Деклан Хьюз - Дурная кровь

ДЕКЛАН ХЬЮЗ

ДУРНАЯ КРОВЬ

Кровь.

Однажды они взяли острый нож, и каждый полоснул лезвием себе по пальцам. А затем каждый получил метку — мазок на лоб каплей крови, красной, как горящие угли. Так они стали настоящими братьями, связанными не менее крепкими узами, чем единоутробные дети.

Но угли становятся пеплом, клятвы теряют свою силу.

Посмотрите на них теперь. Один еще дышит, но жизнь в нем едва теплится. Другой проклинает день, когда родился.

Если вы запланировали убийство заранее, это еще не означает, что удастся обойтись малой кровью. Когда, ослепленные яростью, вы сделаете это первым попавшим под руку инструментом — хотя бы гаечным ключом, который разобьет зубы, выдавит глаза, размозжит скулы; или отверткой, которая пройдет сквозь хрящи и порвет нервы, пробьет печень и селезенку, выпустит багровый пенящийся фонтан из разорванного горла, — когда убийство произойдет, вы даже не представляете, как много будет крови.

Судебная медицина различает шесть разновидностей следов: капли, брызги, потеки, полосы, пятна и лужи. Вот они все: капли на каменном полу, брызги на стенах, потеки на лампах и потолке, полосы, которые оставляет умирающий, когда пытается уползти от убийцы, пятна на капоте машины и воротах гаража и, наконец, темно-бордовая лужа под мертвецом.

Убийца плачет, рыдает над тем, что он сделал: невольные слезы, спазм, не от раскаяния, нет — от потрясения, от облегчения, от возбуждения при мысли о дивном новом мире, в который он проложил себе дорогу, о мире, в котором стало на одного человека меньше. Тыльной стороной ладоней он утирает слезы, пот со лба, текущие из носа сопли. Его дыхание все еще тяжелое, судорожно-прерывистое, похожее на всхлипывания. Он опускается на колени, запрокидывает назад голову, закрывает глаза.

Посмотрите на него теперь. Взгляните на его лицо: кровь, запекшаяся у корней волос, в бровях, в усах; кровь, скопившаяся в складках шеи и в ушах; кровь, делающая его избранным, первым убийцей, убийцей своего брата. Взгляните на счастливого варвара, который обнаружил смертельный изъян в творении Господнем: если же Каин смог восстать против Авеля и умертвить его, что же должно удержать всех нас?

ЧАСТЬ 1

Что ты наделал? Голос кровного брата твоего воззвал ко мне из-под земли.

Глава 1

В тот вечер после похорон моей матушки Линда Доусон поплакала у меня на плече, засунула язык мне в рот и попросила найти ее мужа. Теперь она лежала мертвая на полу в собственной гостиной, а по округе металось эхо полицейских сирен. Линду задушили: кровавая пена у рта, выпученные, налитые кровью глаза. Отметины на шее едва различимы, но все же можно разобрать, что орудием убийства стал шарф или галстук. Кожа ее уже начала приобретать синеватый оттенок, губы и уши совсем потемнели, пальцы скрючились и одеревенели. Невидящие глаза уставились сквозь стеклянную стену в небо.

Вой сирены достиг оглушительного крещендо и наконец смолк. Хлопнули дверцы машины, полицейские протопали по дорожке и принялись колотить в парадную дверь, а я все смотрел туда же, куда и Линда: на серое утреннее Небо, на склоны холма вдоль колючей рощицы, мимо домиков георгианской эпохи, викторианских замков и современных особняков Каслхилла. Туда, где неделю назад все это началось.

Мы стояли на террасе гостиницы в Бэйвью и наблюдали, как огромная старая луна медленно поднимается над морем. У Дублинского залива в легком тумане мерцали городские огни. За дорогой, бегущей между заросших пожухлой травой и усыпанных мелкой морской галькой крутых склонов, виднелась пустынная железнодорожная станция. Красный свет семафора казался вечным. Все, кто были на похоронах, уехали, а я ждал, пока Линда закончит пить, чтобы отвезти ее домой. Но она не хотела уезжать. Распустила волосы, тряхнула головой и смахнула пряди, упавшие на лицо. Потом прищурила темные глаза, нахмурилась, надула губы, как будто обдумав все, наконец решилась сказать:

— Не могу я… Не могу провести еще одну ночь одна в этом доме.

Должно быть, что-то в моем взгляде подсказало ей, что теперь не самое лучшее время перекладывать проблемы на меня.

— О, Эд, прости. Тебе сегодня не до этого.

