Екатерина Черкасова - Магия возмездия

Черкасова Екатерина

Магия возмездия

Екатерина ЧЕРКАСОВА

Магия возмездия

ГЛАВА 1

Москва, 1998 год

Эвелина вяло переставляла на столе многочисленные вещички,

привезенные из различных уголков мира. За окном смеркалось, шел затяжной

осенний дождь, и, как всегда в это время года, Эвелина тосковала.

Она брала в руки тяжелые прохладные скарабеи, поглаживала их изрезанные иероглифами спины, поднимала к свету изящные фигурки венецианского стекла, как будто надеясь увидеть в них отблеск средиземноморского солнца.

Венеция... Эвелина откинулась в кресле и прикрыла глаза.

* * *

Искусствовед по образованию, она, как и сотни ее коллег, в начале девяностых оказалась без работы. Эвелина была всегда несколько пассивной в отношении поиска работы, а торговать на рынках турецким шмотьем считала просто ниже своего достоинства. Тогда же она познакомилась с немолодым, образованным, галантным и богатым Рудольфом.

Воспитанная в семье, где проявление чувств и эмоций считалось почти неприличным, Эвелина казалась себе сдержанной, рациональной и мало способной на безумную страсть. Ее мать, Маргарита Ильинична, конечно, любила и дочь, и мужа, но всеми силами старалась этого не показывать. Отношения были уважительными, ровными, но какими-то стерильными.

Маргарита Ильинична, моложавая подтянутая женщина, больше всего боялась уйти на пенсию. Ей казалось, что она мгновенно превратится в подобие неопрятных скучающих старух, которые сидели на лавочке у подъезда и мыли кости проходившим мимо соседям. Впрочем, вряд ли ей это грозило. Маргарита Ильинична работала в когда-то крупном проектном институте, который с годами постепенно разваливался и хирел. Сначала из него стали уходить перспективные молодые сотрудники, а затем все остальные, потому что существовать на нищенскую и нерегулярно выплачиваемую зарплату было невозможно. Маргарита Ильинична, или, как ее называли за глаза, Маргоша, знала о своем институте все, прикипела к нему сердцем и не представляла жизни без своей работы. Она исправно писала научные статьи, планировала и сдавала проекты, регулярно посещала заседания ученого совета, и ей и в голову не приходило, что это может быть никому не нужным. Она ничего не хотела менять в своей жизни. Ей оставался год до пенсии, но она была уверена в своей востребованности и необходимости. Даже смерть мужа Игоря Борисовича мало что изменила в ее жизни. Она все так же вставала в шесть утра, делала гимнастику, съедала пару ложек обезжиренного творога, запивая его слабозаваренным несладким чаем. Это было невкусно, но полезно, без холестерина, кофеина и других вредных для организма веществ. Маргарита Ильинична смолоду следила за своим здоровьем и никогда не позволяла себе расслабиться. Она прожила со своим мужем Игорем, известным в научных кругах физиком, более тридцати лет, но и теперь не смогла бы ответить, любила ли она его. Это слово было не из ее лексикона. Для нее были характерны другие слова: надо, правильно, полезно, обязательно. Не испытывая особой любви к мужу, она никогда не позволяла себе ничего на стороне, да, собственно, и не нуждалась в этом.

Ее единственная дочь Эвелина росла здоровой, красивой и умной девочкой. Маргарита Ильинична считала, что детей баловать нельзя, и Эля как ее называли дома - с детства усвоила множество "нельзя": нельзя плакать, клянчить, выпрашивать, пререкаться, капризничать, лезть к взрослым, перебивать, жаловаться, ябедничать. Существовали также и многочисленные "надо": надо слушаться, выполнять обещания, приходить вовремя, говорить правду, учиться на "отлично", решать свои проблемы самостоятельно. В результате Эля выросла воспитанной, обязательной, образованной, самостоятельной, но чрезмерно скрытной. Маргарита Ильинична почувствовала, что Эля перестала в ней нуждаться еще с того возраста, когда та научилась зажигать плиту и стала без сопровождения взрослых выходить из дома на прогулки. Ей тогда было лет шесть, и у нее на шее на веревочке болтался ключ от квартиры. Когда Эля подросла, мать и дочь отдалились друг от друга еще больше. Эля прекрасно закончила школу, у нее были явные способности к рисованию, но родители мечтали, чтобы она получила техническое образование и овладела одной из "нужных", с их точки зрения, профессий. Однако, к их удивлению, Эвелина легко поступила на факультет искусствоведения, и это не обсуждалось. В школе, а затем в институте Эвелина выделялась своей сдержанностью, спокойствием и невозмутимостью. Она не участвовала в шумных студенческих вечеринках, не влюблялась в однокурсников, не шепталась со сверстницами, поэтому ее не любили и считали задавалой.

