Джон Кризи - Рождер Вест и скаковая лошадь

ГЛАВА 1

УГРОЗА

— Я убью эту лошадь! — громко воскликнула леди Фолей, — она погубит Лайонела.

Люди, находившиеся рядом с ней и слышавшие, с какой яростью она произнесла слово «убью», на секунду замолчали. Это было замечено другими гостями, которые, в свою очередь, перестали разговаривать, таким образом получилось, что все 23 человека, собравшихся в гостиной, услышали пророчество о гибели Лайонела.

Лайонел Фолей стоял в нескольких ярдах от своей матери, повернувшись к ней спиной, в руках у него был поднос с несколькими пустыми бокалами из-под шерри и одним полным. Он перестал улыбаться, но не повернулся.

Гейлы, явившиеся на довольно редко устраиваемые коктейль-партии в Фолей-Холле, видели, как его губы поджались и глаза сощурились, что являлось признаком сильного гнева.

Но даже и тогда все можно было сгладить, если бы не полковник Мэдден. У полковника рысистые бега были в крови, лошади и пари составляли для него смысл жизни, довольно ненадежной и непрочной. Он привык всегда придерживаться противоположного с сестрой мнения, о чем бы ни была речь.

— Глупости, Марта, — произнес он отчетливо. — На лошади он заработает!

Около огромного камина, где жарко горели березовые поленья, соседка говорила слишком громким голосом трем пожилым дамам, подсевшим к огоньку:

— Несмотря на это внезапное похолодание, я думаю, что зима не будет суровой. Если бы было иначе, то ежи не устроились бы на зимнюю спячку так близко к поверхности, а в моем саду три штуки залегли совсем рядом с…

За огромным роялем, который сегодня повествовал всему миру, как жили Фолеи прошлых поколений, молоденькая Джейн Мэдден стала наигрывать популярную мелодию, говоря при этом:

— Вот к чему мы пришли. И если кто-то сумеет мне объяснить, каким образом в двадцатом веке мы умудрились считать это уродство музыкой, я буду ему крайне благодарна. Нам явно не хватает блюзов. Я сыта по горло всякими шейками, рок-н-роллами и вот теперешними «скифлами». Послушайте, что я имею в виду.

Она заиграла громко и отчетливо, и казалось, что вот-вот вступят саксофоны и барабаны, которые только ждут условного сигнала. Джейн слегка раскачивалась и поводила глазами, и ритм танца начал захватывать собравшихся. Гости помоложе, в том числе Гейлы, теперь смотрели на Джейн, некоторые придвинулись к роялю.

— Когда на Джейн находит «блюзовое настроение», ее не остановишь, — сказал Лайонел, внешне совершенно спокойно. — Вас это устраивает?

— Мне очень нравится! — горячо отозвался Джон Гейл.

— Я никогда не могу усидеть на месте, — заявила Дафния Гейл и начала поводить своими изящными плечиками. При этом она широко раскрыла свои огромные голубые глаза, сделавшись еще более похожей на заводную куклу. Никто никогда не принимал Дафнию всерьез.

— В ближайшее время я буду очень занят, — говорил Лайонел. Краска возвратилась на его щеки, и он весьма быстро пришел в себя. — Вы знакомы с мистером и миссис Клейторп? Они одни из ваших ближайших соседей…

Таким образом все было сглажено, но несмотря на Джейн и ее «блюзы» и общее желание и старание «позабыть» сказанное леди Фолей, атмосфера не потеплела. К семи часам первые гости стали расходиться, в четверть восьмого ушли Гейлы, благодаря хозяйку и молодого хозяина с излишней горячностью. Они пошли к своей машине, которая была оставлена у поворота на длинную подъездную дорогу, идущую через весь Фолеевский парк.

Взошла луна, ночь была светлая и звездная. Иней уже поблескивал на оголенных ноябрьских ветвях деревьев и на траве поблизости от освещенного окна.

К ночи, когда весь фасад здания был полностью освещен, легко можно было представить, что Фолеи вернулись к зениту своей славы. Вот-вот выедут кареты из конюшен, где отдыхают грумы, цоканье подков породистых лошадей будет звонким и ясным, лакеи выскочат вперед с факелами, освещая дорогу разряженным дамам и кавалерам.

Вместо этого отъехала одна-единственная машина, «Остин» средних размеров семейства Гейлов.

Дочка Мэддена — Джейн, старавшаяся установить мир при помощи пианино, вышла из дома и глубоко вздохнула.

— Если бы я знала, что все так будет, я бы ни за что не поехала из Лондона на этот вечер, — сказала она. — Однако, завтра я уезжаю на Корсику. Солнце и самодеятельный инструментально-вокальный ансамбль. До свидания!

