Эрик Аксл Сунд - Подсказки пифии
Может быть, метамфетамин, подумал Андрич, хотя он пока не так распространен, как более слабый амфетамин.
Андрич начал с внешнего осмотра обнаженного тела. Синие губы, признаки рвоты. На покрытых татуировкой руках – незалеченные воспаленные раны. Иво знал, что при передозировке людям кажется, что под кожу вползли насекомые, и они беспрерывно чешутся. Больше ничего примечательного не было. Хорошо развитое, мускулистое тело. Возможно, несколько лет назад парень был подающим надежды спортсменом. Иво подумал о своих двух дочках, которые играли в первой футбольной команде Прозора для девочек. Но это было еще до войны.
Обе девочки погибли во время рейда сербов в Илидже, пригороде Сараева, а с родителями Иво и его тремя братьями расправились дома, в поселке возле Прозора. Жизнь разлетелась вдребезги, и он сдался. Его тщеславные надежды на то, что он в одиночку сможет противостоять войне, оказались разрушенными в ту минуту, когда он похоронил своих дочерей.
Иво взялся за челюсть мертвеца и раскрыл ему рот. Почти все зубы оказались гнилыми. Из-за употребления героина резко сокращается выделение слюны, отчего возникает жажда, которую наркоман чаще всего пытается утолить сладкими газировками. Кока-кола, подумал Андрич, от которого не ускользнула ирония ситуации. Хотя рецепт изобретенной Доном Смитом Пембертоном сладкой коричневой газировки хранился в тайне, слухи, что напиток содержит наркотическое вещество, так и не утихли.
В последнюю очередь Андрич отметил татуировку на левой груди молодого человека. Поверх разорвавшегося сердца помещались зеленый и белый флаги, окруженные желтым венком из листьев, а также год – 2001.
Иво не собирался писать в отчете, что речь, возможно, идет о самоубийстве и что молодой человек сознательно принял слишком большую дозу наркотика. Правило, разумеется, было негласным, но начальство Андрича между строк намекало: отчет смотрится гораздо лучше, если вместо самоубийства в нем фигурирует смерть, ставшая следствием употребления наркотиков. Иво понимал, что все дело в статистике. Он записал результаты обследования, выписал свидетельство о смерти. Вся работа не заняла и часа.
Заперев умершего наркомана в морозильную камеру и вымывшись, Иво направился в комнату для персонала выпить чашечку кофе. До конца рабочего дня оставалась пара часов, а срочных дел у Иво не было. Отчет для Жанетт Чильберг – о двух сгоревших женщинах – был написан и отправлен.
Иво взял свою кружку, наполнил ее обжигающим кофе и сел поближе к окну. Рассеянно полистал одну из газет, всегда лежавших на столе. Сначала он читал только заголовки, а когда дошел до последней страницы с телепрограммой, вернулся к страничке с новостями культуры. Статья о возросшей враждебности по отношению к иностранцам не сказала ему ничего нового. Все те же старые избитые аргументы, построенные все на тех же унылых ошибочных представлениях об исламской угрозе. Иво стал читать дальше. Рецензия на книгу, по его мнению – интересную; он решил попросить жену взять ее в библиотеке. Надо почитать что-нибудь новое. Название привлекло его: “Никто мне не хозяин”. Красивый девиз.
На следующем развороте был двухполосный репортаж о жителях Русенгорда, которые хотели купить свои квартиры и образовать жилищный кооператив. Они сочли, что наймодатель не в состоянии обеспечить ремонт и арендная плата сильно завышена. Когда Иво рассматривал фотографии жителей, у него зазвонил телефон. Не отводя глаз от мутного изображения, он услышал голос Жанетт Чильберг:
– Привет. Как там у тебя?
– Все спокойно, – еле выдавил он.
– Я стою возле дома Ханны Эстлунд в Фагерстранде, и мне нужна твоя помощь. Криминалисты заедут за тобой, они будут у тебя с минуты на минуту.
Иво Андрич понимал, что она говорит, но его парализовала фотография в газете. Несколько человек, иные как будто шведы, а некоторые – явно иммигранты.
– Алло! Ты меня слушаешь?
Фотография была мутной, но Иво был уверен, что не ошибся.
– Да? – отозвался он, чувствуя, как все внутри переворачивается вверх дном.
Фагерстранд
На кухонном столе Ханны Эстлунд лежали четыре поляроидных снимка. Шагнув к столу, Жанетт взяла в руки один из них. Хуртиг заглядывал ей через плечо.
– Грюневальд, – заметил он.
Жанетт кивнула и посмотрела на фотографию, на искаженное смертельным страхом лицо Фредрики Грюневальд. Кровь стекала по белой блузе, в горло глубоко врезалась рояльная струна.
