Татьяна Петрашева - Убийство на черной лестнице

Татьяна Петрашева

Убийство на черной лестнице

I

Эта мысль не давала Геннадию покоя уже несколько месяцев. С тех пор, как он почти случайно узнал, что его соседка по коммунальной квартире в своих двух комнатах прописана одна.

Вообще-то она жила с сыном — четырнадцатилетним Рустамом, и оплачивали коммунальные услуги они почти поровну, — разница была небольшой. Но однажды Геннадий, доставая из почтового ящика счета об оплате, скользнул взглядом по соседскому и удивился: счет Ренаты был намного меньше. Выяснять, что, да почему, Геннадий, конечно, никуда не пошел, но любопытство все же поселилось в нем.

Вскоре у него появились свои дела в бухгалтерии ЖЭКа, и он вспомнил о соседском счете.

— Ох, уж эти соседи, так и норовят в чужой счет заглянуть… — полная добродушная бухгалтерша плюхнула на стол огромного формата сшитые ведомости и стала их листать.

— Но мы раньше практически одинаково платили, — возразил Геннадий. — Нас с женой двое, и соседка с сыном живут вдвоем. Может быть, здесь какая-нибудь ошибка?

— Какая квартира-то?.. Фамилия?.. — бухгалтерша, ловко скользя линейкой по странице, искала нужные сведения. — А потому меньше с нее берут, товарищ дорогой, — вдруг отчеканила она, — что прописана ваша соседка одна!

— Как одна? — удивился Геннадий. — А сын?

— А сын не прописан! Выписала она сына!

— Вот как? — у Геннадия тут же вразнобой заработали мысли, можно ли этот факт как-то использовать для себя. — В таком случае… нельзя ли как-нибудь… у нее одну комнату… — Геннадий подыскивал нужное слово, — …отсудить? А то получается, у нас с женой одна четырнадцатиметровая на двоих, а у нее две изолированные — тридцать метров — на одну.

— Это вам не советские времена, — рассмеялась бухгалтерша. — Теперь живи один хоть в ста метрах, только плати за них исправно. А если ваша соседка… — бухгалтерша еще раз заглянула в ведомости, — …свои комнаты приватизирует, то они вообще перейдут в ее собственность. Попробуйте договориться с ней по-хорошему, может, она вам уступит. — И добродушная бухгалтерша захлопнула свой манускрипт, давая понять, что разговор окончен.

Полученная информация не давала Геннадию покоя всю обратную дорогу домой.

«Значит, Рустамчика своего к бабке прописала… — размышлял он. — У бабки однокомнатный кооператив, а та на ладан дышит. Для подстраховки, так сказать: у бабки-то еще есть сын-пьяница, вот они боятся, что тот претендовать на материну квартиру станет… Интересно…»

Что-то смутное бродило в мыслях Геннадия, будто тяжелые мельничные жернова перемалывали полученную информацию.

«Вот ведь зараза какая!» — не выдержав, обругал он соседку. Здесь у нее тридцать метров, да бабкина квартира к ней перейдет. А они с Тамарой ютятся в четырнадцати метрах, и пока никаких перспектив. Из-за этого и ребенка не заводят. А пора бы: Тамаре тридцать скоро.

Геннадий вошел в полутемный подъезд с разрушенной дверью, с вечной вонью, поднимающейся из затопленного подвала. Раздражение все больше охватывало его.

«Договоритесь по-хорошему… “уступит”… — вспоминал он разговор с бухгалтершей. — Уступит, как же! Удавится скорей, чем добровольно уступит. Своего Рустамчика содержит как принца Уэльского — в отдельной комнате со своим телевизором. Да к себе хахалей водит. Ни за что не уступит».

Геннадий всё выше поднимался по крутой лестнице, привычно морщась от вони: мало того, что несет гнилью из подвала, еще эти сердобольные хозяйки кошек поразвели — вон возлегают на батареях и подоконниках, как драные диванные подушки. Передавить бы всех.

На черную лестницу выходило только пять квартир, — жильцы остальных квартир пользовались парадной. Там был лифт, а лестница — светлая, широкая; большие окна.

Кто купит их квартиру с их «удобствами»? Стоит покупателю хоть раз подняться по их лестнице на их пятый, как пропадет всё желание. Вход со двора, окна во двор-колодец — обычная питерская трущоба.

Геннадий вошел в тесную прихожую, включил свет. Его настроение, пока он поднимался по лестнице, окончательно испортилось. Раздражала каждая мелочь. Даже то, что Тамары опять нет дома, и он должен сам разогревать себе обед.

Как ему всё надоело! Эта коммуналка, теснота, обеды в комнате, горластая соседка со своим дебильным сынком. Порядочных гостей невозможно пригласить. Жену он любит, очень любит, но когда трешься с ней лицом к лицу в ограниченном пространстве, бывает, ночью к ней уже не тянет.