И вдруг она тихонько заплакала, словно потерявшийся ребенок, который слишком горюет, чтобы по-настоящему впадать в истерику. Я обнял ее и подставил плечо. Море под луной отливало серебром и мерцало, как мокрый гранит. Свет семафора сменился на янтарный. Легкий ветерок приносил аромат эвкалипта из гостиничного сада. Я ощутил, как прохладная щека Линды прикоснулась к моей шее, потом ее теплые губы коснулись моих губ. Она поцеловала меня. Я тоже поцеловал ее и прижался щекой к ее щеке. Тело Линды напряглось, потом она два раза шлепнула меня по спине, будто готовый сдаться борец. Мы отодвинулись друг от друга, она осушила стакан, потерла глаза и закурила сигарету.

— Прости.

— Не нужно извиняться.

— Это просто… Я очень переживаю из-за Питера.

Питер Доусон был ее мужем. Мы с Линдой учились вместе в школе. Питеру исполнилось три года, когда я уехал из Ирландии. Я не видел их обоих больше двадцати лет. Целовать другого мужчину — достаточно необычный способ выражать тревогу о муже. Но Линда всегда славилась тем, что делала только то, что хотела. Судя по ее лицу и фигуре, за время моего отсутствия мало что изменилось.

— Ты говорила, что он в командировке.

— Я не знаю, где он. Его нет дома уже четыре дня. Он не звонит мне, на работе о нем ничего не знают.

— Ты сообщила полиции?

— Нет, мы… я не хотела.

— Почему?

— Думаю… Я решила, что если дело дойдет до полиции, то все мои страхи могут стать реальностью. Мне так хотелось, чтобы Питер вернулся домой, как будто ничего не произошло.

У Линды в руке вдруг оказался новый стакан. Видимо, она незаметно подозвала официантку. Я сдался, заказал себе большую порцию «Джеймсона» и взял у Линды сигарету.

— Ты сказала, что такое бывало и раньше. Питер уже так исчезал?

— Но не на четыре дня. Иногда… ну, у нас бывали перепалки. Питер психовал. Ты представляешь, что такое брак? Или нет? Это было так давно, я и не знаю… Я ведь так мало знаю о твоей жизни, Эдвард Лоу.

— Я был женат.

— И?

— Не сложилось.

— Дети были?

— Маленькая девочка.

— Она, наверное, осталась с матерью? Должно быть, ты о ней скучаешь? Ну конечно же, скучаешь. Что за глупости я говорю!

Из туннеля вылетел экспресс и понесся к станции. Ярко освещенные вагоны, много пассажиров. Мне очень захотелось стать одним из них, оказаться в этом поезде и умчаться в ночь.

Принесли виски.

Линда продолжила:

— Томми Оуэнс рассказывал, что приезжал к тебе туда.

— Никогда бы не подумал, что ты общаешься с Томми Оуэнсом.

— Я встретила его как-то на днях у Хеннесси. Нет, я туда не часто хожу. Только когда чувствую себя… хуже, чем обычно.

— Хеннесси. Это все та же мусорная помойка?

— У него можно достать все, что угодно. Одному богу известно, как его лавочку до сих пор не прикрыли.

— Раньше мы считали, что Хеннесси имеет влиятельного друга среди копов.

— Если у него вообще есть друзья… Впрочем, не важно. Томми сказал, что ты разыскиваешь пропавших людей. Ты помог одной семье найти дочь.

— Я работал на одного парня, который искал пропавших людей.

— Я просто подумала… я понимаю, что сейчас все твои мысли о маме и все такое. Но если бы ты смог хоть немного поразмыслить над этим, Эд, я была бы очень-очень тебе благодарна.

На случай, если я не понял, как Линда выразит свою признательность, она облизала губы, немного наморщила носик и обняла меня за талию. Ее дыхание было учащенным и сладким, от тела пахло грейпфрутом, сигаретным дымом и потом. Мне захотелось снова ее поцеловать, и я уже собирался это сделать, но вдруг стакан выскользнул у нее из рук и разбился. На плитках террасы остался неровный блестящий след.

С очаровательной робкой грацией законченной алкоголички Линда развернулась, отыскала взглядом официантку и, несмело улыбнувшись, попросила новую порцию.

Я быстро расправился с остатками виски и попытался убедить Линду, что пора уезжать. Ей все еще очень хотелось выпить, поэтому мне пришлось напомнить, что сегодня утром мы похоронили мою маму. Она снова стала плакать и извиняться, и в конце концов мне удалось спуститься с ней по парадным ступеням террасы. Мы пошли по гравийной дорожке, мимо рядов пальм и юкк. Вдалеке вырисовывались силуэты эвкалиптов, а на лужайке толпились толстолистые сумахи. Не было видно ни одного дерева, привычного для этих мест.

Линда села в машину, которую я взял напрокат, и мы молча поехали по прибрежной дороге мимо деревушки Бэйвью. Густой запах кокосов в теплом ночном воздухе напоминал ладан, и мне вспомнилась церковь — тускло поблескивающее при свете свечей кадило, гроб и крест, лица людей, сидящих на скамьях. Я плохо помнил эти лица, но они точно были мне знакомы.