языках. Хотя я понимаю и уважаю ваши взгляды, – сказал Дронго, – но давайте вернемся к нашему случаю. Значит, Долгоносов был донжуаном.
– Можно назвать его и так.
– Но при этом он успевал заниматься наукой.
– Да. Он был нашим доморощенным вундеркиндом, – не без сарказма сказал Соколовский, – успевал буквально все. Любить женщин, делать карьеру, руководить институтом.
– Вы сказали, что он любил свою вторую супругу.
– Безусловно. Иначе он бы никогда не женился. В этом я абсолютно убежден.
– Я хотел бы узнать у вас про Далвиду. Она, будучи замужней женщиной, позволила себе увлечься другим мужчиной.
– И это вас смущает? – не без внутреннего удовлетворения поинтересовался профессор. – Конечно, авантюристам и романтикам можно менять женщин, не задумываясь о своих отношениях. А когда женщины ведут себя подобным образом, вы считаете их заведомо непорядочными.
– Так устроен наш мир, – мрачно заметил Дронго, – хотя лично я всегда выступал за абсолютную свободу любого человека. Мужчины и женщины.
– В таком случае рад вам сообщить, что Далвида абсолютно свободная женщина, – сказал Соколовский. – Она не станет скрывать свои чувства или притворяться. Как только она решила, что нужно жить с Долгоносовым, так в тот же день собрала свои вещи и переехала к нему. И Калестинас прекрасно знал, что уговаривать ее остаться бесполезно.
– Мне рассказали, что Долгоносов даже усыновил сына Калестинаса и Далвиды.
– Да, это правда. Далвида решила, что так будет правильно.
– И как к этому отнесся Моркунас?
– Не скажу, что очень радовался. Но он литовец. А они несколько отличаются от нас. Стал еще более замкнутым, неразговорчивым. Уходил от обсуждения подобных проблем, хотя в институте все знали их историю. Ему было, конечно, тяжело. Но он не стал возражать, когда Далвида решила, что их сын должен носить фамилию Николая Долгоносова. В конце концов, трудно жить в Москве мальчику с фамилией Моркунас. Гораздо лучше Долгоносов. И вообще она поменяла ему имя, отчество и фамилию. Он был Миколас Калестинасович Моркунас. А стал Михаилом Николаевичем Долгоносовым. Хотя и разговаривал с характерным литовским акцентом. Но в последние годы стал говорить немного лучше. Они поменяли ему школу, и это сразу сказалось на его речи и образовании.
– Значит, смена школ пошла ему на пользу. Из ваших слов я понял, что вы были довольно близки и к новой семье Долгоносова, и к своему диссертанту.
– Именно так. И поэтому мне очень неприятны любые намеки на возможную насильственную смерть Николая Тихоновича. И тем более если вы начнете расспрашивать именно Моркунаса о причинах смерти Долгоносова. Он к ней не имеет абсолютно никакого отношения. Мы вместе вошли и вместе вышли. А потом он все время был рядом со мной.
– И тем не менее я хотел бы переговорить с самим Моркунасом, – сказал Дронго.
– Не вижу в этом никакого смысла. Он и так подавлен случившимся. А вы еще хотите разбередить его рану. Мне кажется, это нетактично.
– Сестра умершего убеждена, что его убили. Она все равно пойдет в своем расследовании до конца. И пригласит сюда сотрудников прокуратуры или следственного управления. Тогда вас будут по одному вызывать на официальные допросы, что еще больше может травмировать и вашего диссертанта, и всех остальных.
Соколовский нахмурился.
– Не понимаю вашей настойчивости, – раздраженно произнес профессор, – но если вы считаете, что так будет правильно, можете переговорить с Моркунасом. Но постарайтесь не педалировать его отношения с Долгоносовым. Это больной вопрос для Калестинаса.
– Обещаю быть тактичным и не задавать ему слишком неприятных вопросов, – проговорил Дронго.
– Слишком, – усмехнулся профессор, – интересно, что в вашем понимании «слишком». Ладно, поговорите с ним, только как можно короче. И поймите, что смерть Долгоносова для него тоже очень неприятное событие.
Он поднялся и медленным шагом вышел из кабинета. Дронго услышал, как он подзывает своего сотрудника.
– Калестинас, пройдите в кабинет. Там этот господин хочет задать вам несколько вопросов.
Дронго услышал, как Моркунас подходит к двери и открывает ее. Он вошел в кабинет, и лицо у него было такое же непроницаемое, как и в то время, когда он сидел на стуле у дверей. Он, ничего не говоря, опустился на стул и выжидательно уставился на Дронго.