Но, что ни говори, жена у него красивая. Статная, с густыми черными волосами, — ее предки откуда-то из Грузии. С тех пор, как устроилась работать в фирму, дома почти не бывает, приходит поздно. Им нужны деньги, много денег. Им нужна отдельная квартира. Им нужен ребенок. Сначала нужно решить вопрос с квартирой. Заводить ребенка в этой трущобе немыслимо. У них с Тамарой давно всё обдумано. Геннадий тоже хорошо стал зарабатывать — крутится. У него свой маленький бизнес. И он сделает все, чтобы их планы сбылись как можно скорее.

Геннадий почувствовал, что проголодался, — вышел на кухню. Буркнул приветствие хлопотавшей у плиты соседке. Сейчас она ему показалась особенно отвратительной, будто это она была во всем виновата. Виновата, что вместо жены он почти каждый вечер должен лицезреть ее физиономию, слышать ее голос.

— Добрый вечер, — отозвалась Рената. — Жена на работе, самому приходится обеды подогревать? — пропела она.

Геннадию не хотелось поддерживать разговор. Он молча достал из холодильника кастрюлю с супом и поставил на огонь.

Рената была чуть-чуть похожа на его Тамару. Такие же черные глаза, волосы, фигура, только ростом ниже. То же, да не то: то, что в Тамаре он любил, в Ренате — ненавидел. Наверное, за это «чуть-чуть», за то, что посмела быть неуловимо похожей, и ненавидел.

— К Рустамчику опять математичка придирается, — пожаловалась Рената Геннадию, не замечая его настроения. — Снова ему двойку поставила.

Как Геннадия мутило от ее вечных жалоб на учителей, что те обижают ее ненаглядного сыночка. Он старался не слушать, что ему говорит соседка. Прихватив ветчину и хлеб, Геннадий ушел к себе.

«Уступит она, как же! — опять вспомнил он разговор с бухгалтершей. — Костьми ляжет, а выкормышу своему отдельную комнату сохранит. Даже если им бабкин кооператив достанется, и они с Тамарой выкупят у нее одну комнату, это что же получается — всю жизнь с ней в одной квартире жить?»

Что бы такое придумать?.. Жернова в голове Геннадия заворочались быстрее. Что придумать?..

«Пожалуй, ее убить легче, чем договориться», — вдруг с усмешкой подумал Геннадий.

Убить легче…

Эта промелькнувшая мысль, которой сначала Геннадий не придал никакого значения, высветилась в нем своей истинной сущностью, ужаснула. И он отогнал ее. Но чем больше он об этом думал, тем привычнее она становилась, и больше не пугала его.

Ведь в случае ее смерти… Комнаты не приватизированы… Они с Тамарой очередники и вообще имеют преимущества на освободившуюся площадь… А если Тамара будет ждать ребенка (или хотя бы достать справку)… То это значит… Значит, им достанется вся квартира!

Убить…

Жернова вымололи свою идею.

Нужно только найти исполнителя.

Вот эта мысль и не давала Геннадию покоя уже несколько месяцев. 

II

Под вечер мороз усилился.

«Ах, жмет! — с полувосторгом-полудосадой подумал о морозе Геннадий. — Градусов двадцать, наверное».

Хотелось скорее в тепло, в уют. Но идти домой желания не было. Тамара всё еще на работе, а общаться с Ренатой и видеть балбеса Рустамчика — увольте… Пивка попить, что ли?

Геннадий свернул в пивной бар. Он взял бутылку чешского и сел за столик, за которым какой-то тип терзал тарань. Геннадий покосился на тарань: тоже бы неплохо… Наверное, с собой принес, здесь не продают.

Геннадий плеснул в стакан красивого цвета пенящуюся жидкость, жадно сделал несколько глотков и только потом взглянул на соседа по столику. Тот был увлечен обдиранием рыбьего мяса от шкурки и, казалось, ничего вокруг не замечал. Вдруг Геннадию показалось что-то знакомое в этих терзающих тарань, будто хищный зверь свою жертву, движениях мощных челюстей. Он стал вглядываться в соседа пристальней, и чем больше вглядывался, тем больше понимал, что этот тип со звериными повадками ему хорошо знаком. И — не обрадовался этому узнаванию. Напротив, хотелось быстрей подняться и уйти, пока тот его тоже не узнал. Но сделать этого Геннадий не успел. Тип оторвал, наконец, от тарани кусок, стал мощно жевать, отхлебнув пива и тупо уставясь в лицо Геннадия. Геннадий быстро опустил голову, но было поздно.

— Генка! — тип вдруг сильно хлопнул его по плечу так, что из стакана, который он держал в руке, выплеснулось на стол пиво. — Здорово, корешок!