Екатерина Островская - Темница тихого ангела
– Вот так живут советские журналисты!
Ирина садилась с гостем и мужем за стол, выпивала пару рюмочек, морщась, а когда водка заканчивалась, ставила на стол бутылочку «Джонни Уокера» или «Белой лошади», которые ей иногда презентовали иностранцы. Ей было жалко виски, но Довлатов все же был начальником мужа.
Николай не помнил Довлатова – тот эмигрировал в Штаты, когда Коля был еще маленьким. Редактором вузовской газетенки стал другой человек, а когда он внезапно умер на собственной кухне, назначили Торганова-старшего. Зарплата увеличилась на тридцатку, но перебранки родителей продолжались. Отец, правда, не ругался, может быть, злился, но только отшучивался.
– В стране началась перестройка, – говорила мать, – не теряй времени, Саша, вступай в партию, подготовь какой-нибудь острый материал, тебя заметят и пригласят в городскую газету. Рублей двести будешь зарабатывать, карьеру сделаешь.
– Зачем мне городская карьера? – отвечал Александр Михайлович. – Зачем, когда международная светит? Мне Серега письмо прислал: предлагает стать зарубежным корреспондентом его газеты. Подождать только надо немного, а потом каждый месяц будет платить по двести долларов.
Двести долларов по черному курсу восьмидесятых – это восемьсот рублей. Но мать ждать не хотела. Сергей Довлатов и в самом деле учредил в Нью-Йорке русскоязычную газету «Новый американец». Газета его была таким же «горчичником», как и институтская многотиражка, но у нее дела шли намного лучше, чем у «За кадры верфям». Тираж «Нового американца» был наверняка не тысяча экземпляров, а гораздо больше – эмигранты из СССР потянулись в Нью-Йорк косяком, и многие по утрам покупали газету на единственно известном им языке.
Но Ирина Витальевна не могла больше ждать.
Глава вторая
Николай проснулся, услышал ритмичный стук, покачивание и несколько секунд не мог понять, где он. Потом открыл глаза и вспомнил, что едет в Москву. Он вышел в коридор вагона и постоял некоторое время, глядя на пролетающие за окном московские пригороды. Наконец набрал номер издателя. Тот отозвался мгновенно и сказал, что уже подъезжает к вокзалу. Опуская мобильник в карман, Николай нащупал в нем бумажку, достал. Посмотрел на номер телефона отца и сунул клочок обратно.
«Позвоню как-нибудь», – решил он.
Витальев встретил его возле дверей вагона. Издатель был одних лет с Николаем, может быть, чуть старше, но если учесть вчерашнюю пьянку, то разница в годах могла оказаться не в пользу Торганова.
Господин в дорогом сером костюме улыбался на перроне, держа в руках букет белых роз и наблюдая, как Торганов, багровея от усилий, с трудом выволакивает из вагона кожаный чемодан. Господин шагнул ему навстречу и представился:
– Григорий Михайлович Витальев – это я.
Он тут же хотел вручить Николаю букет, но вовремя одумался, представив, что ему в этом случае придется самому тащить писательскую ношу. Рядом тут же появился носильщик, и Витальев поставил чемодан на его тележку, после чего протянул букет Торганову.
Николай принял цветы, не стал благодарить, усмехнулся только:
– Белые розы? – И добавил с улыбкой: – Как невесте.
При этом старался дышать в сторону.
У стены вокзала издателя дожидался дорогой «Мерседес» с молчаливым водителем. У водителя на шее было три складки и одна золотая цепь. Торганов не поинтересовался, куда они направляются, а Витальев сообщал ему все новости. Главной была та, что книга Николая расходится хорошо: уже отгружено почти двести тысяч экземпляров, и заявки продолжают поступать из всех регионов страны и даже из Израиля. Теперь автору полагается еще какая-то часть гонорара, а потому в ближайшие дни на его счет будет перечислена определенная сумма. Кроме того, уже имеется договоренность о телевизионных и газетных интервью с обладателем «Оскара», а также об участии Николая в качестве почетного гостя в нескольких телевизионных ток-шоу.
– Вопросы, которые будут вам задавать, уже подготовлены и переданы мне, – предупредил издатель.
Потом он помялся немного, вздохнул и посмотрел на Торганова с некоторым сочувствием:
– Только они большей частью касаются не вашего творчества, а личной жизни.
– Я понимаю, – кивнул Николай.
Почему-то ему показалось, что вопросы эти издатель сам же и придумал. Или кто-нибудь из его подчиненных: если фирма Витальева крупная, то в ней наверняка есть служба, занимающаяся пиаром. Впрочем, это неважно – главное, что Витальев держит слово, и если он готов тратиться на телевизионные интервью, то рассчитывает на прибыль, а значит, книги Торганова будут издавать массовыми тиражами.
