Алекс Норк - Замок у моря

Алекс Норк

ЗАМОК У МОРЯ

Имитация Агаты Кристи

Был первый день июля.

Жаркий, безоблачный. С льющимся отовсюду солнечным светом, и воздухом без всякого ветерка.

Мы условились с Пэро встретиться в Гринпарке в половине первого пополудни, чтобы окончательно договориться о завтрашнем отъезде на морское побережье. Недели на три, а то и на месяц.

Располагая запасом времени, я шел, не спеша, с левой стороны Темзы к месту нашей встречи.

Дойдя до середины Вестминстерского моста, я невольно залюбовался тихой блестящей от солнечных лучей гладью реки, почти перламутровой.

Чуть попыхивая короткой широкой трубой, одинокий буксир, приближаясь к мосту, тащил груженую толстыми деревянными брусьями баржу. И казалось, что даже эта железная машина понимает ненужность суеты и показной деловитости, когда вокруг столько ласкового тепла и света.

Лондон, уставший за многие холодные месяцы от сырых туманов, мелких моросящих дождей, ранних сумерек, переходящих в длинную ночь и оставляющих людям лишь скудный кусочек дневного света, получил, наконец, заслуженное летнее благополучие. Уже разъехались многие студенты, школьники туристическими группками отправлялись в путешествия по Англии, Шотландии, а некоторые — дальше в Европу.

Город пустел.

И это особенно хорошо ощущалось в его деловой части — на дверях некоторых контор уже висели уведомляющие таблички об их скором закрытии на отпускные каникулы. Стало меньше машин, и в поведении клерков чувствовалась несвойственная им медлительность.

Миновав знакомые улицы, я вышел к Гринпарку и направился к его центру с фонтаном.

Эркюль уже ожидал меня и поприветствовал издали высоко поднятой шляпой, но как-то нерадостно, вяло. И улыбка на его лице, когда я приблизился, не производила бодрого впечатления.

— Что-нибудь случилось? — спросил я, ощущая неладное.

— О, ничего серьезного, mon ami. В мире столько происходит всяких ужасов, что наши мелкие неприятности нужно всегда воспринимать как благо.

— Значит, все-таки что-то не так. Скажите же толком, Пэро.

— Некоторые досадные пустяки: мой зубной врач пришел к выводу, что я не отделаюсь легкими процедурами. Помимо двух дырок наверху, которые он сегодня залечил, оказался совсем плохим шестой нижний зуб. Он чуть не рассыпался под бормашиной. — Пэро дернул щекой и не удержался от болезненной гримасы. — В общем, зуб надо удалять, ставить между двумя соседними мост, а это — долгие процедуры, примерки коронок… — он махнул рукой, уже не стараясь скрыть своего огорчения. — Так все это некстати в связи с нашими планами на отдых!

— Действительно чертовски неудачно, но сколько это все потребует времени?

— Доктор сказал, что дней шесть, если начать прямо с завтрашнего дня.

— Ну и не страшно, у меня есть еще кое-какие дела в Сити, отправимся на шесть дней позже.

— Нет-нет, Дастингс! Прошу вас, не проявляйте излишней солидарности! Это просто ни к чему. Поезжайте вперед, присмотрите нам подходящее местечко. Вам ведь, в действительности, совершенно нечего сейчас в Лондоне делать. Будете только постоянно спрашивать, как у меня идут дела, и выказывать сочувствие, в котором я совершенно не нуждаюсь!

Он вскинул голову, гордо поддернув строгий накрахмаленный воротничок, и посмотрел на меня взглядом бесстрашного, готового к битве воина. Получилось вполне натурально, но я то знал тому истинную цену: этот маленький человек храбро воевал два года во французской армии против не менее храбрых солдат Кайзера Вильгельма, потом, работая простым полицейским инспектором, не раз вступал в смертельную борьбу в ночных переулках и притонах Брюсселя и Антверпена, но в кабинет дантиста предпочитал входить без свидетелей, не уверенный в том, что сможет вполне успешно овладеть возникающими внутри паническими чувствами.

— Ну что ж, Пэро, извольте. Тогда я завтра же и отправлюсь утренним поездом. А через несколько дней, когда окончательно определюсь с местом нашего проживания, протелеграфирую вам.

— Вот и отлично, mon ami, вот и отлично! Знаете, меня беспокоит еще одна мелочь. Говорят, что после установки зубных протезов — всяких там коронок и мостов — у людей может измениться дикция. Появляются свистящие звуки и еще какие-то гадости, а?

— Мало ли что говорят. Не волнуйтесь, у вас же отличный доктор.

