Лучи смерти товарища Теслы - Артур Зеев

5.

Густые клубы бело-сизого дыма возвестили станцию «Конечная» о прибытии паровоза. Самуил Львович нервно прошёлся по перрону, достал карманные часы и сверил время. Поезд, зараза такая, прибыл вовремя, минута в минуту — как будто не мог опоздать хотя бы на полчасика. А ещё лучше — попал бы под рейд басмачей, и дело с концом. Так нет же, вот он, припёрся.

— Самуил, не мельтеши.

— Рома, да не могу я. Ты же понимаешь...

— Понимаю. А ты не мельтеши.

Высокий мужчина в форменной «кожанке», которого называли Ромой, чиркнул спичкой и раскурил «беломорку». Со скрипом придавил тлеющий огонёк каблуком хромового сапога, затянулся папиросой и сплюнул. Жёсткое угловатое лицо при этом поморщилось, отбрасывая неровную тень в свете болтающейся на ветру керосинки. Грубая рука с узловатыми суставами рефлекторно потянулась к голове и поправила ёршик чёрных волос, как будто отряхиваясь.

Протяжно скрипнув, отворилась дверь купейного вагона. В полумрак перрона скользнула тень в чёрном кожаном плаще и фетровой шляпе — перед ней тут же выросли Самуил Львович и его компаньон. Проводница, увидев ещё одного в узнаваемой «кожанке» сотрудника органов госбезопасности, сглотнула и поскорее закрыла дверь, стараясь не вслушиваться в разговор.

— До-добрый вечер! Товарищ...

Хмурый мужчина в шляпе неторопливо достал серебряный портсигар, вынул оттуда папиросу «Герцеговина Флор», зажёг спичку и блеснул огоньком серых глаз. Даже Роман, матёрый НКВДшник, начинавший ещё в ГубЧК, и тот почувствовал себя неуютно под этим взглядом. Самуил Львович и вовсе съёжился.

— Товарищ Глебов. Клим Глебов, обращаться без отчества. И без должности — официально Москва никого сюда не направляла. Пока... Да и общественности лучше не знать, кто я и что я.

Высокий «взял под козырёк».

— Латыгин, Роман Константинович. Можно просто Роман, мы же с вами коллеги... Старший майор Первого отдела по Семипалатинску. Руководитель службы охраны «Полигона». В партии с...

— Неважно. Кто второй?

Грузный мужчина в гражданском сглотнул и поправил очки в роговой оправе.

— Са-сахаров... Самуил Львович Сахаров... На-начальник Особого объекта номер тридцать семь-ща, известного как «Полигон»... О-очень приятно...

На рукопожатие Глебов не ответил, ограничился лишь кивком. Глубоко затянулся и осмотрел парочку. Толстый коротышка в гражданском, стопроцентный еврей, заикается при виде «москвича», нервничает. Явно по партийной линии, стукачок либо чей-то протеже, перебирает бумажки. Очки выдают сильную близорукость, лишний вес и потливость — проблемы с сердцем. Венчик седых волос вокруг лысины наводит на мысли, что может быть старый партиец. Назначили или сослали?

Второй интереснее. Высокий, жилистый, выглядит моложе, чем есть на самом деле. Жёсткое квадратное лицо, будто вырезанное из бурого камня. Прокуренные зубы и пальцы, жестокий взгляд, короткая стрижка и форма. НКВДшник как он есть, явно бывший чекист, скорее всего, с нами со времён Гражданки, а то и до Октября где рядом был. Отсутствие левого уха подтверждает опыт Гражданской войны: не из тыловых, фронтовик. При знакомстве обыскал глазами форму в поисках петлиц и звёзд, чтобы вычислить звание — хорошо понимает своё место. Может быть полезен, но может и вставлять палки в колёса, опасаясь, что снимут, а то и того хуже.

Вызвали не они, есть кто-то главный. К нему и пойдём.

— Машина рядом?

— Да тут пешком минут десять-пятнадцать. Станция-то маленькая.

— Пошли. Не стоит терять времени.

Станция действительно была даже не маленькая, а крохотная. Полустанок посреди казахстанских степей, с полузасыпанными песком рельсами и двумя керосинками на весь криво сколоченный перрон. Проводница не скрывала удивление, когда узнала, что есть пассажиры до «Конечной». Обычно поезд проносился мимо и шёл в подбрюшье Средней Азии. А тут ещё пассажир был такой...

— Сколько населения в... городе? Состав?

— Не-непосредственно на станции проживает всего триста шестнадцать че-человек. Ещё д-двадцать семь человек живёт в рабочих б-бараках около путей... На т-территории Особого объекта расположена воинская часть — всего двести во-восемьдесят человек. И к-коллектив Особого объекта, в общей с-сложности тридцать девять человек, в-включая меня и товарища Латыгина...

— Классовая принадлежность? И прекратите вы уже заикаться, товарищ Сахаров! Возьмите себя в руки!

Сахаров остановился на мгновение, шумно выдохнул и посмотрел на Глебова. Быстро отвёл взгляд, вздохнул и, сглотнув, ответил на вопрос.

— Большая часть — рабоче-крестьянского происхождения: рабочие железной дороги и вспомогательных служб либо местные крестьяне. Есть несколько «бывших», поповские дети и из числа мещан. Но они не вызывают сомнения: более десяти лет здесь, Революцию приняли, у одного из них, начальника станции, отец и вовсе сражался в рядах РККА, имеет ранения на Колчаковских фронтах...

— Сомневаться надо во всех и всегда. Кто, по-вашему, вызывает сомнения?

Самуил Львович осёкся и посмотрел на Латыгина. Тот слегка мотнул головой.

— Понимаете, товарищ Глебов... Как бы так сказать...

— Говорите как есть. Военспецы? Классово чуждые элементы?

— Если как есть, то и то, и другое. Есть у меня в подчинении Швабрин — военспец, подполковник царской армии. Но знаю я Шуру с девятнадцатого года, познакомились под Царицыном. Ещё в восемнадцатом добровольно на нашу сторону перешёл, в милицию, потом на фронт вызвался, в военспецы. Человек внутри наш, как будто мужик с завода. Кандидат в члены, абы кто в партию принят не будет...

Клим резко остановился.

— Во-первых, пока только кандидат. Во-вторых, враги Революции не дремлют и могут попытаться проникнуть и в партию, и в РККА, и куда угодно, хоть в НКВД. В-третьих, не уходите в чащу — кто ещё?

— Один из наших ведущих специалистов, Кебучев. Гавриил Платонович дворянского происхождения, выпускник Санкт-Петербургского университета... Но Революцию принял, участвовал в петроградской милиции, прошёл все необходимые проверки...

— Но сомнения вызывает хотя бы по своему происхождению. Ясно. Иностранцы?

Латыгин кивнул:

— Всего их у нас двое, если не считать десятка то ли уйгуров, то ли маньчжуров откуда-то из Китая. Но эта сволочь тут исключительно как пролетариат, вне подозрений...

— Товарищ Латыгин, ближе к делу.

— Извините... Первый — американец, Джон Ефроим. Я не очень уверен, если честно, что мы верно перевели фамилию — но он отзывается... Прибыл к нам от лица ихней американской «Телефорс», со всеми документами товарища Теслы. Как положено, прошёл все проверки в Москве, получил разрешение на работу. Фактически, главный инженер. Но американцу, ещё и из евреев, я не доверяю...

Глебов глубоко затянулся и посмотрел в лицо НКВДшнику:

— Второй, полагаю, ещё