Лариса Соболева - Мадемуазель Синяя Борода
Семнадцатилетняя Наталья Гордеева никогда не спрашивала матушку, чем был вызван ее спешный отъезд из поместья год тому назад. Поначалу думала, что матушка решила хорошо замуж ее отдать, не остановив выбора ни на одном из сыновей местных помещиков, потому и повезла дочь осенью в Москву, куда для этой цели свозили девиц на выданье. Наташа, получившая домашнее образование и воспитание, разительно отличалась от девиц, вышедших из стен пансионов, ибо пользовалась свободой. Она проявляла интерес к хозяйственным делам, имела круг общения и нравственную закалку, посему не падала в обморок по каждому пустяку. Понимая всю ответственность перед предстоящим событием – замужеством, Наташа готовила себя к балам, где предстояло показаться. Для девушки главное – выйти замуж. Да мечталось – за молодого бы, чтоб хоть чуточку нравился… а то как выдадут за старую образину, мучайся потом, терпи его… Но у Наташи хорошее приданое, и это давало ей право надеяться, что выбирать будет она. А матушка, несмотря на строгость, любила дочь, стало быть, не отдаст за старика противного. Об этом думала Наташа по дороге в Москву.
Да все обернулось весьма странно. Сняв скромную квартиру, матушка оставляла дочь с девкой Анисьей, а сама с Ионой подолгу неизвестно где пропадала. При том дочери был дан строжайший наказ – из дома ни шагу. Наташа маялась от скуки, вышивала, читала, а то и вовсе ничего не делала, только думала: отчего матушка не возвращается, отчего они, состоятельные помещики, проживают в скромной квартире, подходящей более мещанскому сословию, нежели дворянскому? А выезд зачем держать вдали от дома, на постоялом дворе, испытывая от этого большие неудобства? Так прошел год. И вдруг Агриппина Юрьевна велела быстро собраться, они сели в карету и поехали… в Неаполь. «Что за причуды?» – думала Наталья. А тут матушку арестовали! И теперь Наташа одна…
В памяти юной Гордеевой сквозь туман сна отпечаталось, как Иона уложил ее, снял с ног ботиночки, накрыл пледом…
Наташа, не знавшая ранее хлопот, не имеющая житейского и светского опыта, столкнулась в Москве со стеной отчуждения. Ее не принимали должностные лица, которые могли дать объяснения по поводу ареста матери-помещицы, а если и принимали, то разговаривали в унизительном тоне, будто Наташа – недостойная мещанка, неоднозначно давая понять, что хлопоты ее напрасны. Возвращаясь от чинов, Наташа ругала Иону, который что-то знает, но не хочет ей сказать. А тот отвечал, как попугай в клетке:
– Не велено ничего сказывать, покуда не доберемся до Италийской земли.
Разумеется, Иона всячески вынуждал Наташу уехать из России, оттого и твердил одно, оттого и был несносен. Но как уехать, когда матушка в тюрьме, а Наташа не знает, за что? Как ее бросить без помощи и надежды? Она догадалась, что действовать следует через знакомых матушки, которые прекрасно знали и Наташу. Тщательно перебрав гардероб, девушка с неудовольствием отметила, что одежда ее вышла из моды. Не теряя времени на пошив новых туалетов, Наташа велела Анисье ушить визитное платье матери, надевала его и отправлялась к знакомым. Каково же было ее удивление и разочарование, когда ее не принимали! Не принимали во всех домах! Стыд после очередной неудавшейся попытки свидеться со знакомыми, которых она почитала благородными людьми, заливал лицо Наташи алой краской, она садилась в карету и даже плакать не смела. А Иона, следовавший за ней по пятам, зудел и зудел, мол, что случилось – то случилось, а ей, воспитанной в послушании, следует выполнять указания матушки.
– Я не могу сбежать, – заявляла Наташа. – Это малодушие.
Она читала газеты, где обязательно писали сообщения о преступлениях и преступниках. Матушку арестовал конный отряд внутренней стражи, значит, ее считают преступницей, а в сообщениях о ней не упоминалось. Естественно, Наталью интересовали и светские новости. И однажды она прочла, что Треповы дают бал. Треповы! Ах, как кстати! Вот куда ей необходимо попасть. Граф Светозар Елисеевич несет государственную службу под началом генерал-губернатора, в его ведении как раз дела полиции! Кто, как не он, знает, за что арестовали Агриппину Юрьевну? И пусть ей в лицо скажут те, кто навещал Гордеевых в поместьях, а в Москве не желает знаться, – почему они сейчас отвернулись от Наташи.