Витальев объяснил:
– Просто большинство наших читателей знают из прессы о вашей дружбе со Шварценеггером и…
– И Мишел Майлз, – опередил его Николай.
Издатель кивнул, а Торганов заметил, что шея водителя дрогнула. Наверное, от восхищения, что везет такую высокопоставленную персону. А может, от зависти.
– Эх, – восторженно выдохнул Витальев, – как же она мне нравилась! Я в детстве раз двадцать смотрел «Невесту мафии»!
Шея водителя побагровела. Вероятно, от напряжения – судя по всему, он смотрел старый фильм еще чаще, чем его босс.
– Смотрел и восхищался, – продолжал вспоминать Витальев, – какая женщина! А тот эпизод с бассейном!..
Машина затряслась и вильнула в сторону.
– Какая фигура! – воскликнул издатель. – А ноги! Фантастика! Самые длинные ноги в Голливуде!
– Ы-ым, – донеслось с водительского кресла.
Витальев покосился на шофера и шепнул Николаю:
– Когда вы, мистер Торганов, видели ее в последний раз?
– Вообще-то я думал, что мы станем говорить о литературе, – сказал Николай.
– Еще успеем, – замахал руками Витальев, – сегодня посетим баньку, чтобы прийти в себя. Там и поговорим, но сейчас, если не трудно, ответьте, когда вы видели ее в последний раз, она была все так же хороша?
– Я видел ее три дня назад: Мишел стала еще прекраснее.
– Ух, ты! – задохнулся издатель.
А «Мерседес», в котором они мчались неизвестно куда, заскрипел тормозами, его повело юзом, но все же водитель выровнял автомобиль и удачно проскочил перекресток на красный свет перед носом огромного туристического автобуса.
А ведь они действительно встретились перед его отъездом.
– Я в Нью-Йорке, – сказала Мишел, – очень хочу увидеться.
– Приезжай ко мне вечером, – ответил Николай и положил трубку.
Он смотрел на телефонный аппарат, стилизованный под старинный – начала двадцатого века, якобы изготовленный из слоновой кости, на самом деле из мутного пластика и бронзы. Сердце билось спокойно и ровно – так, словно он и не ждал ее все эти четыре месяца. Вспоминал – да, даже очень часто. Впрочем, и встреча была не нужна ему – зачем? Даже то, что произошло тогда после вечеринки на вручении «Оскаров», осталось в памяти, но не в сердце.
Мишел вошла в его квартирку стремительно, сняла темные очки, сдернула с головы платок, тряхнула волосами, рассыпавшимися по плечам, и только после этого обняла Николая.
– У нас мало времени, – шепнула она, – потом поговорим.
Но поговорить-то как раз не удалось. На все его расспросы относительно подготовки к съемкам фильма она отвечала: «Потом, потом!» или «Подожди немного».
Ушла Мишел, не дождавшись утра, когда Николай отправился на кухню, чтобы взять из холодильника бутылку шампанского. Решил прихватить гроздь винограда, нарезать сыр – он крошился, а Николай торопился. Услышал, как прозвучали в коридоре ее шаги, выглянул: Мишел уже стояла у входной двери.
– Прости, но у меня дела, – сказала она.
И помахала пальчиками. Выскочила из квартиры, а он не помчался за ней – не потому, что был голый, а потому, что понял – нет смысла.
Лифт уже пришел, а Ник стоял в дверях, прикрываясь кухонным полотенцем:
– Я поражаюсь, что у вас за гены? – усмехнулась Мишел.
– У кого? – не понял Торганов.
– У русских. Все знают, что у Спилберга предки из России, у Харрисона Форда русские корни. У Дастина Хоффмана вроде тоже. Хелен Миррон – та, что «Оскара» получила за роль королевы, из России оказалась. У нее до сих пор мама в Москве живет. Николсон как-то напился и наврал мне, что он русский и фамилия его Николаев. Почему все так этим гордятся?
– Потому что каждый русский немножко Бог.
– Глупо так считать, – сказала Мишел и покачала головой, перед тем как войти в лифт.
Торганов выпил шампанское один. А когда вернулся в спальню, то увидел на прикроватной тумбочке фотографию Мишел с аккуратной надписью: «Кажется, я начинаю тебя любить». Но кому это адресовано, непонятно. Фотографию с такими словами можно подарить кому угодно.
Глава третья
Витальев привез Торганова к высокому новому дому и сообщил, что Николай будет жить здесь на протяжении всего времени своего пребывания в России. Если квартирка понравится, разумеется. Торганов согласился сразу: ему было все равно, где жить, тем более что в Москве он не собирался задерживаться надолго. Мог бы и в гостиничном номере перебиться, но гостиницы утомляют обилием посторонних и не всегда приятных людей, постоянно встречающихся в унылых коридорах.