Владимир Михайлов - Искатель. 1962. Выпуск №3

Искатель 1962

Выпуск № 3

Владимир Михаилов

ОСОБАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

Это у нас рассказывали, бывало, по вечерам, — сказал Сенцов.

— Да, по вечерам… — отозвался Раин со вздохом. Вечеров они давно не видели.

Вечера остались там же, где и тень деревьев, прозрачные, бегущие по круглым камешкам ручьи, белые облака и веселые огни городов. Там можно было запросто встать и пойти гулять по улицам, не надевая скафандров.

Там оставалось и многое другое, имя чему было — Земля. Странное дело: с расстояния в семьдесят миллионов километров должна была, верно, показаться совсем незначительной родная планета, давно уже превратившаяся в яркую звездочку, неотличимую от других. Но получалось иначе — Земля отсюда становилась гораздо больше, сильнее, роднее до невозможности. И каждое воспоминание о ней — дороже дорогого.

— Так вот, — продолжал Сенцов, сдерживая улыбку и внимательно оглядывая всех прищуренными глазами. — Баранцева вы все, конечно, помните — ну, заведующий сектором астронавигации института? В плане подготовки намечалось вывести в полет на околоземную орбиту и всех преподавателей — чтобы получше разбирались в психике курсантов. И вот подходит очередь Баранцева…

Он остановился на полуслове. Звук, мягкий и печальный, зародился где-то под потолком. Постепенно он усиливался, приобретал остроту, холодной иглой колол уши. Мигнули голубые плафоны. Затем звук, словно устав, пошел на убыль и затих на низкой, чуть хрипловатой, ворчливо-жалобной ноте.

— Быть по местам! — отчетливо сказал Сенцов, хотя все и так сидели на своих местах. — Через десять минут — поправка…

…От сильного толчка на мгновение закружилась голова, качнуло в креслах. На экране заднего обзора мелькнули и погасли длинные языки огня.

Сенцов, нагнувшись к укрепленному в центре пульта — прямо перед его креслом — микрофону, нажал клавишу, раздельно продиктовал:

— Двадцать — сорок две… Автоматически выполнен коррекционный поворот. Уточненный курс…

Калве, оператор, со своего поста управления молектрон-ным вычислителем уже протягивал ему только что выданную печатающим устройством ленту. Сенцов, прищурившись, назвал цифры координат корабля в пространстве.

— Экипаж здоров, механизмы и приборы без нарушений, происшествий нет. Всё.

Он выключил микрофон. Повернул свое кресло (среднее из пяти, помещавшихся в выгибе подковообразного пульта) так, чтобы лучше видеть всех: не нужно ли успокоить, ободрить товарищей перед трудным участком пути?

Высокий широкоплечий Калве, новичок в космосе и человек явно некосмических габаритов, как шутили товарищи, сидел, погрузившись в размышления, машинально приглаживая рукой редеющие волосы. Он казался глыбой, позаимствовавшей спокойствие и невозмутимость у своих счетно-решающих устройств, и никто, кроме, пожалуй, Сенцова, не знал о той боязни пространства, от которой Калве еще не успел окончательно излечиться. Калве не подведет. Так…

Рядом с ним откинулся в кресле Раин. Глаза его были полузакрыты, словно бы его занимал вовсе не полет, а некоторые особенности спектра звезды RR Лиры, подмеченные при наблюдении именно отсюда, из пространства, свободного от атмосферных помех. Невысокий, худой — известный астроном и одновременно штурман, или, как теперь говорили, астронавигатор экспедиции, он на первый взгляд казался слабым и каким-то чуждым этой тесной рубке, где техника, техника, техника окружала их со всех сторон. Но Сенцов, не первый рейс уже проводивший с Раиным (правда, то были лунные рейсы, но это дела не меняло), знал, что на ученого можно положиться во всем.

Сенцов перевел взгляд на Азарова. Порыв и движение… Из него выйдет толк. Всего во втором рейсе, а ведет себя, как старый звездолетчик. Пока, правда, выдержки не хватает. Вот и сейчас…

Действительно, Азаров не мог вынести столь долгого молчания, беспокойно заерзал в кресле.

— Вот… — сказал он. — И это называется человек вышел в космос. А если рассудить — в космос вышли автоматы. Летят они, а мы их обслуживаем.