Нельзя сказать, чтобы Маргарита Ильинична оказалась довольна замужеством дочери: Рудольф казался ей слишком старым. Но, как всегда, Эвелина поставила родителей перед фактом - ей не нужны были их советы. Иногда она сама удивлялась, как на самом деле ей мало было нужно: она не испытывала настоящей потребности ни в поддержке, ни в эмоциональных связях, ни в дружбе, ни, как ей казалось, в любви. Рудольф дал ей спокойную, насыщенную интеллектуальными впечатлениями, безбедную жизнь, и Эвелина по-своему была к нему привязана. Она заботилась о нем, следила за его не слишком крепким здоровьем, составляла компанию в различных поездках и принимала участие в долгих неторопливых разговорах. Наконец, она была незаменима как эксперт-искусствовед французской живописи конца ХIХ - начала ХХ веков. Как люди, объединенные общим знанием и глубоко понимающие друг друга, они, глядя через забрызганное дождем окно на парижскую улицу, могли в унисон воскликнуть: "Да это же совершенный Писсарро!" и почувствовать себя счастливыми от этого взаимопонимания. Тогда Эвелине казалось, что большего от брака не стоит и желать.

Однажды Маргарита Ильинична высказала дочери претензии: ее свободный образ жизни, длительные поездки за границу, нежелание устраиваться на "нормальную" работу, с ее точки зрения, не свойственны честным людям. Честные люди обязаны каждый день ходить на работу и приносить пользу своей стране. Эвелина не стала с ней ссориться, но с тех пор появлялась в ее доме только по праздникам, как бы выполняя дочерний долг, и о себе почти ничего не рассказывала. После смерти Игоря Борисовича они еще больше отдалились друг от друга.

ВЕНЕЦИЯ, 1995 ГОД

Три года назад, когда муж Эвелины Рудольф Гросс, пожилой преуспевающий антиквар, хорошо известный в мире торговцев предметами искусства, был еще жив, они провели незабываемую неделю в Венеции.

Эвелина с восторгом впитывала окружающую ее атмосферу старой изысканной Европы, с упоением часами бродила по гулким и полупустым в это время года музейным залам.

У Рудольфа в Венеции была назначена встреча с саудовским миллионером, членом огромной королевской семьи, страстным коллекционером живописи Мохаммедом бин Салехом. Впрочем, сорокалетний нефтяной магнат из Саудовской Аравии с той же страстью коллекционировал лошадей, бриллианты и любовные приключения по всему миру.

Поездка в Венецию была отнюдь не первой. Рудольф всегда стремился показать Эвелине самые прекрасные места на земле. Как правило, она не вмешивалась в его дела, не интересовалась клиентами, всецело посвящая себя музеям и архитектуре, но в этот раз Рудольф предложил ей отметить эту удачную сделку в шикарном ресторане.

На столе горели свечи, матово поблескивало серебро, в ведерке охлаждалось дорогое французское шампанское, вкуса которого Эвелина никогда не понимала. Трое официантов бесшумно скользили за спинами клиентов, предваряя их желания. Эвелина не предвкушала особенно интересного вечера: ресторан был слишком дорог, а их гость слишком богат и, как многие богатые арабы, слишком самодоволен, чтобы получить от ужина удовольствие.

К ее изумлению, Мохаммед оказался стройным привлекательным мужчиной с обаятельной белозубой улыбкой, прекрасными манерами и оксфордским образованием. Он был одет в изысканный безукоризненный темно-синий костюм, стоивший не менее трех тысяч долларов. Эвелина, до этого представлявшая арабов нахальными, шумными, увешанными золотом представителями "третьего мира", была очарована. Вечер оказался просто восхитительным; собеседники были умны, ироничны. Мохаммед засыпал ее комплиментами. При этом его черные глаза сияли. Эвелина чувствовала, что поддается его обаянию, что его взгляд лишает ее воли. Прощаясь, Мохаммед преподнес Эвелине корзину роз.

- Я готов любить вас, - прошептал Мохаммед,

сжав ее руку и пристально глядя в глаза.

Возвращаясь в отель, Рудольф отмалчивался.

- Корзина роз - это слишком по-арабски. У них

ни в чем нет чувства меры, - наконец заговорил он, выходя из машины и протягивая Эвелине руку.

- Ты просто ревнуешь, - засмеялась Эвелина,

но сердце билось сильно и часто, щеки горели. Она знала, что не уснет этой ночью.