— Так-то оно так… Значит, вы выезжаете завтра в Саутпорт на Ирландское море?

— Ну-да, как мы и хотели.

— Я слышал, что там прекрасные рыбные места?

— Да, в особенности в это время года: много сельди, анчоусов.

— Очень хочется почувствовать запах моря, мой друг! — к моей радости, неожиданно взбодрился он. — В особенности запах водорослей, выброшенных на берег и высыхающих под жарким солнцем. Знаете, это запах моего детства. Моя бабушка жила на побережье, и мальчиком я выезжал к ней на лето. Вы никогда не обращали внимания, Дастингс, что очень далекие годы по их ощущению бывают гораздо ближе вчерашнего дня? И даже жутковато от этого делается.

Я не без грусти кивнул головой.

— И еще один запах того времени мне вспоминается.

— Какой?

— Поджаренной на оливковом масле камбалы. М-мм! Дастингс, с тушеной морковью и мелкопорезанным луком. Вы никогда не ели?

— Кажется нет, но думаю, что в Ирландском море и камбалы хватает. Постараюсь устроить что-нибудь такое к вашему приезду.

— Надо чтобы камбала была крупной, около полуметра, и абсолютно свежей, а не той мороженой дрянью, что кусками лежит на прилавках рыбных магазинов.

— Хорошо, я учту.

— Ну, — Пэро подал мне обычным своим изящным жестом руку, — идите собираться. До скорой встречи, и жду от вас телеграммы.

Ровно в восемь утра следующего дня мой поезд тронулся с Юстонского вокзала.

Саутпорт был его предпоследним местом следования. Маршрут заканчивался в Престоне, известном каждому англичанину по исторической битве, где в 1648 году войска Кромвеля нанесли решающее поражение роялистам и союзным им шотландским кланам. И видимо, туда направлялась шумная орава школьников двенадцати-тринадцати лет, энергично занимавшая места, к счастью в соседнем, а не в моем вагоне.

Кроме меня в купе поместились еще две пожилые дамы, скоро задремавшие от постукивания колес и легкого покачивания вагона.

Дорога до Саутпорта занимала около шести с лишним часов.

Уже к половине пути я прочитал все утренние газеты и начал лениво глазеть в окно на привычные пейзажи средней Англии.

Приближался какой-то довольно крупный город. По-видимому — Лестер. Ну да, значит, можно будет прогуляться по перрону. В дороге мне никогда не хотелось есть, но все-таки наверно стоит взять сэндвич и выпить пива в станционном буфете… или чаю и рюмку ликера.

Пока я раздумывал на эту тему, старушки ожили, начали поправлять прически и, судя по всему, готовились закончить свое путешествие.

Вскоре поезд остановился.

Я помог пожилым дамам вынести их саквояжи на перрон и, имея еще более пятнадцати минут в запасе, отправился к буфету. Там же у входа я приобрел местную газету, чтобы хоть чем-то занять дальнейшее время в поезде.

Из окна буфета был хорошо виден перрон и очень небольшое число людей садившихся в вагоны. Я тут же подумал, что вероятнее всего оставшуюся часть путешествия проведу в купе один, что, как бы там ни было, всегда приятней случайной компании.

Однако мои надежды не оправдались. Открыв дверь купе, я обнаружил там молодого человека, вальяжно расположившегося на местах моих бывших попутчиц. Мы кивнули друг другу. Я сел на свое место напротив и невольно сразу же обратил внимание на своего vis-a-vi. Точнее, на его одежду.

Такое встречаешь не каждый день. Одет он был не просто модно, а с той дорогой и подчеркнутой изысканностью, которую можно увидеть разве лишь на фотографиях в богатых иллюстрированных журналах. Даже для самого описания его наряда понадобились бы названия специальных и малоизвестных мне материй и красок. Его гладкий, не оставляющий складок костюм не был ни белым, ни желтым, а чем-то очень приятно средним. Под ним переливалась фиолетовая рубашка с расстегнутым отложным воротником. Тут же на полке лежала светлая шляпа с немного загнутыми как у ковбоев краями и с широкой в точный цвет с рубашкой фиолетовой лентой. Такой же платочек острым треугольником торчал из кармана его пиджака.

Хотя в моем собственном гардеробе все было в порядке, я почему-то почувствовал легкое беспокойство, ощупал рукой узел галстука и неизвестно зачем посмотрел на брюки.

Но впрочем, какое мне дело до незнакомого денди.

Я вытянул из кармана только что купленную местную газету и, разворачивая ее, машинально еще раз взглянул на шикарного соседа. На вид ему было никак не более тридцати. Лет двадцать семь — двадцать восемь, наверное.