Девушка приказала Анисье привести лучшую портниху и шляпницу, ведь если она явится на бал в старом, вышедшем из моды платье, ее засмеют. Наташа не должна отличаться от московских дам, не должна вызвать к себе повышенный и ненужный интерес. Юная Гордеева спешно готовилась к балу и невообразимо волновалась. Она бывала на детских балах, которые устраивали помещики в их округе, приходилось бывать и на взрослых балах в Дворянском собрании, но всего-то пару раз, едва позволил возраст. Вскорости матушка полностью переменилась, покинула поместья, ездила в Петербург, а Наташа точно в клетке сидела. Не до балов было матушке! Хотя один раз именно в Москве девушке удалось попасть на бал, только уехать пришлось, к сожалению, сразу, едва Агриппина Юрьевна переговорила с нужными людьми. Наташа намеревалась тоже переговорить с нужными людьми, с какими – она пока не имела представления. Решила сначала попасть к Треповым, а уж там она разберется.
Платье-шмиз с высокой талией из индийского муслина, украшенное мельчайшими оборочками и полосками, с глубоким вырезом на спине, который заканчивался кокетливым бантиком из ленты, проходившей под грудью впереди, было изумительно. Декольте немного смущало Наташу – чересчур открыто, вызывающе, непривычно.
– Не извольте беспокоиться, мадемуазель Натали, – убеждала модистка, густо напудренная белой пудрой. – Нынче дамы носят точь-в-точь такие декольте, особливо на балах. Вон у вас и шейка, и плечики чудо как хороши. Отчего ж надобно непременно закрывать женскую красоту? К тому ж фасон взят из журнала «Костюм паризьен», все именитые парижские дамы шьют наряды из этого журнала. Мне доставляют модные газеты и журналы из самого Парижу. Мужчины нынче отдают предпочтение аглицкой моде, но женщины… женщинам без Парижу никак не жить.
Московская модистка наверняка больше понимала в моде, нежели Наташа, потому юная Гордеева спорить не стала. Да и красивое платье, ничего не скажешь. А шляпка-гнездо «шуте» в стиле бидермейер, с широкими полями, обрамляющими лицо, с атласными лентами, вообще не поддавалась описанию. На миг Наташа забыла о своей истинной цели, любуясь собой в зеркале. Ах, чудо, ах, прелесть! Зато Иона едва не лишился чувств, когда Наташа потребовала оплатить счета. Побледнел, затем покраснел старик-управляющий, опять побледнел, а губы его в негодовании затряслись:
– Эк тебя разнесло-то без матушки! Денег едва на дорогу до Неаполя хватит, а ты тратить их вздумала? Не дам-с!
– Да как ты смеешь! – высокомерно вздернула носик Наташа. – Ты холоп, а указываешь мне?! Несносный старик! Это же… черт знает что!
– Нешто барышне пристало ругаться навроде мужика того! – вытаращился Иона, впервые услышав из уст Гордеевой грязные слова. – Ай-яй-яй! Слышала б матушка…
– Иона! Платье и шляпка готовы, ты меня ставишь в неловкое положение…
– Лишних денег у нас нету, сударыня. Да и как вы на бал-то решили попасть? Где билет ваш с приглашением, а? Нету у вас билета! Никто вам его не прислал-с! Это вам не наше Дворянское собрание, это Москва-с! Ежели у нас билет присылают, то в Москве…
Когда старик выходил из себя, он непременно обращался к Наташе на «вы».
«А вообще-то матушка распустила слуг, – думала про себя Наташа. – Эти вольтерьянские идеи до губерний докатились. Вот теперь изъясняйся с собственным холопом!»
– Да кто посмеет остановить меня, столбовую дворянку, когда явлюсь я в роскошной карете, запряженной четверкой, с кучером, в шикарном платье, с горничной и с лакеем? Вы все поедете сопровождать меня, а ты наденешь лакейскую ливрею.
– Я-то надену, – покривился старик, будто проглотил ведро клюквы без сахару, и его морщинистый лик стал препротивным. – А ну как остановят вас? А как назад повернут? Вот сраму-то будет! Чистый скандал! Конфуз! Осрамитесь на весь московский свет!
– Дай денег, Иона, на том покончим, – горячилась Наташа.
– Не дам-с, – сложил тот на животе руки и глаза в сторону отвел.
– Как это не дашь?! – окончательно рассердилась Наташа, заметавшись по комнате и чуть ли не рыча: – Не смешно ли: я у собственного холопа выпрашиваю денег! Ну, будь по-твоему. Обойдусь! Я имение заложу, что в приданое мне положено, но на бал попаду! А матушка, когда узнает, что ты мне отказал в такой малости, дабы выручить ее…
– Имений у вас нету! – в запале выкрикнул Иона.
– Как это нет? – усмехнулась Наташа. – У нас пять имений, деревни и села, пашни и леса, без малого три тысячи душ…
– Ни душ, ни имений, ни пашен с лесами у вас и вашей матушки больше нет-с. Я вам не однажды втолковывал, да вы слышать ничего не желали, сударыня. Все ваше богатство – я да Фомка с каретой и еще Анисья.