Сенцов пожал плечами. Калве (он был латыш) неторопливо — чтобы не ошибиться в русской грамматике — ответил:

— Движением корабля управляют быстрорешающие устройства. Они с этим справляются лучше нас. Люди выполняют свои задачи, машины — свои. Так мне кажется…

— А мне не кажется! — сердито сказал Азаров. Отстегнувшись, он встал и, шурша присосками башмаков (с ними можно было при известном навыке передвигаться по полу), заходил по рубке, цепляясь плечом за стены.

— И вообще, — запальчиво продолжал он, — бросьте вы так носиться с вашими машинами! Вы-то, наверное, охотно бы жили в мире таких вот микромодульных интеллектов. А мы — пилоты, и должны работать, вести корабль. А тут организовали какой-то санаторный режим. Да если…

Сенцов не стал вслушиваться в очередной бесполезный спор о том, кто старше: космическое яйцо или курица. Главное было ясно: ребята в порядке. Повернув кресло в нормальное положение, он стал смотреть на зеленоватый круглый экранчик локатора, по которому волнисто струилась светлая линия.

Двести шестидесятый день полета подходил к концу. Сказывалось напряжение небывалого по продолжительности рейса. Не хватало ощущения скорости, которое всегда дает известный подъем духа; корабль, казалось, просто висел в пространстве. Однако покой этот был обманчив, и напряжение от него только возрастало: вокруг был космос, еще неизвестный, неисследованный и мало ли что таящий в своих черных глубинах.

Повысилась раздражительность. Что ни говори, а сидение в рубке или в тесных постах наблюдения за девять месяцев всем осточертело. Для полуторагодичного пребывания (а именно столько должно было продлиться путешествие) корабль оказался явно тесноват. Или это только казалось? Нестерпимо хотелось иногда выйти, освободиться, увидеть что-нибудь не столь надоевшее, как стены рубки или каюты, в которой они отдыхали.

Полет был разведывательным. Проверялась возможность облететь Марс без длительной, более чем на год, остановки на круговой орбите. И сейчас полет входил в решающую фазу: на расстоянии тридцати тысяч километров предстояло обогнуть Марс. Поэтому так внимательно и вглядывался в лица товарищей Сенцов.

Его, как и всех остальных, собственно, беспокоил не сам поворот. Тревожило другое. Их ракета была не первым кораблем, ушедшим с Земли к Марсу. Несколько раз посылали сюда автоматические ракеты. Путь их удавалось проследить до тех пор, пока они не входили в теневой конус Марса. Затем передача информации прерывалась. Даже самые мощные радиотелескопы не могли уловить никаких сигналов. И ни одна ракета не вернулась на Землю…

У них пока все шло нормально. Но ведь что-то происходило с теми ракетами, и вряд ли это была всего лишь случайность… Происходило… Что же? Что?.. Метеорный поток большой плотности? Но на ракетах была защита… Встреча с какими-то астероидами, сбившими своим притяжением ракеты с курса? Но астрономы таких случаев не наблюдали… Недостаток топлива? По расчетам, его должно было хватить.

Во время полета они беседовали об этом не раз и не два. Оставалось поверить в существование каких-то мощных магнитных полей, в решающую минуту ^о ли создававших помехи для работы электронных штурманов, то ли вообще выводивших их из строя. Возможно, что машины начинали отдавать неправильные распоряжения, и корабли падали на Марс или уходили безвозвратно в пространство.

Чтобы разрешить, наконец, загадку, на этот раз и летели люди. Они могли в нужный момент взять управление в свои руки и привести корабль обратно к Земле. Метеорную защиту усилили. Ракете был придан космический разведчик.

Все это делало ракету практически неуязвимой — неуязвимой, насколько это вообще возможно в космосе. Но неизвестная, и от этого еще более пугающая, опасность, наверное, все же подстерегала их где-то впереди. И Сенцов безошибочно знал, что это о ней думал Калве, приглаживая волосы, ее пытался увидеть Раин, закрыв глаза, и на нее злился Азаров, когда клял автоматы.

…А автоматы пока отлично справлялись. И хотя все три пилота поочередно несли восьмичасовую вахту — один из них неотлучно находился у пульта, — людям оставалось лишь с завистью поглядывать на опломбированные, закрытые множеством предохранителей, рычаги.

Занятие было не из самых приятных. Подчас и у Сен-цова начинало сосать под ложечкой от желания сорвать пломбы и своими руками блистательно посадить корабль на Марс. Но он настойчиво отгонял эти мысли: все будет в свое время.

Так он успокоил себя и сейчас. Глаза же его привычно следили за стрелками, и где-то в подсознании велся отсчет минут. До начала выхода на круговую орбиту вокруг Марса оставалось тридцать две минуты.