Илья Деревянко - Полнолуние

Деревянко Илья

Полнолуние

Он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду.

Современное общество содрогается от страшных, кровавых, бессмысленных преступлений. Их зачастую совершают внешне вполне приличные люди, от которых никто не мог ожидать таких злодеяний. Где корни этой преступности, в чем причина? Причина лежит в мистическом потустороннем плане человеческого бытия.

ГЛАВА 1

Пятница, 6 октября 1995 г.

Москва. 11 часов утра

— Ох мама моя! — простонал Степан Осипов, начальник охраны коммерческой фирмы «Гортензия», отрывая голову от подушки и обводя комнату налитыми кровью глазами. Повсюду царил разгром: валялись на ковре пустые бутылки, воняла перевернутая пепельница, прокисали на столе остатки закуски, а на соседнем диване надрывно храпели два его приятеля: Николай Кручинин и Глеб Леонтьев. Вчера, получив от начальства двухнедельный отпуск, Степан «расслабился». Сперва он, как водится, намеревался ограничиться бутылкой коньяка в компании друзей, но потом… лучше не вспоминать!

Осипов с трудом поднялся на ватные ноги, глянул мельком в зеркало, сморщился в отвращении и поковылял на кухню. Там в стенном шкафчике хранились на случай подобных обстоятельств несколько упаковок таблеток «Алкозельц». Конечно, действовали они вовсе не так эффективно, как заверяла телевизионная реклама, однако немного улучшали самочувствие. Дрожащими руками Степан вскрыл упаковку, набрал в стакан воды и с нетерпением наблюдал, как растворяется, шипя, лекарство от похмелья. Затем, проглотив приятный на вкус лимонный напиток, тяжело плюхнулся на табуретку, прикурил сигарету и задумался. Если весь отпуск пройдет так, как начался, что, кстати, вполне вероятно, то к началу работы он превратится в абсолютную развалину, которой потребуется не меньше недели, чтобы вернуться в нормальное состояние. Этого допустить никак нельзя!

Во-первых, руководство фирмы довольно косо смотрело на любителей «зеленого змия» и старалось избавиться от них при первом же удобном случае, во-вторых, рядовые охранники моментально учуют, что начальник «не в форме», и пустятся во все тяжкие. Вспомнив, сколько он натерпелся от этих паразитов, Осипов горестно вздохнул. Не далее как три месяца назад двое охранников сперли со склада импортную видеотехнику, и Степан все кулаки отбил об их наглые физиономии, а потом в придачу имел крайне неприятный разговор с директором фирмы типа: «Если ты не можешь подобрать себе нормальных сотрудников, то…» А где их, спрашивается, найдешь, нормальных? К тому же давно пора повышать зарплату, а «эта жидовская морда» (так именовал про себя Осипов директора) трясется над каждым рублем. Сволочь!

Как тут не красть?! Может, стоит принять Колькино предложение, пойти к нему в банду и не охранять коммерсантов, а трясти?

— Легок на помине, — недовольно пробурчал он, заметив появившегося в дверях Николая Кручинина, известного в преступных кругах под кличкой Крутой. По правде сказать, в настоящий момент крутости в Николае не замечалось никакой: заплывшие глаза, распухшее лицо, трясущиеся руки, всклокоченные волосы.

— Пиво есть? — прохрипел Кручинин, тоскливо глядя на приятеля.

— Откуда? Вчера все вылакали!

— Твою мать! — бессильно выругался Крутой. — Раз так дело пошло закажи мне гроб! До того паршиво — пяти минут не протяну!

— Не торопись на тот свет, — улыбнулся Осипов. — Прими «Алкозельц».

— Эта херня мне не помогает! — страдальчески скривился Николай, однако лекарство выпил.

Некоторое время оба молчали.

— Как там Глебка? — нарушил тишину Степан.

— Паршиво! Никак не может забыть войну! Бормочет во сне про «проклятых чеченов», возмущается по поводу очередного перемирия, кричит «всех вас гадов вырежу!». Совсем рехнулся парень! Впрочем, я его понимаю. Я этих чернозадых сам терпеть не могу! Помнится, два года назад…

Закончить фразу Крутой не успел. На кухню вошел Глеб Леонтьев, красивый светловолосый парень лет двадцати двух. Хмуро поздоровавшись, он уселся на свободную табуретку, взял заварочный чайник и принялся жадно пить холодную заварку.

— Хочешь средство от похмелья? Импортное! — предложил Степан.

— Не надо, — отмахнулся Глеб. — Я лучше так.

— Ну как знаешь…

Блеклое осеннее солнце робко заглядывало в окно. Во дворе яростно подвывала кем-то потревоженная сигнализация автомобиля. Под потолком кружилась муха. Она назойливо гудела и постоянно норовила усесться на голову Кручинину.