— До свидания! — эхом отозвался Джон, едва ли замечая, что она говорит.

— Желаю хорошо провести время! — крикнула Дафния, и машина девушки, подскакивая на выбоинах, покатилась под уклон.

Гейл помог Дафнии влезть в «Остин», сам сел за руль, укрыв своим пальто ее колени.

— Тебе не холодно, дорогая?

— Во всяком случае, здесь мне теплее, чем было в доме.

— Не подкусывай Фолеев.

— Дорогой, — рассмеялась Дафния, пока Джон нажимал на стартер, — Леди Фолей имела в виду именно то, что она сказала: она убьет Шустринга, если только ей когда-нибудь представится такая возможность.

— Глупости!

Они ехали по частной дороге, фары в эту лунную ночь практически не требовались.

— Просто ее что-то рассердило, только и всего. Мы все знаем, что она ненормальна в вопросе о лошадях.

— Именно это я имела в виду. Ты видел ее лицо?

— Я видел лицо Лайонела.

— А я оба.

Дафния смотрела прямо перед собой. Высокая сторожевая башня, издавна называемая Капризом Фолеев, громоздилась черной тенью, но они едва ее замечали, пока не доехали до конца подъездной дороги в полумиле от дома. Здесь они свернули влево, на Арнткотт. Их дом и Арнткоттовские конюшни находились на окраине старого города, а Фолей-Холл в четырех милях в сторону, направо от дороги, если ехать отсюда.

— У нее был такой вид, как будто бы она могла убить лошадь собственными руками, — продолжала Дафния. — А у Лайонела — словно он был способен убить ее самое.

— Дорогая, я бы не советовал тебе давать волю своему воображению.

— Это было вовсе не воображение, Джон! — сказала Дафния таким голосом, который, как хорошо было известно ее мужу, доказывал, что она крайне серьезна. — Я считаю, что ты не должен тренировать Шустринга для Лайонела.

— Не смеши людей, милая!

— Полагаю, тебе не хочется оказаться замешанным в семейные дрязги и ссоры Фолеев, — заговорила Дафния более резко. — Скажи, ты совершенно официально обещал ему заняться лошадью?

— Да.

— А ты не можешь передумать?

— Думаю, что могу, но мне этого не хочется, — ответил Гейл. — Это чертовски хорошая лошадь. Уверен, она завоюет Хэмптонский приз и, возможно, Эмблдонский кубок весной. Ну, а с такими трофеями перед ней откроется широкий путь. Она побывает в разных городах и странах.

— Шустринг вообще никуда не попадет, если она его убьет, — упрямо возразила Дафния, — и я предпочла бы, чтобы она это сделала в собственной конюшне, чем в нашей.

— Милая, честное слово, ты делаешь из мухи слона. Забудь ты об этой дурацкой фразе, мало ли что люди говорят в запальчивости!

— Ну, хорошо, — не сдавалась Дафния, — потом не жалуйся, что я тебя не предупреждала!

Джон фыркнул и на минуту снял одну руку с руля, чтобы схватить ее колено.

— И не подлизывайся ко мне, — притворно возмутилась Дафния. — В свое время ты натворил множество ошибок, которых мог бы спокойно избежать, если бы послушался меня. Восклицание леди Фолей нельзя игнорировать, оно вовсе не было пустым звуком, как ты воображаешь. Могу поспорить, что теперь, когда они остались одни, они вцепятся друг в друга.

— А я полагаю, что они и думать забыли об этой несчастной фразе, — покачал головой ее муж. — Советую тебе сделать то же самое.

А в двух милях от них в гостиной, почти полностью опустевшей (в ней оставались леди Фолей и Лайонел и полковник Мэдден), Лайонел стоял возле рояля, опершись на него рукой, мерцающее пламя освещало его бледное лицо и придавало блеск его глазам. Бисеринки пота у него на лбу и над верхней губой были вызваны не только духотой помещения. Ему было 24 года, но порой он казался моложе, потому что был высоким и стройным, хотя и хрупким, со слегка узковатыми плечами. У него были красивые серые глаза, продолговатое узкое лицо и капризно изогнутые губы, по форме напоминающие женские. Но в данный момент они были плотно поджаты.

— Послушайте, вы, двое, — взорвался полковник, не выдержав затянувшегося молчания, — какой смысл вести себя так, будто бы подошел конец света? Нужно покончить с вашими разногласиями раз и навсегда, чтобы в будущем не портить друг другу кровь. Лайонел, ты…

— Я считаю, что все это было непростительно, — отчеканил Лайонел, — я никогда этого не забуду… и не прощу! Мама, наши разногласия были отвратительны уже тогда, когда они являлись достоянием семьи, но кричать о них, когда комната набита чужими людьми, в присутствии Джона Гейла!