– Снято за несколько секунд до смерти, – констатировала Жанетт.
– Значит, одна из этих больных фотографировала, а вторая душила бродяжку? Так следует понимать?
– Да, думаю, так.
Хуртиг шагнул вперед и, потянувшись, взял другую фотографию.
– Директор Сильверберг, – сказал он, положил карточку на стол и взял еще одну.
– Дай-ка угадаю, – сказала Жанетт. – Регина Седер. Застрелена в шею.
– Велика вероятность, что так и есть.
Взяв последнюю поляроидную карточку, Жанетт протянула ее Хуртигу:
– Посмотри вот на это.
Хуртиг несколько секунд рассматривал снимок, потом сказал:
– Карл Лундстрём. Значит, они и его прикончили? – неуверенно продолжил он. – Значит, Лундстрём умер не от почечной недостаточности, как решил врач? Не из-за того, что ему долго кололи слишком большие дозы морфина?
– Его смерть так и выглядела, но они же подготовили раствор для его капельницы. Особо тщательно при вскрытии не смотрели, потому что смерть выглядела естественной, но мысль, что дело нечисто, мне в голову пришла уже тогда.
Жанетт отложила фотографию и присмотрелась, в каком порядке разложены снимки на столе.
Была там какая-то заноза, но Жанетт никак не могла понять, какая именно. Ее мысли прервал шум въезжавшей во двор машины.
Жанетт выглянула в окно кухни. Увидев, кто приехал, она вышла на крыльцо, навстречу Андричу с криминалистами. На улице Жанетт сняла маску и глубоко вдохнула свежий воздух. Что бы ни находилось там, в доме, пусть сначала туда войдут специалисты.
Открылась дверца, и из машины вылез Иво. Он огляделся, снял бейсболку и почесал голову. Заметив Жанетт, он расплылся в улыбке.
– Значит… – Он прищурился. – Что у нас сегодня?
– Мы пока знаем только, что в доме что-то есть и это что-то пахнет.
– В смысле пахнет умершим? – уточнил Иво. Его улыбка начала увядать.
– Как-то так, да.
– Вы с Хуртигом можете побыть здесь, на улице. – Иво сделал знак криминалистам. – Мы войдем, проверим.
Хуртиг снова уселся на ступеньках крыльца. Жанетт достала телефон из кармана куртки:
– Пойду в машину, позвоню Олунду. Я отправила их со Шварцем проверить Дюрера.
Хуртиг кивнул:
– Я позову, если тут что-нибудь найдется.
Жанетт спустилась к машине по гравийной дорожке. Когда Олунд ответил, она уже садилась на переднее сиденье.
– Привет, шеф, как там у вас?
– Пока не особо, но мы нашли фотографии, которые связывают Ханну Эстлунд с убийствами. Не исключено, что и Йессику Фриберг тоже. Скоро услышим, что скажет Иво. – У Жанетт заболели плечи. Она потянулась, чтобы расправить спину, и продолжила: – А у вас как? Есть что-нибудь интересное об адвокате Дюрере?
Олунд вздохнул:
– Датчане не рвутся помогать, к тому же история Дюрера уходит далеко в прошлое. Но мы старались изо всех сил.
– Ладно. Рассказывай.
– В пятнадцать лет Дюрер попал в Данию вместе с “Белыми автобусами”[6]. До этого он был в трудовом лагере в Дахау.
Вторая мировая? – подумала Жанетт. Иными словами – концлагерь. Она быстро посчитала возраст Дюрера.
– Значит, ему семьдесят восемь? И он не датчанин?
– Ну как, сколько-то датчан в Дахау было, в том числе родители Дюрера, но они не выжили в лагере.
Дахау, подумала Жанетт.
– Ты успел проверить имена заключенных?
– Да, но только по “Википедии”. – Олунд смущенно усмехнулся. – Там вроде было не так много евреев, скорее уклонисты и уголовники. И цыгане. Немецкие врачи проводили дикие эксперименты над заключенными. Не уверен, что ты захочешь о них услышать.
– Да уж, будь добр, избавь меня от этого. Что потом происходило с Дюрером?
– Согласно датской налоговой службе, он через равные промежутки времени декларировал доходы от разведения свиней, но дела как будто шли не особенно хорошо. В иные годы у него вообще не бывало доходов. Ферму в Струэре в Ютландии продали лет десять назад.
– Как он попал в Швецию?
– В конце семидесятых появился в Вуоллериме. Работал аудитором на лесопилке.
– То есть не адвокатом?
– Нет, и тут есть кое-что примечательное. Я не нашел никаких сведений о том, что у него есть хоть какое-то формальное образование. Ни отметок, ни экзаменов.