— Во, бля, падла живучая! — наконец возмутился тот, попытавшись прихлопнуть муху, но вместо этого с размаху треснул себя по затылку. Осень на дворе, а она, сука, все летает. Без того башка болит, так гадина еще провоцирует…

Обозленный Николай разразился многоэтажным матом. Степан с удовольствием слушал. Осипов уважал подлинное мастерство в любых его проявлениях.

Леонтьев равнодушно молчал, размышляя о чем-то своем.

Истощив запас ругательств, Крутой умолк.

— Я вот что думаю, — начал Степан. — Не мешает нам, ребята, слегка развеяться, но не как вчера…

— Идем в сауну с девочками, — оживился Кручинин. — У меня на примете есть такие телки! Пальчики оближешь!

— Знаем мы эти сауны, — перебил его Осипов. — Все перепьются, перетрахаются, про парилку даже не вспомнят, а в результате — похмелье еще хуже, чем теперь.

— Где-то ты прав, — согласился Николай. — Может, пива?

— Нет! У меня появилась идея гораздо лучше. Давайте махнем за город, в какой-нибудь пансионат! Подышим свежим воздухом, подлечим нервы. Не знаю, как ваши, а мои совсем расшатались. Проклятая работа!

— Давно говорил! Переходи к нам! — нравоучительно произнес Крутой, но тут же сник: — Хотя тут нервотрепки даже побольше будет. Я, например, вконец выдохся. Действительно! Стоит съездить на природу. Глеб, что скажешь?

— Денег нет. Я пока без работы! — почти не разжимая губ, тихо ответил Леонтьев.

— Перестань херню пороть! — хором возмутились Осипов с Кручининым. Мы старые друзья, а он о деньгах! Обижаешь! Ты, главное, саму мысль одобряешь?

— Да!

— Прекрасно! — обрадовался Крутой. — У меня на примете миленький пансионатик имеется. Сейчас позвоню!

Тот же день. 16 часов 45 минут

— Куда прешь, падла?! Ослеп?! — яростно завопил Кручинин, высовываясь из окна машины и обращаясь к водителю джипа, едва не помявшего ему крыло.

Ярость Крутого объяснялась просто. Этот «Мерседес» стоил ему бешеных денег, а за ремонт иномарок в автосервисе драли три шкуры. Крутой накалялся злобой всю дорогу. Шоссе, сперва более-менее приличное, по мере удаления от Москвы превратилось в нечто невообразимое: полуасфальт-полугрунтовка. Машину трясло. Из-под колес в лобовое стекло летели мелкие камешки. Николай матюгался через каждые сто метров и вот теперь взорвался окончательно. Водитель и пассажиры джипа, вероятно, испытывавшие похожие проблемы, не остались в долгу. Из него выбрались два здоровенных бугая (обе машины в это время застряли в очередной пробке) и, ни слова не говоря, двинулись к «Мерседесу». За спиной у одного из них виднелось зачехленное помповое ружье {1}. Кровожадно ухмыльнувшись, Крутой достал из-под сиденья пистолет.

— Блатуем, значит? — с угрозой начал первый из парней, круглолицый, бритоголовый, на вид лет двадцати, но тут же осекся. Прямо в грудь ему смотрело черное дуло «ТТ».

— Что дальше? — ласково поинтересовался Николай. — Пока ты свою куколку достанешь, я из тебя решето сделаю!

— Ладно, еще увидимся! — неуверенно буркнул бритоголовый, пятясь назад.

Крутой не на шутку развеселился:

— Ой не могу! Ну насмешил, сявка {2}! Может, ты мне стрелку забьешь?! {3} Нет?! Тогда прикинься ветошью и не отсвечивай!

Ребята, почуяв нутром, что имеют дело с бандитом гораздо более опасным, нежели они сами, предпочли не связываться и молча уселись в свою машину.

— Шушера малолетняя, — проворчал успокоившийся Кручинин. — С ружьишком вылезли. Напугать думали, недоноски! Терпеть не могу приблатненных сопляков! (Самому Николаю было двадцать пять лет.)

— Остынь! — лениво отозвался с заднего сиденья Осипов. — Пес с ними!

Под влиянием «Алкозельца» похмельные страдания несколько ослабли, но все равно Степан чувствовал себя вялым, разбитым и больше всего на свете мечтал скорее добраться до пансионата да завалиться в постель. В машине он почему-то никогда не мог заснуть, даже если очень уставал. Погода также не способствовала бодрому расположению духа: дождь не дождь, а так, не пойми что! Сплошная серая унылость. Промозглый воздух, по сторонам дороги поникшие деревья, нахохлившиеся гаишники. Осипов, всю жизнь инстинктивно недолюбливавший милицию, в настоящий момент испытывал к ним нечто вроде сочувствия.